– Потому что знаю, что они в безопасности. А этот торговый зал, возможно, нет. Я тут большую часть жизни работал по семь дней в неделю. Если ты, Леонидас, не способен понять всю ценность того, что видишь перед собой, то я это понимаю. И отец понимал.
– Все эти ткани не будут стоить ничего, если мы их отсюда не вывезем, – перебил его старик. Он только что выбегал на улицу, где запах дыма усилился, толпы людей стали, кажется, еще больше, и, если только это был не обман воображения, даже как будто жарче сделалось. – Мне кажется, времени у нас мало.
Братья взглянули друг на друга, еще не остыв от злости.
Леонидас подхватил рулон темного бархата и вышел с ним на улицу. Тасос прав. Нужно отсюда убираться.
Он бросил рулон на тележку, бегом вернулся в зал и схватил Константиноса за руку.
– Идем, быстро.
Леонидас чувствовал, что брат готов вырваться.
Он потащил его к выходу, и даже тут Константинос не пожалел лишних секунд, чтобы запереть дверь на три замка. Тасос уже дошел, с трудом волоча тележку, до конца улицы и свернул направо, к улице Эгнатия. Воздух уже был так задымлен, что нечем стало дышать, слышался треск огня.
Через пару минут они догнали старика и увидели груду рулонов на тротуаре. Прохожие вежливо обходили препятствие, думая только о том, чтобы убраться подальше от опасности.
– Нужно затащить все внутрь, – торопил Константинос.
– Да кто же станет красть бархат? – сердито возразил Леонидас.
Портной уже помогал Тасосу затаскивать рулоны тканей в свое ателье, и вскоре на полу посреди комнаты образовался плотный штабель из почти двухсот рулонов. От вопроса брата Константинос упрямо отмахнулся. Теперь в его распоряжении сколько угодно людей, которые будут выполнять его указания без споров.
Тут вдруг пол под ним качнулся, и все ателье заходило ходуном. Только что оно казалось надежным укрытием, а теперь все – и портной, и братья Комнинос, и Тасос – выскочили обратно на улицу. Где-то в городе прогремел взрыв, а потом, среди нарастающего хаоса и паники, – еще один и еще.
Люди, убегавшие от огня, казалось, еще прибавили шагу.
– Это иностранные военные, – сказал кто-то из проходящих. – Дома взрывать начали.
Это было не безумие, а единственная надежда задержать огонь. Поскольку воды в городе катастрофически не хватало, оставался лишь один выход – противопожарное заграждение, и солдаты союзной армии пришли на помощь городу.
– Надеюсь, это поможет, – сказал Константинос. – А нам, пожалуй, пора уходить. У меня жена несколько часов как родила.
– Поздравляю, кириос Комнинос! Какой незабываемый день! – сказал портной.
– Да уж, такой день не забудешь! – ответил Комнинос, чуть улыбнувшись. – Бог даст, завтра мы придем и заберем это все отсюда. – Наконец он повернулся к Тасосу. – Не могли бы вы сходить посмотреть, как дела в торговом зале, и сообщить мне?
Тасос кивнул.
– Думаю, нам пора идти, – напомнил Леонидас, озадаченный уверенностью брата в благополучном исходе. – Не хочешь зайти Ольгу успокоить?
– Я уверен, что с ней ничего не случится. У нее там Павлина есть. А новорожденные ведь первое время все равно спят?
– Не знаю, – ответил Леонидас. – Я с ними дела не имел. Но уверен, что все уже знают о пожаре.
Вот уже целый час или около того Леонидас все сильнее тревожился за Ольгу. Он с изумлением наблюдал за братом, которого не волновало ничего, кроме бизнеса. Как так можно – совсем не думать о жене и новорожденном сыне? Если бы Леонидас женился на такой женщине, как Ольга, она была бы центром его жизни.
Они спустились к морю и двинулись вдоль берега. Здесь все было как всегда: роскошные виллы на набережной, корабли в гавани, молча глядящие друг на друга.
Резкий запах висел в воздухе, но копоти теперь, когда солнце село, было уже не видно на фоне ночного неба. Удивительно, но в отеле как ни в чем не бывало накрывали ужин для постояльцев, а за столиками кафе люди потягивали напитки. Салоники словно раскололись на два разных мира. На южной стороне от улицы Эгнатия о пожаре знали, однако были уверены в собственной безопасности. Помочь они ничем не могли и считали своим долгом сохранять спокойствие.
А в это время Тасос направлялся обратно на север. Почувствовав сильный запах жареной баранины, он догадался, что мясной рынок, должно быть, тоже горит, а увидев обезумевших от страха овец, бегающих по улицам, уверился в правильности своей догадки.
Видеть бегающих без присмотра животных уже довольно странно, но тут он в придачу ко всему увидел, что к нему летит какая-то гигантская птица. Она упала на мостовую в каких-то нескольких сантиметрах от Тасоса, и только тут он понял, что это не птица, а стул. Три ножки из четырех отломились при ударе. Вся улица была завалена брошенными вещами, и до сих пор, готовясь бежать, люди выбрасывали из окон все подряд: швейные машинки, столы, шкафчики… Они уже поняли, что никогда не вернутся в свои дома, и отчаяние овладело ими.
Со слепой покорностью человека, уже полвека служащего одной и той же семье, Тасос намеревался во что бы то ни стало выполнить поручение хозяина. Когда встречная толпа преграждала ему путь, он останавливался и ждал, прижавшись к какой-нибудь двери, и в конце концов добрался до конца улицы, где находился торговый зал. Он увидел языки пламени в окне второго этажа, однако фасад здания был еще нетронут.
«Ничего, я быстро, – подумал он, – только забегу, книгу заказов возьму».
В зале огонь, словно голодное чудовище, жадно пожирал рулоны тюля и тафты, прежде чем не спеша, с удовольствием приступить к главному блюду – шерсти и плотному льняному полотну. Рулоны вспыхивали, как спички в коробке, и воспламенялись друг от друга.
Зеваки видели, как все окна вдруг вылетели под напором горячего воздуха. Если бы в этом здании были сложены вместо тканей бруски гелигнита, и тогда взрыв, пожалуй, не вышел бы сильнее. Осколки стекла разлетелись в воздухе и осыпались смертоносным дождем. И здание, и все вокруг него было полностью уничтожено.
В ту самую минуту, когда Тасоса поглотило пекло, братья уже подходили к улице Ники.
Им оставалось пройти мимо нескольких соседних вилл, когда Константинос бросил взгляд налево, в темную боковую улочку, и увидел в конце ее зарево. К своему ужасу, он понял: свершилось то, что все считали невозможным. Огонь пересек улицу Эгнатия. Это меняло все.
Ветер изменил направление и стремительно нес огонь на юг, к той большой части города, где были сосредоточены почти все коммерческие здания, а также самые роскошные дома Салоников. Остановить его не могло ничто. Угроза нависла не только над домом Константиноса, но страшнее для него было то, что его склад, крупнейший склад тканей во всей Греции, тоже оказался на пути огня.
Хотя уже было ясно, что пожар оборачивается ужасающим бедствием для города, он все еще надеялся, что катастрофа минует лично его, Константиноса Комниноса. Пусть дешевые деревянные дома во всем остальном городе сгорят дотла, но массивный склад из стали и кирпича должен выстоять.
Константинос схватил брата за руку. Нужно было бежать домой, и поскорее. Когда они прибежали, Ольга сидела в прихожей, бледная, с потемневшими глазами, и прижимала к груди младенца. Рядом стояла Павлина, держа в каждой руке по узлу. Обе женщины были в слезах, однако при виде Константиноса и Леонидаса на их лицах отразилось облегчение.
– Нужно уходить, сейчас же! – резко сказал Константинос и без промедления вывел их на улицу.
Они шли по набережной так быстро, как только могли, и только для младенца не существовало вокруг ничего, кроме тепла материнских рук и сильно бьющегося материнского сердца. Море, что плескалось всего в нескольких дюймах от них, немного утешало.
Греческая армия пыталась кое-где с помощью немногих имеющихся насосов потушить пожар, но это было безнадежно – все равно что поливать из ведра горящий лес. Теперь главной задачей было благополучно эвакуировать жителей.
Люди со всех концов города собрались в одном месте, чуть восточнее Белой башни, а оттуда их всевозможным транспортом вывозили подальше от огня, за пределы города. Кто-то спасался на лодках. С направлением никто не пытался определиться, главное – бежать. Вся приморская часть города уже была охвачена огнем, и рушащиеся здания представляли собой еще одну опасность: металлические балюстрады стали плавиться и стены с грохотом обваливались прямо на улицы. Во всей этой Вавилонской башне всевозможных наречий те, кого спасали, быстро находили общий язык со спасателями.
Оранжевое зарево залило небо, словно за пару часов солнце успело закатиться и подняться снова. Весь город был ярко освещен.
Леонидас помог Ольге с ребенком и Павлине сесть в армейскую машину. Ольга явно была очень слаба, но Леонидас заверил Константиноса, что она в надежных руках и что о ней позаботятся. Торговец сунул в руку офицеру несколько банкнот с обещанием вскоре дать больше, если все будет хорошо, и велел водителю везти их в Перею, где жил один из его главных клиентов.
