— Я, пожалуй, пойду. — Капитан кашлянул, пытаясь вернуть прежний тембр внезапно сев-, шему голосу.
— Да-да. — Люба отстранилась, убрала свою руку.
Но он по-прежнему сидел, словно приклеенный, на деревянном стуле. Влажная горячая кисть руки на пластмассовой мышке.
— Идите, капитан Самохвалов.
Встал наконец. Она ему по подбородок, маленькая, неприметная женщина. Не худая, не полная, не красавица и не... А глаза у него синие-синие. Солнце, что ли, так ярко сегодня светит?
— Да... Непонятная вы женщина, Любовь... Александровна.
Уже захлопнув за ним дверь, она вернулась назад в комнату и вдруг громко рассмеялась. Впервые за последние полтора месяца. Вспомнила, как наклонилась и почти прижалась к. молодому, привлекательному (Люська-Апельсинчик была права) мужчине, манипулировала его рукой, предлагая расслабиться. Вот тебе и урок компьютерной грамотности! Пыталась объяснить оперуполномоченному, как правильно работать с мышкой! А он, интересно, что подумал?
3
Визит капитана Самохвалова вывел Любу из равновесия. И он, и Люська-Апельсинчик были живые, беспокойные. Все от нее чего-то хотели. И к виртуальному миру относились с легким недоумением: как можно в нем жить, если есть проблемы насущные, требующие неотложных решений? Люська была поглощена заботами о семье и добыванием денег, капитан Самохвалов — выслеживанием преступников. Люба не знала, женат он или нет, где и с кем живет, есть ли у него дети.
Но ей тоже захотелось что-то делать. Работа спасает от всего: от болезней, от горестных мыслей, от ежедневных терзаний, которые, в сущности, бесполезны. Мучая себя, ничего не изменишь. Она сама недавно пыталась объяснить это пациентам, приходившим со своими проблемами. Иногда что-то получалось сразу, и люди уходили успокоенными, иногда требовалось поговорить с ними еще раз и еще.
И она вспомнила наконец это важное: пациенты. Те, с которыми она начала работать да так и не закончила. Может, стоит вернуться к своей работе? А для начала попробовать вылезти из своей квартиры-скорлупы.
Пришлось выйти на улицу. Первые несколько шагов дались относительно легко. Головная боль в последние дни немного утихла, только солнечный свет по-прежнему резал глаза. Пришлось надеть солнцезащитные очки.
Выйдя из подъезда, Люба огляделась. В маленьком, уютном дворике росло много деревьев, в этот безветренный майский день зеленая листва была почти неподвижной, и живые стены создавали иллюзию дома и покоя в нем. Его потолок — небо, слегка присыпанное известкой облаков, было высоко и в то же время совсем близко. Она же так давно не видела этого неба! Старушка-соседка, копающаяся в хозяйственной сумке, подняла голову на вежливое «здравствуйте».
— Доброго здоровья тебе! Никак Любаша, соседка моя? Что ж ты, опять сюда переехала?
— Да. Пришлось.
— А Макаровна говорила, ты взамуж ушла. Мужик, что ли, дурной какой попался?
— Он умер. — Внутри уже ничего не болело. Было и прошло. Олег умер, что ж тут такого? Он умер, .а она переехала обратно в мамину квартиру.
Но старушка разохалась, всплеснула руками, заговорила что-то торопливо и участливо. Люба почти не слышала этих слов, только кивала согласно: «Да-да» — и оглядывалась по сторонам.
— Марья Гавриловна, а вы чужих никого в нашем дворе последнее время не замечали?
— Чужих? Кого это чужих?
— Никто из мужчин незнакомых обо мне не расспрашивал?
— Да был тут один, видный такой из себя парень.
— Видный? — Люба испугалась: «Неужели нашел?»
— Глаз у него синий. Спрашивал: «Не интересовался ли кто вашей соседкой?» Тобой то есть, Любаша.
«Самохвалов, — догадалась она. — Значит, проверяет».
— А больше никто?
— Был тут еще один. Ни о ком не спрашивал, стоял вон возле тех деревьев, в окна смотрел. День стоял, два стоял. В очках темных. Вроде молодой. Точно не скажу, какой из себя.
«Молодыми» для семидесятилетней старушки были и пятидесятилетние мужчины с волосами, слегка тронутыми сединой. Люба вздохнула:
— Вы в магазин?
— На рынок, Любаша.
— И я туда же.
Они пошли рядом. Старушка передвигалась медленно, держась за Любину руку, и все время что-то говорила. О ценах на рынке, о погоде, которая наконец-то установилась теплая после долгих апрельских холодов, о маленькой пенсии, о постоянно повышающейся плате за квартиру. Люба подумала, что надо зайти в банк, снять деньги со счета, посмотреть вообще, сколько у нее на счету осталось. Продукты и в самом деле подорожали, а квартплата повысилась.
Машина с тонированными стеклами медленно' проехала мимо. Бежевые «Жигули» девятой модели. Когда Люба обернулась, она увидела, как метров через сто машина развернулась, потом так же медленно поехала обратно. С Марьей Гавриловной они расстались у мясных рядов. Второй раз Люба заметила «Жигули» возле рынка. Пока ходила между рядов, выбирая овощи и фрукты, машина стояла на обочине, и из нее никто не выходил. Но когда Люба двинулась в сторону
Сбербанка, вдруг тронулась и поехала в том же направлении.
Люба шарахнулась обратно в сторону рынка. Задела женщину, которая начала громко ругаться, уронила один из пакетов. Тот разорвался. Пока подбирала его содержимое, по сторонам не смотрела, а когда подняла голову, бежевые «Жигули» стояли совсем рядом. Разглядеть лицо человека за тонированными стеклами было невозможно. Люба не выдержала, подошла, постучала в стекло:
— Послушайте, что вам надо?
Было такое ощущение, что в салоне никого нет. Ни движения, ни звука. Она постучала еще раз:
— Эй!
Опять никакого ответа. А вообще есть там кто-нибудь? Люба подергала за ручку дверцы. Заперто с той стороны.
Оглянулась по сторонам: милицию позвать? Человек в машине явно не хочет общаться. И дожидаться, пока она позовет кого-нибудь на помощь, не станет тоже. Люба пошла вдоль дороги, стараясь не уронить пакеты с продуктами. Руки у нее слегка дрожали. «Жигули» тоже медленно тронулись с места. Пока они просто ехали, но ей почему-то казалось, что в любой момент машина может свернуть в ее сторону и, резко прибавив скорость, сбить. Может, просто пугает?
Она не выдержала и пошла быстрее. Почти побежала. Свернула на маленькую улочку, чтобы пройти к своему дому проходными дворами. «Жигули» проехали мимо. Люба немного успокоилась. Но когда она подошла к дому, машина стояла у подъезда. Из «Жигулей» по-прежнему никто не выходил. Она вбежала в подъезд, взлетела на третий этаж так быстро, как только могла, едва справилась с замком и успокоилась только, захлопнув за собой дверь квартиры. Все. А если он поднимется и позвонит? Нет, он не хочет общаться. Почему, не понятно, но не хочет. Похоже, специально загоняет ее обратно в квартиру. Зачем-то ему это надо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
