ОН. Помню. Когда ты приходила из парикмахерской, у тебя голова была словно шар. Шея тоненькая, как…
ОНА. Как стебелек.
ОН. Да, как стебелек, а на нем пушистый белый шар.
ОНА. Почему белый?
ОН. Ты тогда была блондинкой.
ОНА. Я никогда не была блондинкой.
ОН. Была.
Останавливаются.
ОНА. Мне-то лучше знать. ОН (оглядывает ее с ног до головы) . Что же, я не помню, с кем жил?
Подозрительно смотрят друг на друга.
ОНА. Значит, не помнишь. Вот так вы сейчас все любите.
ОН. Как?
ОНА. Не помните своих подруг.
ОН. А подруги помнят?
ОНА. Перестань, пожалуйста, с больной-то головы на здоровую. Наверное, я ничего не помню. Носил на руках, а сам в это время изменял с блондинками.
ОН. Когда мне было изменять? Работа, институт, все вечера с тобой. Домой, бывало, летишь, как на крыльях!
ОНА. Не надо, слушай.
ОН. Забыла? Увидеть, обнять, заглянуть в глаза…
ОНА. И умереть.
ОН. Да! И умереть. Вот так я тебя любил!
ОНА. Совсем уже заврался. В каком институте ты учился?
ОН. Здравствуй!
ОНА. Здравствуй.
ОН. Какой закончил, в таком и учился.
ОНА. Такого института еще не придумали. Это Генка учился, свидетель твой на свадьбе. А ты только и знал – футбол да хоккей. Как я устала с тобой! Кто бы знал, как я с тобой устала! (Куксится.) Какой-то кошмар был, а не жизнь. За что, главное?
ОН. Я и есть Генка.
ОНА. С ума сойти с тобой! Что такое сегодня?.. Здравствуй, Гена.
ОН. Здравствуй.
ОНА (обнимает его, троекратно целует). Как жизнь?
ОН. Нормально.
Молчат.
Вот такие дела.
ОНА. Ты уж извини.
ОН. Ничего.
ОНА. Чувствую, близкий человек, а кто, не могу вспомнить. Правильно, ты у него был свидетелем.
ОН. Хоть что-то вспомнили.
ОНА. Да, уже легче.
ОН. А с твоей стороны свидетельницей была Вера, на которой я потом женился… Что?.. У тебя свидетельницей была Вера?
ОНА. Вера – это я.
Мертвая тишина.
ОН. Здравствуй, Вера. (Неуверенно раскрывает объятия.)
ОНА. Нацеловались уже.
ОН. Как живешь?
ОНА. Нормально. Давай разберемся на всякий случай. У тебя кто был свидетелем?
ОН. Гена. Его тоже Геной звали.
ОНА. А ты у кого был свидетелем?
ОН. У Виктора.
ОНА. Виктор на ком женился?
ОН. На Вере… Ее тоже Верой звали.
ОНА. Послушайте, так нельзя относиться к семейной жизни. Что вы всё запутали?
ОН. Кто это – мы?
ОНА. Мужчины.
ОН. Минуточку…
ОНА. Что минуточку? Что минуточку?! За кого вот я вышла замуж первый раз – за тебя или за Виктора?
ОН. Не знаю.
ОНА. А кто должен знать?
ОН. В ЗАГСе.
ОНА. В каком?
ОН. В каком расписывались.
ОНА. А кто помнит?
ОН. Не знаю.
Недоуменно смотрят друг на друга.
Вот ведь как бывает.
ОНА (передразнивает) . «Сейчас так уже не любят! На крыльях к тебе летел!» Половодье чувств у них…
ОН. Да, половодье у нас!
Презрительно смотрят друг на друга, осуждающе качают головами.
В таком тоне я отказываюсь разговаривать с вами, тем более что-нибудь вспоминать вместе. Прощайте. (Уходит.)
ОНА (вслед) . Слаболюбы беспамятные!
ОН
(не оборачивается; в зал) . Это не первый муж, а третий. Вот только чей?
(Уходит.)Красавец
Слепой говорит лысому: «Не люблю я глухих».
Лысый ему: «А я не люблю кривых».
Люди чужие недостатки видят, свои никто не замечает. Меня на суде прокурор спрашивает: «Как же вы получали деньги с-с-с с людей по фальшивым документам? С-с-с».
У него зуба одного нет, он когда говорит, свистит: с-с-с. Вот жене-то с ним! Каждый день она: «Не свисти – денег не будет».
А откуда у него деньги? Оклад с гулькин с-с-с. Понял?.. С гулькин с-с-с… сам знаешь с чего.
Вот такой недостаток у самого, а еще ко мне с претензиями: «Как же вы с-с-с получали деньги с-с-с по фальшивым документам? С-с-с».
А кто мне даст настоящие документы? По настоящим знаешь где деньги гребут?.. Туда орел не залетит! Только моль, она всегда там, где деньги.
Судья тоже: «Как это вы столько людей обманули?! Ведь среди них старики, инвалиды, беременные!»
Я, что ли, виноват, что они инвалиды и беременные? Несчастный случай, неосторожность. Технику безопасности никто не соблюдает.
«Как вы могли обмануть?!» А у самого лицо лошадиное. Беременные такого на улице увидят – у них точно может случиться этот… Не нежданчик, а как его?.. Ну, не важно. Да абсолютно здоровая женщина, совсем не беременная, идет, например, по улице, вдруг откуда ни возьмись лошадь. Господи Иисусе Христе! Лошадь из-под земли выскочила, стоит ржет. Конечно, она шарахнется, может на проезжую часть вылететь – вот тебе еще один инвалид. От кого вреда-то больше?.. Слышь, а ему, наверное, в день рождения все овес дарят, да?.. Ну, не важно.
Свидетель один тоже на суде: «Как вас земля носит? Вам же плюнь в глаза – все божья роса». И стоит аж дрожит весь, волосы дыбом. Псих на свободе. Вот кого надо за решетку!
У него же чуть что – волосы дыбом. На рынке обсчитают – они вверх; кино современное посмотрит… Любое! Даже не триллер! Мелодраму какую-нибудь, «Секс в гробу», или комедию «Сиси-писи» – волосы дыбом.
Больной человек. Жену заразил! Принес последний раз зарплату – у нее волосы дыбом. Она скорее в салон укладку делать. Ей с трудом сделали. Цену назвали – они опять дыбом.
Ладно жену заразил, он из зала суда на площадь вышел, стал обо мне рассказывать – у всех волосы дыбом.
Самые разносчики заразы – мухи, крысы и свидетели.
Судья огласил приговор: пять лет строгого режима… У меня волосы дыбом.
Сейчас подал на апелляцию. Надежда слабая. Наверху много лысых, косых, глухих, кривых. Они таких красивых, как я, не любят.
Превратности судьбы
Хоронили актера Лыськина – нелепая смерть. Торопился с репетиции на халтуру, бежал вдоль домов. В это время из-за угла выскочила женщина – тоже торопилась… на массаж. И они столкнулись. Лыськин был в концертном костюме, женщина – в «Тойоте-Камри».
В фойе театра, где проходило прощание с покойным, народу было не много – пятница, дачи, репетиции, озвучания, рекламные съемки. Администратор Дудыкин, ответственный за похороны, человек в театре новый, пришедший месяц назад из торговли – как раз сегодня заканчивался его испытательный срок, – заметно волновался. Но слава богу, все шло тихо, прилично; слава богу, хоронили не хуже, чем в других организациях. Суеверный Дудыкин даже незаметно три раза сплюнул.
Сплюнул и вдруг заметил, что в изголовье покойного Лыськина стоит портрет совсем другого человека, артиста Кудреватого.
Как же так? Дудыкин мгновенно взмок. Как это могло случиться?.. Кудреватый на три дня занял у него пять тысяч, вторую неделю не отдавал. Наверное, подсознательно Дудыкин желал ему смерти и, видимо, механически как-то попросил театрального художника увеличить не фотографию Лыськина, а фотографию Кудреватого.
«Боже мой! Боже мой! Что же теперь будет?..» Но кажется, никто особого недовольства не выражал, все были заняты собственными повседневными заботами.
Выступавшие на траурном митинге говорили, как и полагается в таких случаях, о необыкновенном человеке, о том, что ушел из жизни он преждевременно, что смерть слепа, потому что выбирает лучших. Все старательно скорбели, и кто мог, улучив момент, убегали по своим делам.
Дудыкин тайно перекрестился и сплюнул через левое плечо.
Сплюнул и увидел, что за портретом Кудреватого в почетный траурный караул с черной повязкой на рукаве встает сам Кудреватый, человек грубый и хамоватый.
Дудыкин повторно взмок, сердце в предчувствии уже неминуемой беды заколотилось часто и неровно.
Кудреватый, на лице которого за напускной скорбью явственно проглядывала секундная готовность к скандалу, принимал у входящих цветы и аккуратненько укладывал их вдоль гроба.
Прошла минута, другая, третья – ничего не менялось; говорили о том, что природа щедро одарила покойного, что он только-только достиг расцвета сил, что его ждала европейская слава. Дудыкин, забывшись, открыто перекрестился и сплюнул через плечо.
Сплюнул и увидел, что в фойе театра входит супруга Лыськина. Она была в загранпоездке, когда узнала о непоправимом, по условиям контракта не могла тут же вылететь, но на похороны успевала, да и то рейс задержался, и вот она только-только заявилась.
Осунувшийся Дудыкин взмок в третий раз. Ноги плохо слушались его, и он остался стоять на месте. Он стоял и думал о превратностях судьбы. Поперли ни за что из торговли – слегка проворовался, – дело замяли с трудом, месяц назад устроился в театр, и вот нате вам. А хотелось побыть подольше среди этих шумных, веселых, талантливых людей.
Лыськина принимала соболезнования, была чертовски хороша в траурном вышивном – остров Бурано – платье, знала об этом, стояла к гробу вполоборота и не смотрела ни на портрет Кудреватого, ни на покойника. Жизнь занимала ее больше, чем смерть.
Дудыкин перевел дыхание – кажется, пронесло. Он не только открыто перекрестился, но и открыто сплюнул.
