– Нет-нет, ничего такого. Ну, подташнивало, голова кружилась, в сон клонит…
– Ох, дама, вы меня изумляете. Честное слово, с этой работой и цирка не надо! Ведь типичные симптомы первого триместра, а вы? Менструации прекратились – значит, климакс. Ладно, не обижайтесь, – она улыбнулась. – Не так уж поздно вы и пришли, все в порядке будет. Только с анализами все-таки не затягивайте. И за питанием последите, творога побольше, фруктов, витаминчиков попейте, не повредит. А телосложение у вас отличное, да и ребенок не первый, так что родите – и не заметите.
8. Возвращенная молодость
– Отдайте ее обратно в роддом! Зачем она нам?
– Светочка, ну что ты такое говоришь? Это же сестренка твоя!
– Не нужна мне никакая сестренка! Без нее так хорошо было!
Привыкнув быть в центре всеобщего внимания, Светочка приняла появление маленькой Танечки в штыки, и Женя изо всех сил старалась смягчить ситуацию. Впрочем, почти безрезультатно.
Сама же Танечка проблем не создавала вовсе: ела, спала, гулила, практически не плакала – чудо, а не ребенок, мечта любых родителей. Но Семен Петрович почему-то глядел на малышку почти равнодушно. Помогал, конечно, – погулять, искупать, – но как-то механически, безрадостно.
Впрочем, он теперь все делал безрадостно. Уйдя в отставку сразу после рождения Танечки, бравый полковник как-то в одночасье постарел: погасли глаза, опустились плечи. Как будто вместе с работой закончилась и жизнь, как будто он решил, что никому теперь не нужен. Как ни старалась Женя расшевелить мужа – и готовила самые любимые блюда, и на прогулки вытаскивала, и пеньюары легкомысленные надевала, – Семена, казалось, ничто не трогало.
«Да и чего удивляться? Мне все эти рюшечки, как корове седло», – думала Женя, грустно глядя в зеркало. После родов она опять изрядно растолстела, и если после Светочки лишние килограммы выглядели завлекательными округлостями, то теперь тело стало рыхлым, живот нависал фартуком – ужас, какие уж тут пеньюары. Семену же, кажется, было все равно: он уныло дотягивал очередной день, бухался в постель и отворачивался к стенке.
Женя разрывалась между заботами о маленькой Тане и ревностью Светы, жалела себя и мужа, но придумать так ничего и не могла: как можно помочь человеку, который сам себе стал не нужен? Работу бы ему какую-нибудь найти, с тоской думала она, видя его безнадежные, как пеплом припорошенные глаза. Но как подсказать? В их доме все и всегда решал мужчина. Шесть лет, господи, шесть лет мы были так счастливы, что же делать? А вдруг еще и запьет, как Виктор?
Семен Петрович, отставной полковник, сильный мужчина, привыкший жить по принципу «я отвечаю за все», винил во всем себя. Но от этого было только хуже. Он глядел на себя как будто со стороны: фу, размазня старая, совсем раскис – и еще глубже погружался в депрессию. В сторожа, что ли, пойти? Сидеть у заборчика в овчинном тулупе с ружьишком и собакой – и выть вместе с ней на луну!
Объявление «требуется завхоз» висело на воротах школы в трех кварталах от дома. А что? Ну, завхоз. Все-таки не сторожем, да и на людях. Давай, Семен, прикрикнул он сам на себя, сделай уже хоть что-нибудь, пошевелись, пока жизнь совсем не развалилась!
Директриса Галина Аркадьевна, статная суровая дама лет пятидесяти, взглянув на его документы, разахалась:
– Полковник? Завхозом?
– Что, не гожусь? – горько усмехнулся Семен Петрович.
– Да что вы! – она всплеснула руками. – Просто неприлично как-то. Послушайте, Семен Петрович, вы ведь военную академию заканчивали?
– Тю-у, когда это было! – присвистнул он.
– Ну, навык, говорят, не пропьешь, – улыбнулась директриса. – А вы вроде и непьющий.
– Чего нет, того нет, – согласился Семен Петрович, не понимая, куда она клонит.
– Спасите меня, а? – дама глядела на него с непонятной надеждой.
– В каком смысле? – растерялся он.
– Математичка у меня, представляете, в декрет ушла! И не видно ничего было, а тут вдруг – раз, извольте радоваться! Посредине учебного года! Все классы по другим преподавателям распределили, а седьмые – два седьмых у нас – ну никто взять не может! Расписание-то не резиновое, учителей не сто человек. Я ж не могу седьмые классы к девятым подсадить! Или сделать им математику восьмым уроком – меня тогда гороно в Неве утопит.
– Но я-то чем могу помочь? Математику им преподавать? – пошутил Семен Петрович.
Но Галина Аркадьевна вовсе не думала, что это шутка:
– Ну да! Образование у вас, хоть и военное, но техническое. А военное – так даже и лучше, вы же командовать умеете! У нас, конечно, дети, это совсем не то, что солдаты, но принцип-то тот же, а? И ведь всего-то седьмой класс, не десятый! Вот взгляните в учебник, – она споро вытащила откуда-то потертую книжку, распахнула и подсунула, глядя на него умоляющими глазами. – Это же для вас не трудно?
Он полистал учебник:
– Чего ж тут трудного? Детский сад.
– Ну вот, – просияла директриса. – А управиться с ними вы точно сможете. Тем более у нас тут женское царство, а вы мужчина, да еще и полковник! Да они вам в рот глядеть станут и на цыпочках ходить! Выручайте, а?
Работа увлекла Семена сразу. Через месяц он уже не понимал, как жил без этих горящих детских глаз, без неистощимых вопросов, без шалостей в конце концов. Семиклассники его обожали. А уж когда на базе старенького грузовичка, пятый год гнившего в пришкольном сарае, он с благословения Галины Аркадьевны организовал автокружок, даже независимые старшеклассники признали: новый учитель – мужик что надо!
А вот находиться в «женском царстве» было нелегко. Семен Петрович воспринимал «коллектив» как многоголовую гидру с женскими лицами: молодыми, постарше, совсем пожилыми. И на каждом – сладкая улыбка! И все – готовы помочь: Семен Петрович, давайте покажу новые формы учебных планов, Семен Петрович, из роно методички прислали, я вам принесла, Семен Петрович…
И еще – вечные пирожки: вот, мол, вчера напекла, не побрезгуйте, от чистого сердца. Ну почему, почему всегда пирожки?! В крайнем случае – печенье. Хоть бы одна принесла, к примеру, воблу!
От пирожков он неизменно отказывался, на улыбки отвечал вежливо, но сдержанно – держал дистанцию. Хотя к концу рабочего дня от приторной внимательности коллег начинало немного подташнивать.
Семен Петрович радовался, что хотя бы дома его не пичкают выпечкой: Женя мужнины вкусы знала хорошо и постоянно баловала его то запеченным судаком, то настоящей солянкой, то домашними пельменями. Хуже, что, уставая от «женского царства», он и Женю теперь воспринимал почти как его часть, как еще одно женское лицо. Впрочем, искренне увлекшись работой и чувствуя, что и в мысли, и в тело вместо надоевшей размягчающей депрессии возвращается привычная бодрость, Семен думал, что и дома все как-нибудь постепенно наладится. В конце концов, вал приторной любезности, так утомлявший его в первое время, пошел-таки на убыль: школьные дамы привыкли к «дистанции» и поуспокоились. Разве что две-три еще продолжали совершать «проверки боем». Особенно старалась Кира Григорьевна, преподаватель русского языка и литературы. Пирожков она, к счастью, не носила, но наряды меняла с редкой изобретательностью и на глаза попадалась как-то неправдоподобно часто. И все как будто с поводами, не просто так.
