Коля, случаем не играешь?
— Маленько… Да не на чем.
— Как-нибудь заходи ко мне, наиграешься…
— Теперь уж не придется, — горевал Николка.
…А в теплушке продолжался начатый разговор.
— Что-то уж больно чудно ты говоришь про хозяев, — обратился к Степану молодой казак. — Кто же робить-то будет, ежели все станут господами? Ей-бо, чудно…
— Кто сказал, что господами? — Степан привстал на нарах, чтобы всех было видно. — Не господами, а хозяевами жизни. Сами на себя будем работать. И получать по справедливости. Но такую жизнь на блюдечке никто не поднесет, надо самим о себе позаботиться. А вы, казачки, не встревайте, не мешайте рабочему человеку, когда он за лучшую жизнь борется. Не хватайтесь за шашку…
Разговор затянулся. Все засуетились, когда по стыкам рельсов застучал опоздавший поезд.
Казаки пошли попоить лошадей, насыпать в торбы овса. Только пожилой Илья отправился куда-то вдоль перрона. Ходил он довольно долго…
Грузчики спешили. Одни торопливо сбрасывали мешки и ящики из почтового вагона прямо на ручные тележки, другие бегом отвозили их к конторе с зарешеченными окнами и тут же загружали новой кладью.
Афанасий записывал номера почтовых мест, считал их и передавал Степану. А тот грузил на тележки.
— Смотри, страж идет, что-то вынюхивает, — увидел Афоня в толпе линейного жандарма. — Нырни на всякий случай под вагон…
— Покажи мне нового грузчика, который из них? — жандарм ткнул пальцем в сторону снующих с почтовой кладью людей.
— Кто? Новенький-то? Тут где-то был. Куда ему деваться? Вот закончим погрузку, я вам его найду. А сейчас надо спешить, — Афанасий потряс в воздухе пачкой бумаг. — Куда вам его послать?..
Но жандарм нетерпеливо махнул рукой и потрусил тяжелой рысцой вдоль состава.
Проводив пассажирский поезд, грузчики вновь собрались в теплушку.
— А где же тот, говорун?
— Новенький-то? Кто его знает. Видно, не поглянулись ваши харчи. Платят мало, а работа тяжелая, — пояснил старый казак, отводя в сторону глаза.
— Я так соображаю: нужна ему наша работа, как козе часы. Он по другому делу был послан. Сделал его и ушел. Ищи ветра в поле…
Афанасий помалкивал, будто не слышал разговора.
Обеденный перерыв
Николка вернулся на завод, когда рабочие заканчивали обед. Они сидели кружками на полянках возле мастерских. Работали на заводе по двенадцать часов, а то и больше. Вот и спешили в обеденный перерыв перекусить на скорую руку и хоть немного отдохнуть.
Женщины-работницы торопились домой накормить ребятишек, подоить коров. Обедать им приходилось на ходу, всухомятку.
Возле механической, как всегда, народу было больше. Николка подошел к Ивану Васильевичу.
— Где же ты, молодой пролетарий, носишься? Подсаживайся поближе к щам, пока не остыли. Федюня целый горшок принес.
Николка опустился на траву и, принимая из рук Ивана Васильевича чашку, тихонько шепнул:
— Отдал… И вам принес.
— Ешь на доброе здоровье, набирайся силы. Она, беготня-то, изматывает, — с сочувствием проговорил Кущенко. А глаза его так по-отцовски ласково глядели на Николку, что парнишка вздохнул и принялся за еду.
— А на второе рябчики! — пошутил сидевший рядом Тимофей Раков из модельной мастерской и подвинул Николке развернутую газету с несколькими печеными картофелинами. — Эх, и люблю я уральскую картошечку! Нигде такой не едал. Хороша! — прищелкнул Тимофей языком.
Николка слышал, что Раков несколько лет тому назад был выслан из самого Питера за какую-то вину перед царем. Привезли его жандармы и не велели никуда выезжать.
После обеда все расположились поудобнее. Иные лежали кверху лицом, надвинув картузы и кепки на самые глаза.
Иван Васильевич оглядел рабочих и толкнул в бок Тимофея Ракова:
— Почитай-ка нам газетку. Послушаем, что творится на белом свете.
Тимофей кивнул головой и достал из кармана свернутый лист газеты «Русское слово».
— Так-так… Сейчас узнаем… Вот, вести с фронта: «Противник вел сильный артиллерийский огонь по нашим окопам в районе Новоселок. На рассвете колонна неприятеля проникла в окопы»… Вот еще: «Юго-восточное Барановичей, в районе Царево-Лабузы, противник дважды атаковал наши позиции»… «В районе Кирлибабы неприятель силами трех рот при поддержке артиллерии прорвал линию фронта»…
Раков замолчал, пробегая глазами заголовки, выбирая, что бы еще прочитать. Слушатели тоже молчали. Ждали.
— Все воюют и воюют. Кровушка-то народная, даровая. Ох-хо-хо… — тяжко вздохнул пожилой рабочий, сидящий рядом с Тимофеем.
— Послушайте донесение генерала царю: …«Настроение войск прекрасное! Во всех частях решимость довести войну до победного конца непоколебима. Пусть воины не сомневаются, что принесенные ими жертвы не будут забыты Россией»…
На этот раз молчание было долгим и тягостным. Рабочие переглядывались, вроде спрашивали друг друга: «Как же это? Людей бьют, а у них настроение прекрасное»…
— Как там про жертвы-то сказано? Россия не забудет? Моего соседа не забыли: костыли казенные дали вместо ног. Ковыляет сейчас от окошка к окошку, христа ради просит, — снова нарушил молчание тот же пожилой рабочий.
— Это видно у генерала настроение прекрасное, а не у войска, — выразил общую думку звонкий голос молодого военнообязанного. — Самих послать в окопы — узнали бы кузькину мать.
— Ну ты, потише про генералов. Бойкий больно. Пикнуть не успеешь, как на позицию сгрохаешь…
— Там таких ждут, — загудели пожилые.
— А что позиция? Здесь не слаще. Скоро с голоду пухнуть начнем. У нас тут ни кола, ни двора, ни коровы, ни огорода… На позициях-то, может, харчи сытнее, — перебивая друг друга, заговорили военнообязанные.
Это были мастеровые из разных городов, которых вместо окопов разослали по заводам и заставили работать на войну. Они такие же рабочие, только работа у них потяжелее, плата поменьше, а пища пожиже. А чуть проштрафился, сказал не то слово — иди на фронт.
Тимофей уловил, куда направился разговор, и снова принялся читать:
— …«В Кишиневе из-за отсутствия муки пекарни прекратили работу. Город остался без хлеба»… «В Николаеве цены на рыбу и овощи поднялись вдвое»…
— У нас не лучше. Квас да редька, — снова выкрикнули с той стороны, где отдельной кучкой сидели военнообязанные.
— Гибнут люди в окопах, оставляя на муки мученские вдов и сирот, — продолжал Раков, глядя в газету. Но он не читал, он говорил о том, что войне радуются только богатеи: она им капиталы множит. — Нашему заводу один за другим идут военные заказы. Нам кричат: «Давай, давай, живей шевелись!» А кому барыши с тех заказов? Опять же хозяевам. Заработки у нас те же, что и до войны. А купцы-торговцы с бедного человека за хлеб-соль три шкуры дерут…
— …Война не нужна ни русским, ни немецким, ни французским, ни английским рабочим и крестьянам. В России, в Австрии, в Англии — везде на спинах рабочих и
