— Но ведь вы вырастили Михаила, — как можно мягче сказала Люба. — Он всегда считал вас родным отцом. И был он очень хорошим человеком...
— Нет! — закричал Павел Петрович. — Нет! Он — Васькин сын! Не мог Мишка быть хорошим, понятно вам?! Не мог. Дочка — наркоманка и сынок— слюнтяй, — вот они, Васькины дети. И Мишка. Не человек — зверь. Хищник.
— Но он же вам помогал. И в делах, и деньгами.
— Я все признаю, — хрипло сказал Павел Петрович. — Слышите? Признаю. Что хотел — сделал. Легче не стало. А что срок хотел себе скостить, больным головой прикинуться, так это оттого что и себе не мог признаться в том, что из-за денег Мишку убил... Кончена жизнь. Ведите. — Не выдержал и спросил: — Что ж, все это Полинке теперь достанется? Дом, машины, деньги?
— Она ваша жена по закону. Можете, наверное, оформить развод.
— Но имущество делить придется?
— Конечно.
— Значит, я ей на руку сыграл. Облагодетельствовал. Значит, все вернулось. Сначала я отнял, потом я же и дал. Что ж, значит, где-то там, — он глянул вверх, — есть Высший суд. Значит, все по справедливости. Ведите.
4
Свидетельницей на бракосочетании лучшей подруги Людмилы Самсоновой Любе уже приходилось бывать. Каждый раз, покупая пышный свадебный букет, она со вздохом произносила про себя: «Дай Бог, чтоб последний!»
На этот раз розы они выбирали вместе со Стасом. Сегодня утром она впервые увидела его не в свитере и джинсах и в куртке, а в очень приличном черном костюме, в белой рубашке, при галстуке и даже с запонками в манжетах. Еще когда Стае за ней заехал, приглядывалась очень внимательно. Он не выдержал, буркнул:
— Ну, что ты смотришь? Я в нем женился, в этом костюме.
— Ничего, просто тебе идет костюм.
— Ты скажешь тоже!
— А ты, оказывается, очень интересный мужчина, — задумчиво сказала Люба, и он начал громко смеяться:
— С ума сойти! Сначала вступить с мужчиной в любовную связь, потом завязать с ним прочные дружеские отношения и потом только заметить, что он, оказывается, очень интересный! Просто с ума сойти! Нет, Люба, ты удивительная женщина!
— Хватит смеяться, мы опоздаем.
— Ничего. У Сергея Иванова есть еще шанс передумать.
— Не у него, а у Апельсинчика. Подумаешь, сокровище!
— Да? А я вот уверен, что штамп в паспорте и вообще весь этот официоз придумали именно женщины. Нам, мужчинам, и так хорошо.
Она не ответила, пошла в комнату, где в ящике стола, по-прежнему завернутое в носовой платок, лежало бриллиантовое колье, подарок Алины Линевой. «Я надену его только один раз в жизни, — пообещала себе Люба. — Только один-единственный раз. В конце концов, она права: нам больше некого делить».
Вырез у длинного черного платья был как раз глубоким. Таким, что без украшения на шее оно и не смотрелось. Люба примерила колье и отметила, что хотя и глаза у нее не фиалковые, но все равно: не случайно женщины без ума от бриллиантов. Красиво. Очень красиво. Стае тоже удивленно поднял брови, галантно поклонился, согнул в локте руку:
— Прошу, мадам. — И добавил: — А знаешь, если бы мы первый раз встретились где-нибудь в красивом месте и ты была бы одета в это платье, на шее дорогое колье, а я в этот костюм, то наши отношения могли бы сложиться совсем по-другому.
— Ты думаешь, одежда и место имеют такое значение?
— Я думаю, что ты сегодня прекрасно выглядишь.
А потом они пошли покупать бордовые розы: И Люба привычно подумала: «Дай Бог, чтоб в последний раз!» Она очень любила свою подругу Люську Самсонову. Апельсинчика.
Люська сегодня сияла так ярко, что затмевала собой даже дивный солнечный день. Среди невест, одетых в белое, она была такая одна. В ярком бирюзовом костюме, в шляпке с задорным перышком и под руку с удивительно красивым женихом. Остальные мужчины как-то блекли перед Сергеем Ивановым. Вот отхватила какого, читалось во взгляде всех женщин, присутствовавших в ЗАГСе. Как это она смогла? Такая?! Если бы они еще знали про рыжего Петьку!
Красавец-жених держался очень скромно. То, что его невеста выглядит так необычно, его, кажется, очень здорово веселило.
— Добрый день, — поздоровался он с Любой и Стасом.
— Здравствуйте. — Любе и; Сергею Иванову первое время было неловко. Атмосферу разрядила, как всегда, Люська:
— Ой, ну скорей бы! Я вся чешусь от нервенной лихорадки.
— Почесать? — заботливо спросил жених.
— Поз-же, — значительно произнесла невеста и глянула на длинный конвейер желающих обрачеваться. Потом дернула суженого за рукав: — Ас черного хода нельзя?
— Милая, я желаю торжественно пронести тебя на руках по этой мраморной лестнице, — сказал он.
— Все понятно: ты жену по весу выбирал. Хотела бы я видеть, как ты пролетел бы вверх по лестнице, неся на руках одну из этих барышень. — И Люська многозначительно кивнула на двух своих соседок, очень высоких, юных, одетых в пышные белые платья. И заметила: — Да, нынче продукты лучше. Вот они и растут, молодежь. Взять хоть моего Рыжего...
— Кажется, нас приглашают, — прислушалась Люба.
— Ну? — Люська глянула на жениха лихим голубым глазом.
Он подмигнул, легко подхватил ее на руки и вверх по мраморной лестнице не взошел, взлетел. Стае с Любой едва за Сергеем Ивановым успевали. Белые невесты, приоткрыв ротики, дружно толкнули в бока своих будущих мужей.
— Достаются же такие мужчины таким женщинам! — услышала Люба чей-то завистливый вздох. — А ведь ничего особенного в ней нет!
Она сдержала улыбку. Ничего особенного! А Люськино удивительное чувство юмора, а неиссякаемый оптимизм, а преданность и верность? Отличная пара!
И, ступая вслед за молодыми на ковер в главном зале Дворца бракосочетаний, она скрестила пальцы и произнесла свое главное заклинание:
— Дай Бог, чтоб в последний раз! Дай Бог, чтоб в последний!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
