Глебов попробовал напиться, но в одиночку это оказалось очень трудным делом. Утром он сказал жене:
– Ты ж все уже продумала – излагай условия.
Условия капитуляции были просты: официальный развод, квартира и сын остаются у жены, от мужа ничего, даже алиментов, не требуется.
– А жить я где буду? – покорно спросил Андрей, зная, что и на этот вопрос есть ответ. Так и оказалось:
– Тебе ведь все равно, откуда на свои вахты уезжать? В Чкалове мамина квартира стоит пустая, забирай ключи и живи. Все равно за ней присмотр нужен. Отсюда тебя никто выписывать не собирается. Был москвичом – москвичом и останешься.
– Это же отсюда две тысячи километров!
– Копи деньги, купишь квартиру в Москве. Я помогу. Потом Никите останется.
Так пять неполных лет назад и появился в городе Чкалов местный житель с московской пропиской…
Нелегкое искусство самооговора
Толчок в плечо привел Андрея в состояние бодрствования мгновенно. Это в плохих детективах человек, проснувшись, долго пытается сообразить, где он и что с ним. В реальности же, взведенное произошедшим шестое чувство не дает расслабиться даже во сне. Так и Глебов, еще не открыв глаза, осознал, что вокруг камера, а по плечу чувствительно саданул отнюдь не закадычный друг.
– Ну, что, сказочный варяг, слава России?
Глебов открыл глаза. Напротив него на корточках сидел чернокожий черносотенец.
– Слава России? – повторил скорее утвердительно, чем вопросительно афро-россиянин.
– Безусловно, – подтвердил предложенный тезис Андрей и, подумав, добавил, – сам за Родину любому глотку зубами порву.
– Молодец, – серьезно сказал Михаил, – не знаю, что ты там натворил, а идейность твоя мне нравится. Если выкрутишься, приходи в гости. Найдешь?
Андрей молча кивнул. А чего не согласиться, если впереди туман…, может, и вправду придется в гости заглянуть. Лет через десять…
От долгого сидения на полу затекли ноги, и застыла спина. Андрей начал, кряхтя подниматься с пола, осторожно разминая мышцы. Негр усмехнулся и отошел, его место тут же занял казах.
Дядя Яким с минуту понаблюдал за тем, как Глебов выполняет физзарядку, потом тихо спросил:
– Много надумал, мил человек?
– Много, дядя Яким, – ответил Андрей, – наверное, вы во многом правы.
– Ну, и…?
– Вчера я оказался не готов. Сейчас с нетерпением жду вызова. Они же долго тянуть не будут?
– Не будут, – подтвердил казах, – им надо обвинение тебе предъявить, чтобы судья санкцию на арест подписал. Так что после завтрака жди приглашения. В драку не лезь…
– Ну что вы! Ставить подножку паровозу…
– Ты меня еще послушай… на прощание. В любой драке побеждает тот, кто к ней больше готов. Почему простой человек не может справиться с уркой? Потому что своей боли боится, потому что причинить боль тоже боится. А урка боли не боится ни своей, ни чужой! Урка даже без оружия вооружен. Урка всегда один, а вокруг – враги. Поэтому урка всегда готов, и бьет так, чтобы баклан уже не поднялся. Вокруг тебя тоже – одни враги. Особенно там, в ментовке. От них любая жалость – петля, любая помощь – наживка для лохов. Как у Исаака Бабеля в «Интервенции»: будут предлагать сначала папиросу, потом жизнь…, папиросу взять можно, а вот от жизни придется отказаться…
– Что, совсем безнадежно? – хмуро спросил Андрей.
– Думаю, да. Ты на помощь надеешься? А вдруг не сработает? Жизнь в зоне за другого – это, мил человек, не папироса. Это идейные на допросах гимны поют. В уголовке за идеи не держат, тут больше за дела…. Так что крепко подумай, что на допросе петь будешь, чтобы не сфальшивить.
Загремел замок на двери, в камеру заглянул немолодой прапорщик:
– Глебов! На выход!
– Стержень в тебе есть, – усмехнулся кошачьей улыбкой дядя Яким, – надеюсь, что есть…. Не забудь – вокруг одни враги. Никто тебя не пожалеет, и ты, того… не жалей.
– Ну, дядя Яким, – вздохнул Глебов, – если все пойдет правильно, мы с вами больше не увидимся. Спасибо за науку. Прощайте.
Старик коротко хохотнул:
– Баклан ты и есть. Решил, что я за тебя играю? Нет, мил человек, я играю за себя. А ты уже и расслабился, чуть целоваться не лезешь…. Никому ты, кроме себя, не нужен, это учти. Вокруг одни враги!
Андрей, не оглядываясь, вышел из камеры.
Потом последовал известный всем, даже не сидевшим, извечный тюремный ритуал (лицом к стене, руки за спину, пошел, стоять и так далее). Получив за непонятливость пару дежурных тычков в спину, Андрей оказался во дворе, где его усадили в обычный полицейский УАЗ и вывезли в город безо всяких «сдал-принял».
В райотделе сопровождающий полицейский подвел его к уже знакомому кабинету, молча приткнул лицом к стене и, не стуча, стал открывать дверь. В утренней тишине пустого коридора Андрей ясно расслышал конец фразы, произнесенной явно не Милениным:
– … будет просить пятнадцать, я – восемь, а судья даст червонец, как и договаривались! И все довольны!
– Все? – это уже Миленин.
– Главное, папашка доволен! И ваш страшный Шатварян.
– Разрешите? – прервал разговор конвоир, – задержанный доставлен. Куда его, в обезьянник или к вам?
– А где он сейчас?
– Тут, за дверью.
– Блин…. Ладно, заводи.
Глебов вошел в кабинет и не спеша огляделся. За столом сидел незнакомый молодой человек с улыбчивым лицом и холодными глазами. На стуле напротив восседал крупный хорошо одетый мужчина, рассеянно чиркавший дорогой зажигалкой. Владимир Ильич Миленин стоял у окна, опершись локтями на низкий подоконник, и приветствовать вошедшего не собирался. Пожилой эксперт Виталик сидел на том же подоконнике и совершенно не желал встречаться с Глебовым взглядом.
Налицо было два лагеря. И все равно – вокруг одни враги…
Время шло. Здороваться с Глебовым, кажется, никто не собирался. Андрей еще раз обвел взглядом комнату и вдруг почувствовал, как скулы сводит от незнакомого прежде чувства какой-то бесшабашной веселой ярости. Вся недавняя угрюмость исчезла без следа. Так и подмывало пройтись по кабинету этакой блатной чечеткой, и пропеть, подражая герою Евгения Леонова: «сколько я зарезал, сколько перерезал…». Андрей даже губу прикусил и начал твердить про себя, что ситуация хреновейшая, что его сейчас будут всерьез сажать в тюрьму…. Ничего не помогало. Если у такого состояния и есть название, то оно звучит коротко – истерика, решил Андрей и пообещал себе максимально контролировать свои действия и слова. Еще раз общаться с ОМОНОМ желания не было.
Наконец сидевший за столом молодой человек деловито откашлялся и поднял свой, как он, наверное, считал, пронзительный взгляд на Глебова.
– Глебов Андрей Иванович, – сурово произнес молодой человек, – вы обвиняетесь в умышленном убийстве гражданки Белянчиковой Маргариты Романовны. Кроме того, вы обвиняетесь в незаконном хранении наркотиков. А возможно, и сбыте. Полученные в ходе предварительного следствия доказательства целиком и полностью подтверждают вашу вину. Запираться нет смысла, добровольным сотрудничеством со следствием вы сможете облегчить свою дальнейшую участь.
Глебов на удивление спокойно выслушал обвинение. В принципе, эту часть беседы он ночью так и представлял, слово в слово, кроме разве наркотиков.
– А вы… кто? – спросил он молодого человека, – я думал, следствие будет вести следователь Миленин.
– Капитан Миленин является оперативным работником уголовного розыска, – радостно сказал молодой человек, – а вашим следователем буду я, Алексей Сергеевич Рогулин…
– Рогулин или Рагулин?
– Рогулин.
– Я так и думал, – кротко сказал Андрей.
– Почему? – удивился молодой человек.
– Очень уж похожи… на Рогулина…
За спиной громко хрюкнул Виталик. Андрей оглянулся и поймал тусклый взгляд Миленина, в котором неясно читался интерес.
Следователь Рогулин покраснел, некоторое время помолчал, потом решил не обращать внимания на выходки уголовника, быть выше этого.
Воспользовавшись паузой, со стула вскочил второй незнакомец.
– Вы, Андрей Иванович, хотите, видимо, заявить, что вам требуется адвокат. Хотите?
Глебов пожал плечами.
– Можете быть спокойны – адвокат у вас есть! И этот адвокат…, – мужчина сделал театральную паузу, – я! Дело ваше, конечно, непростое, но помогая следствию…
Он говорил и говорил, а в ушах у Андрея звучало сказанное тем же голосом:
«… будет просить пятнадцать, я – восемь, а судья даст червонец, как и договаривались! И все довольны!»
– Простите, – прервал он говорливого адвоката, – а к вам как обращаться? К нему, – он мотнул головой в сторону Рогулина, – гражданин следователь, это я знаю. Или гражданин начальник? А вы – гражданин адвокат? Правильно?
– Мы с вами, Андрей Иванович, должны быть больше, чем близкие друзья! Ах, да,-спохватился адвокат, – я же не представился! Полока. Борис Львович. Полока – это такая фамилия, белорусская, – объяснил он привычно.
