Я вздохнул.
— Значит, и вправду было бы лучше всего, если бы у нас так ничего и не было…
— Вот уж нет! — твердо возразил отец. — Это, возможно, самый легкий путь, но не самый лучший. Это путь увиливания от ответственности. Я не беру святых отшельников, которые бросали все, потому что их призывала иная, большая ответственность. Я говорю о простых заурядных людях, вроде нашей семьи — и о том, что мы, простые люди, предпочитаем улизнуть в кусты, когда перед нами возникает трудный выбор, и поискать дорогу поглаже и поспокойнее. Мало кто понимает, что такая дорога ведет в никуда. Так вот, увиливать от обладания любым имуществом, которое страшно потерять, это так же плохо, как становиться рабом своего имущества. И то, и другое рождается из одного и того же страха, а страх приводит к предательству и распаду. Человек должен принимать на себя ответственность, и наша ответственность перед домом, о котором мы так давно мечтали, теперь требует, чтобы мы рискнули им, если мы хотим его сохранить. Ты понимаешь, о чем я?
— Да, — сказал я. Но не удержался от вопроса. — А что, так уж обязательно сажать брата Михая в тюрьму?
— В определенном смысле, не имеет значения, обязательно это или нет, — сказал отец. — От меня сейчас ничего не зависит. Но если б и зависело, я бы все равно пальцем не пошевелил ради него. Ты знаешь, я достаточно снисходительно отношусь к местным жителям. Я понимаю, что порой им надо рыбачить или валить лес, заготавливая дрова на зиму, особенно сейчас, когда многие месяцами не видят ни пенсий, ни зарплаты, и живут только на то, что дает им их хозяйство и окружающая природа. Само создание заповедника — он ведь создан пятьдесят лет назад, совсем недавно по меркам истории страны ущемило их права. Почти на всех окружающих пространствах им запретили заниматься тем, чем занимались их деды и отцы, охотой и рыболовством, а ведь в здешних краях эти занятия очень часто были и остаются единственным средством к существованию. Поэтому я сквозь пальцы гляжу на их вылазки на территорию заповедника, до тех пор, пока никто не глушит рыбу динамитом и не делает подобных гадостей. Тут я становлюсь беспощаден. Что касается этого молодого кретина, Чумова старшего, то его безмозглая жадность едва не привела к настоящей трагедии. Ты ведь знаешь, что в нашем заповеднике медведи находятся под особой охраной. Что медвежью шкуру — а заодно и медвежье сало — можно продать за очень хорошие деньги, тебе тоже известно. Чумов грубо нарушил закон уже тогда, когда полез в заповедник охотиться на медведя. И более того, он дал уйти подраненному зверю! А ты ведь знаешь, что однажды раненый медведь начинает считать всех людей злейшими врагами и старается где и когда только возможно отомстить за боль, которую ему причинили. Так произошло и в этом случае. Медведи в нашем заповеднике очень миролюбивы, потому что знают, что периодически шастающие по их лесам странные двуногие создания совершенно безвредны. Иногда медведи могут стать докукой, особенно если им довелось разок попробовать сгущенки или копченой колбасы, и они прониклись к этим яствам нежной любовью — а заодно поняли, что когда двуногие существа останавливаются на привал, у них всегда можно поживиться чем-нибудь вкусненьким. Но они никогда никому не причинят вреда, если туристы ведут себя разумно. А вести себя туристам неразумно не позволят опытные проводники, без которых туристские группы в заповедник не пускают… Поэтому, как понимаешь, я был просто ошарашен, когда узнал, что какой-то медведь напал на группу туристов и только благодаря чуду никого не изувечил и не убил. Я выследил этого медведя — и мне пришлось его пристрелить. В его теле я нашел застрявшую пулю. Я понял, что произошло — и провел собственное расследование, чтобы найти преступника. Нашел его — и сдал милиции. Когда его арестовывали, то выяснилось, что и ружьем, с которым он охотился на медведя, он владеет незаконно. Многие знали, что у него есть огнестрельное оружие — но он всем врал, что ружье зарегистрировано в охотничьем обществе, куда он поступил и получил охотничий билет. Милиция наконец это проверила — и оказалось, что ни в каком охотничьем обществе он никогда не состоял и не состоит. Так что ему светит дополнительный срок года в три за незаконное хранение и применение огнестрельного оружия. В общем, кроме браконьерства у него набирается целый букет статей, так что на свободу он выйдет не скоро… — отец чуть помолчал, потом продолжил. — Не бойся угроз. На них всегда проверяется, из какого теста сделан человек. Вот давай и проверим, чего мы стоим. Я не удивлюсь, если этой историей дом не только нас испытывает, но и хочет, чтобы мы искупили нечто. Ведь мы, в некотором смысле, здесь захватчики, и только от нас зависит, изменится это положение вещей или нет.
— Захватчики? — я не мог скрыть своего удивления.
— Ну да, — отец кивнул. — Не забывай, что в свое время этот дом был отобран у законного владельца — «в народную собственность». Если честно расставлять все точки над «ё», то мы должны признать, что он был просто ограблен. И мы не знаем, оставили его в живых во время этого ограбления или расстреляли. И мы, по большому счету, перекупили дом у грабителей оказавшись ничем не лучше тех, кто покупает у Чумовых краденые вещи по цене водки, заранее зная, что эти вещи — краденые. Так вот, напоминая нам, насколько он уязвим, дом — или, если хочешь, живущий во всяком пристойном доме домовой — наблюдает за нами, жестко и не собираясь нам льстить. И у меня есть странное чувство, что все это только к лучшему, что в результате все будет так хорошо, как мы и мечтать не смеем. Теперь ты меня понимаешь?
Я молча кивнул. Слова отца чудесным образом меня успокоили, и на сердце стало легко, как никогда, хотя, вроде бы, в речах отца было мало успокаивающего. Он честно предупредил меня о возможных испытаниях и тревогах. Наверно, именно его откровенность и наполнила меня сияющей верой в будущее. Он ничего от меня не скрывал, и мне стало намного лучше просто потому, что он предложил мне, как взрослому, разделить с ним ответственность. Как и отец, с этого момента я просто знал, что все будет в полном порядке!
— Помалкивай обо всем этом, — на всякий случай предупредил меня отец. — Ни единого словечка и маме, ни Ивану Леонидовичу, — он довольно часто называл Ваньку по имени и отчеству, и Ваньке самому нравилось это шутливо уважительное обращение.
— По-моему, у меня ещё есть голова на плечах! — несколько оскорбленно ответил я. — Разумеется, ни в коем случае не годится их пугать. Мы ведь сами со всем справимся, верно?
Отец широко улыбнулся.
— М-да, тебя уже не назовешь желторотым птенцом. Мы все одолеем и победим, если будем держаться вместе!
Глава 4
Бандит и призрак
— Из-за чего вся буча? — с большим любопытством спросил меня Ванька. — Всыпали по первое число? Кто-то настучал на тебя? Нажаловался на что-то?
— Да нет, ничего, — небрежно ответил я. После доверительной беседы с отцом я чуть не на крыльях парил, и у меня не было ни сил ни желания придумывать объяснения, о чем мы так долго беседовали. — Прошло, и можно выкинуть из головы. Что мы теперь будем делать?
Ванька покосился на меня, но ничего не сказал. Он, конечно, решил, что я, говоря словами нашей семейной присказки, «держусь как умеючи ошпаренный рассолом огурчик — знаю, что скоро стану холодным и хрустящим». И он знал, что из меня слова не вытянешь, когда я сам не хочу распространяться, за какие «подвиги» я получил по первое число.
— Как знаешь, — несколько разочарованно сказал он. — А что делать… Мы ведь хотели как следует покопаться в том большом сундуке наверху, но как мы теперь туда поднимемся?
Он имел в виду огромный сундук, в который мы только мельком заглянули, отложив подробное знакомство с ним на потом, когда у нас будет целый вечер, чтобы основательно им заняться. В сундуке хранилось все необходимое для различных праздничных торжеств и представлений, множество самых разных вещей, накопившихся за то время, когда наш дом был клубом и, следовательно, центром общественной жизни. Мы нашли много чудесного и просто интересного, едва поворошив с самого верха: две или три красных шубы Деда Мороза, его седую бороду и седые косматые волосы из ваты, золотистые накладные косички и синюю шубку Снегурочки, большие серебряные снежинки, длинные зеленые ленты, которыми клуб украшали на майские праздники, искусственные венки и многое другое. Словом, там можно было найти все, что угодно, чтобы превратить наши игры в нечто великолепное! Только представьте, какие наряды магов, гоблинов и прочих волшебных существ мы могли бы соорудить из того, что имелось в сундуке!
— Отец предупредил нас, что часть ступенек убрана, — сказал я, очень довольный, что Ванька не пытается выкачать из меня, почему меня так долго «воспитывали». — По-моему, не случится ничего страшного, если мы будем очень аккуратно перебираться через дыры и даже те ступеньки, которые не убраны, пробовать с особой осторожностью, прежде чем на них ступить всем весом. И, по-моему, даже интересно будет пробираться мимо дыр по перилам!
