лужайке. А на ней чего только не было: и молодая картошка в «мундире», и влажный от росы свежий зеленый батун, только что вырванный из грядки, и хрустящие кочаны капусты, заквашенные еще с осени с разными душистыми травами. Но самым лакомым блюдом для ребят были сладкие паренки в большом глиняном горшке. Недаром Александра Максимовна целую ночь томила морковь и репу под сковородкой в вольном жару печи.
— Есть хочу прямо изо всех сил! — заявила Марийка, оглядывая «стол».
Все засмеялись. Иван Васильевич пододвинул еду:
— Вот и старайся изо всех сил. Другой работы пока от тебя не требуется.
— Теперь голод не страшен: лето наступило, на подножный корм люди перешли. Лес да огороды подкормят, — заметил Аким Иванович, отправляя в рот целый пучок батунных перышек.
Ели молча, с аппетитом. На свежем воздухе все казалось особенно вкусным. Ахмет сидел, сложив калачиком ноги и блаженствовал. Он любил чай и тянул кружку за кружкой, обливаясь потом и приговаривая:
— Аба-а! — что означало высшую степень удовольствия.
— А вот и молодой пролетарий, — увидел Иван Васильевич пробегавшего рысцой по берегу Николку и крикнул: — Эй, Мыкола, куда спешишь? Заходи в гости, присаживайся. Налей-ка, мать, чайку.
Николка свернул с береговой тропинки.
— У-у, здрассте! И вам здрассте, — он почтительно поклонился сидящим вокруг кошмы. — И Ахметка здесь?
— Отдыхаем мала-мала.
От чая Николка отказался наотрез:
— Некуда. Не войдет больше, — при этом он так забавно похлопал себя по животу, что все расхохотались. — Вот паренок поем.
— Откуда же ты такой сытый явился? — поинтересовался Иван Васильевич, прихлебывая из кружки чай.
— Люди добрые накормили. Я ведь уже весь берег обежал.
— Кого же ты повидал на берегу?
— Всех видел. По ту сторону наши из модельной с литейщиками. Рыбы наловили — во-о! Там — деповские со станции. Возле мельницы — все господа из города. Барыни под балаганами да под зонтиками сидят, чтобы солнышко не напекло. С граммофонами, — докладывал Николка, уплетая паренки.
— Кого же ты из господ видел? — голос у Ивана Васильевича чуть насмешливый. И глаза смотрели вроде несерьезно. Но Николка сразу сообразил, что спрашивал он неспроста…
— А я и не разглядел. Давайте сбегаю…
— Отдыхай. Пусть они играют на граммофонах, а мы своими делами займемся, — Иван Васильевич потянулся за удочкой. — Пойду-ка я чебаков подергаю. А вы помогите хозяйке помыть посуду и — купаться.
Отдыхающих на берегу полным-полно. Ребята плескались в воде, взрослые сидели возле самоваров и «скатертей-самобранок». Любители рыбной ловли застыли с удочками у реки.
— Сейчас вахмистров Васька и Сенька лавочников на пузырях плавали. Во-он там, — показал Федя на середину реки.
— Какого вахмистра? — встрепенулся Николка.
— Известно, какого. Который у нас через дорогу живет. Им в городе пузыри-то купили. В лавке, — уточнил Федя.
«Вот, наверно, про каких господ допытывался Иван Васильевич, — сообразил Николка. — Раз по нем «плачет тюрьма», «угрожает Сибирь», то ему больше всего надо остерегаться жандармов…» Николка быстро разделся, придавил камнем рубаху, чтобы не унесло ветром и прямо в штанах кинулся в воду.
— Я щас кувшинок нарву, — крикнул он ребятам, направляясь к другому берегу.
Кувшинки еще не распустились. Но из омута торчало множество бутонов, распластав по воде широкие листья. На них садились отдыхать голубые стрекозы.
Николке кувшинки вовсе не нужны: оттуда, от поворота реки, виден весь берег, где расположились на отдых господа со своими пролетками и колясками.
Через несколько минут Николка поплыл обратно, загребая к «господскому берегу». Упругие листья кувшинок он намотал себе на шею. Из пышного зеленого венка едва виднелась Николкина голова.
Васьки и Сеньки на берегу не было, наверно, ушли в лес. В песке, возле самой воды, копошились три маленьких девчонки.
— Эй, парень, отдай кувшинки, — потребовала похожая на Ваську розовощекая девчонка, наверно, его сестра. И даже ногой притопнула, отчего на макушке колыхнулся голубой бант.
— Да-ай кувшинок, — заканючили остальные.
— Ишь вы, какие ловкие. Сплавайте сами да нарвите.
— Там глыбко.
— А мне не глыбко?
Тут из густых кустов послышался грубый окрик:
— Тебе что, травы жалко? А ну греби сюда! — На берегу появился сам вахмистр, уже не молодой, высоченный, в очках. Его не раз видел Николка на заводе, в конторе. Там он всегда был в мундире со шнурками. А сейчас в пиджаке нараспашку.
— Плыви, говорят, сюда! Гривенник получишь.
— Щас я. Мне ведь не жалко. Я еще целый воз нарву, — засуетился парнишка, выбираясь на берег, словно обещанный гривенник был для него лучшей наградой. — Хоть все берите. Я еще сплаваю.
Жандарм порылся в кармане и вытащил кожаный гомонок.
— Молодец! На-ка тебе… пятак за работу, — произнес он таким тоном, будто пятак был раз в десять больше гривенника.
— Благодарствую, — Николка сунул денежку за щеку. — Я вас научу пестерюшки плести, — пообещал он девчонкам и принялся за работу. Он ловко переплетал тягучие, как резина, стебли и прислушивался к голосам, которые еле доносились из густого кустарника возле невысокой скалы.
— Обшарить весь лес… Ежели что, — во весь дух ко мне… А там не ваша забота… — шмелиным басом гудел голос вахмистра. — Слова-то запомнили?
Кто и что ответил на вопрос жандарма, Николка так и не разобрал: девчонки трещали, как сороки. Все им покажи да расскажи. А что-либо увидеть мешали кусты.
— Провороните, — пеняйте на себя, — угрожающе прогудел голос вахмистра.
И снова Николка не расслышал, что ответили: уж очень тихо говорили. Не понял и того, зачем понадобилось вахмистру обшаривать лес. Видно, кого-то искать. А кого? Ивана Васильевича искать нечего, он и не прячется: вон там за скалой чебаков ловит. Значит, кого-то другого… Может, разбойники в лесу появились? Поглядеть бы, с кем разговаривал жандарм…
Николка окинул глазами скалу, на которой расцвели первые звездочки гвоздики. Местами скала казалась вымазанной сметаной.
— Ладные пестерюшки выходят, — деловито похвалил он работу девчонок. — Потом беленьких цветочков в них воткнуть. Мамашам в подарок. А? Ладно будет?
— Ага! Ладно! — обрадовались девчонки. — А где их взять? В лесу?
— Ближе найдем. Щас будут, — Николка полез на скалу. Теперь ему из-за каменных выступов все видно. И вахмистра, и тех двоих, с кем он разговаривал. Один худой с рыжими редкими усами и такой же бородой. Пиджак на нем висел вроде на вешалке. Другой помоложе, покрупнее, белобрысый, в светлой чесучовой рубахе. Ничего интересного, зря только плыл сюда и на скалу карабкался. Правда, хоть пятак дали…
Николка рвал гвоздику прямо с корнями.
— Эй, парень, где ты там? — крикнула Васькина сестра.
— Николкой меня зовут, — сердито отозвался он, появляясь перед девчонками с душистыми цветами. — Сами делайте, я поплыл…
— Где ты был? Мы думали, утоп, — встретил Федя, когда Николка появился
