— Это все хищения. Но не забывай, что в деле уже две смерти, причем одна — насильственная, с особой жестокостью. Да и с опрокинутой лодкой я пока еще не разобрался. Хотя все свидетели утверждают, что Ачкасов был один.
— Твой следующий ход?
— Съезжу-ка я к вдове Юлеева, — как-то неуверенно сказал майор. — Конечно, время сейчас неподходящее донимать ее расспросами, но на опознании она произвела на меня впечатление не столько убитой горем, сколько… не сразу и слово подберу… Какая-то неестественная оглушенность, заторможенность. А сынок, напротив, вполне бойкий молодой человек.
— Что ж, не берусь судить. Горе каждый встречает по-своему. Подбрось меня в горотдел, займусь пока бумагами. Надо подготовиться к завтрашнему визиту Фришмана. Это ребята такие, что их голой рукой не возьмешь.
— Ты же говорил, что в банк заедешь?
— С самого утра. После двенадцати они работу с клиентами не ведут, а упрашивать не хочу. Они и до двенадцати выполняют операции так, словно делают личное одолжение.
— Могу себе представить, как они разговаривают с остальными, если вот так, походя обижают капитана милиции, — съязвил майор.
— А вот и не можешь, — живо возразил Куфлиев. — Кооператоры к ним и с подарками, и с конвертами, а я с чем — с красной книжечкой?
— Бедненький ты, сиротинушка, и на взятку-то государство тебе ни шиша не выделяет.
— Ладно-ладно. Справка моя — не бог весть какое дело. К утру наверняка подготовят. Я ведь предупредил, что заеду… А ты не забудь про Фришмана… Тормози, спасибо. Я тут уже пешочком. Тут до дома рукой подать.
При слове «дом» Корнеев грустно улыбнулся. Разумеется, он вспомнил не то унылое здание в центре Гурьева, которое имел в виду Куфлиев, а свою двухкомнатную квартирку. Семья жила своей жизнью, а он — своей. Пора бы с этим смириться. Да и что поделаешь, если времени оставалось только на торопливую еду да шесть часов сна. «Погибший Юлеев крутился, и довольно успешно, между двумя производствами. А если еще, как говорят, был и ходок, то домашние проблемы полностью легли на плечи жены».
В памяти всплыл утренний разговор с вдовой. Майор интуитивно чувствовал, что не супружеская неверность заставила окаменеть ее лицо. Нечто иное заморозило все ее существо изнутри, не пропуская наружу подлинной сути постигшей семью трагедии.
Припарковав машину, Корнеев вышел и неожиданно даже для себя помедлил и осторожно огляделся. Надо было торопиться. Найденный в кювете у обочины изуродованный труп не давал ни малейшей отсрочки следователю. Где-то рядом бродили опасные, беспощадные звери, неотличимые от обычных людей. В любой час их тропа может обагриться новой кровью. На него надеются, у него нет права тянуть и мямлить…
И все, же перед дверью, обитой потертым коричневым дерматином, майор в нерешительности простоял несколько минут, потом коротко нажал кнопку звонка. Послышался легкий шумок, дверь открылась.
— Заходите, у нас не заперто, — пригласила маленькая женщина в черном и, не оглядываясь, пошла обратно, словно приглашая следовать за собой по коридору, мимо ветхого шкафа с перекошенной дверцей.
— Это опять я, Тамара Сагаловна, Корнеев. Мы с вами…
— Помню. Я вам прямо сейчас нужна, майор?
— Извините, бога ради. Но каждый час дорог. Как говорится, след остывает.
— Но я же и так все, что…
— Вы можете нам помочь, — настаивал майор, с нажимом выговаривая это «можете», словно гипнотизируя женщину.
— Да чем же?
— Простите, но я вынужден этого коснуться… Тело вашего супруга было так обезображено, что нет ни каких сомнений — это не случайное убийство. Его пытали, а значит, хотели чего-то добиться.
— Прошу вас… — вдова обернулась, на Корнеева глянули сухо горящие, измученные глаза.
— Вы самый близкий погибшему человек. Важно каждое слово, какой-нибудь разговор, поступок, случайно зафиксированные вашей памятью, могут пролить свет на обстоятельства трагедии… Я понимаю ваше состояние, но, прошу вас, будьте до конца откровенны.
— Что же делать, что же делать? — как бы на мгновение оставшись наедине с собой, прошептала женщина. — Идемте… В его кабинет.
Комната, где они оказались, была светлой и уютной, обставленной добротной старой мебелью. Большой письменный стол, множество книг на дубовых полках. У Корнеева такой интерьер ассоциировался скорее с обиталищем кабинетного ученого. Но он не стал обсуждать этот вопрос и уселся на предложенный хозяйкой податливо-упругий стул с гнутой спинкой. Юлеева боком присела в кресло напротив.
— Не знаю, что еще добавить… Врагов у нас просто не было, — ровно сказала она, по-прежнему сохраняя странное выражение, — тем более таких, которые оказались бы способны на такое зверство…
Наступило молчание.
— Я понимаю, вам не до меня…
— Спрашивайте. Я не спешу. Похоронами все равно занимается сын Василий. Машина у него… Всю жизнь тянулись, наконец купили подержанные «Жигули»… Пусть Ефиму хоть после смерти послужат… А у Васи везде знакомые. Знаете, какая сейчас молодежь?.. Я пока хоть немного в себя приду.
— Тамара Сагаловна, вспомните, не угрожал ли кто-нибудь мужу? По телефону, в письме?..
— Ефим — он смирный был, тихий… Нет, никто и никогда… Трепали, правда, языками, что он якобы изменял мне, но я не слушала. Оно как получается?.. Иной раз мужик глянет иначе, а какой-нибудь дурехе мнится, что он ее бриллиантами осыплет — стоит только молнию расстегнуть.
—Вы уверены в непогрешимости своего супруга?
— Ну, может, Ефим и заглядывал кому под юбку, но чтобы из-за бабы его жизни лишили — не поверю…Из себя-то он у меня невидный был, а душу не каждая раз глядит. Я догадывалась, было что-то по мелочам… но деньги в семью нес… Ну, и молчала. Зачем нервы трепать?.. Я ведь тоже не красавица, да и хвораю часто по-женски… Тут понимание надо иметь.
— Мы тоже, Тамара Сагаловна, не думаем, что причиной предсмертных пыток была, так сказать, романтическая история. Вот и ищем зацепки… А что вы знаете о работе мужа?
— Хотите, верьте, хотите — нет. Ничегошеньки.
— Не знаете даже, кем работал?
— Почему же… Работал на заводе, завскладом. С какими-то деталями дело имел. Вы думаете, что из-за этих железок его могли…
— Определенного я сам ничего не могу сказать. И потому готов допустить самое невероятное… Хорошо, завод… А кооператив? Ведь вам известно о нем?
— Конечно. Я и сама писала заявление в «Сатурн», я уже говорила, и пару раз расписывалась в ведомостях… Ох!.. — впервые в ее глазах мелькнуло живое чувство — страх.
— Не пугайтесь, Тамара Сагаловна, хуже того, что случилось, не будет. Вашему мужу уже ничем не повредишь… А вдруг за этим что-то да и кроется… Он ничего вам не говорил о своих опасениях, подозрениях, каких-то неполадках?
— Он никогда не говорил о работе, а я не спрашивала. Все по своему разумению. Вот и в кооперативе иногда ночевать ему приходилось. И всегда без предупреждения… Я уже привыкла.
— А в тот день?
— С утра как пошел на завод, так и не вернулся… Вечером будто бы у Светланы, полюбовницы покойного Леонида Григорьевича, собирались, как в тот день, когда он утонул.
— Ваш муж уехал на машине?
— Машину водит сын. У Ефима прав нету… И учиться не желал. Завод — вот он, две остановки.
— Ас собой к Светлане не приглашал?
— В этот раз нет. Но как-то Ефим возил меня туда на майские праздники. Я не хотела, и не скрывала этого… Что ж получается? Я знаюсь с законной женой Леонида Викторовича, а тут нате… Но он настоял. Я подчинилась… Правда, больше он меня туда не тянул. Да и радости с этого… Мужики втроем в углу шушукались, что-то свое обсуждали. Даулет — ему недолго — напился, пробовал встрять, они его оттуда шуганули. Он вернулся к столу и начал опять водку хлестать да Светке глазки строить. Совсем ошалел! А та уставилась в телевизор на голых баб, будто самой нечем мужиков охмурять. Она и охмуряет. Даулету так улыбалась, что только дурак не заметит. А Лене хоть бы что… Ну, люди!..
— Значит, Тамара Сагаловна, вы только единственный раз побывали у Коробовой? — перебил ее майор. Надо было кончать, информация шла убогая.
— А что мне к ней ездить? Ефим говорил, я и сама убедилась, что они там не гулянки устраивают, а делами занимаются. Хоть и допоздна… Потому вчера вечером и не всполошилась. Замаялась с уборкой, в одиннадцать легла и заснула, как убитая… Как убитая, — прошелестела она, и внезапно руки ее, скрещенные на животе, безвольно упали, голова откинулась на спинку кресла, глаза превратились в узкие бездонные щелки, рот слегка приоткрылся. Поняв, что женщина в обмороке, Корнеев заметался по комнате. К счастью, во вмонтированном в книжный шкаф баре стояло несколько фужеров. Майор схватил один из них, бормоча.
— Сейчас принесу воды… Минуту… Где же у них могут быть лекарства?.. Хоть какие-нибудь капли….
Он бросился в кухню, но его остановил тихий и твердый голос:
