Узнав о неблагоприятном решении Московского цензурного комитета об «Охотничьем сборнике», С. Т. Аксаков решил обжаловать его перед Главным управлением цензуры в Петербурге. Жалоба была поддержана давнишним другом Аксакова по казанской гимназии, занимавшим в то время влиятельный пост министра финансов, А. Княжевичем. После долгих размышлений Главное управление приняло предварительное постановление: разрешить Аксакову издание упомянутого сборника и возбудить через товарища министра народного просвещения ходатайство о «высочайшем соизволении».
И, однако же, издание «Охотничьего сборника» в конце концов не было разрешено. Почему? Истинная подоплека была неизвестна даже самому Аксакову. Только теперь эта загадка может быть вполне раскрыта.
7 сентября 1853 года товарищ министра народного просвещения Норов обратился к управляющему III Отделением Л. Дубельту с секретным письмом, в котором извещал его о предстоящем ходатайстве перед царем в связи с делом С. Т. Аксакова и о том, что «встречается ныне надобность знать о личности г. Аксакова, в особенности потому, что фамилия его напоминает некоторых писателей, сделавшихся уже известными неблагонамеренным направлением своих сочинений по поводу издания „Московского сборника“». Норов просил сообщить, не имеется ли в распоряжении III Отделения каких-либо компрометирующих С. Т. Аксакова сведений.
На этой бумаге появилась короткая, но выразительная резолюция Дубельта: «По неблагонамеренности г-на Аксакова едва ли можно ему дозволить быть издателем какого бы то ни было журнала».[25]
Одновременно в канцелярии III Отделения была подготовлена специальная справка о личности С. Т. Аксакова, в которой между прочим значилось, что Аксаков «известен III Отделению с 1830 года».
Через несколько дней после получения письма Норова Дубельт отправил ответ, содержание которого оказалось полной неожиданностью для министерства просвещения и повергло его в смятение.
Бумага Дубельта представляла собой перечень «преступлений» Аксакова, зарегистрированных в III Отделении. Были вспомянуты и история со статьей «Рекомендация министра», возбудившей «тогда своим неприличием неудовольствие государя», и обстоятельства, связанные с увольнением Аксакова из цензуры, и его «Отрывок из воспоминаний молодости», предположенный к напечатанию в «Московском сборнике». Все это заключалось выводом: «Соображая все это, равно и другие сведения, имеющиеся о Сергее Аксакове в III Отделении, нельзя предполагать, чтобы он при издании помянутого сборника руководствовался должною благонамеренностью, и потому едва ли можно ему дозволить издание какого бы то ни было журнала».
Какие же еще «другие сведения» имел в виду Дубельт? Ответ на этот вопрос дают материалы «дела», заведенного на С. Т. Аксакова в III Отделении. В 1849 году был арестован Иван Аксаков по подозрению в антиправительственной деятельности. Подозрения эти не подтвердились, и по приказанию царя он был вскоре освобожден. Но при обыске у него были найдены письма отца, в которых содержалась резкая критика московских и вышестоящих петербургских властей. Письма явились предметом расследования в органах III Отделения и навлекли на С. Т. Аксакова подозрения, еще более настроившие против него Дубельта.
Ничего не ведая о той закулисной возне, которая велась вокруг его имени, Аксаков продолжал собирать материалы для первого номера «Охотничьего сборника».
19 сентября 1853 года состоялось новое заседание Главного управления цензуры, на котором предшествующее решение об «Охотничьем сборнике» было признано ошибочным и отменено ввиду получения из III Отделения «неодобрительного о г. Аксакове отзыва».[26]
Не только Аксаков, но даже органы московской цензуры не были поставлены в известность об истинных причинах запрещения «Охотничьего сборника». Все, что было связано с III Отделением, держалось в строжайшей тайне…
7
Охотничья трилогия Аксакова явилась важным этапом в становлении его реалистического искусства. Поэтическое изображение природы расширило горизонты писателя и подготовило к художественному исследованию человека.
И здесь снова сказалось влияние Гоголя. Много раз он побуждал Аксакова к написанию истории своей жизни. Слушая изустные рассказы Аксакова, Гоголь не раз говорил ему о том, как хорошо было бы все это написать. С еще большим энтузиазмом Гоголь укреплял его в этой мысли после появления в печати первого отрывка «Семейной хроники». В августе 1847 года он писал Аксакову, что ему, наконец, следует начать диктовать «воспоминания прежней жизни» своей и «встречи со всеми людьми, с которыми случилось… встретиться, с верными описаниями характеров их». Этим можно было бы, добавляет Гоголь, доставить «много полезных в жизни уроков, а всем соотечественникам лучшее познание русского человека. Это не безделица и не маловажный подвиг в нынешнее время…»
Работе над «воспоминаниями прежней жизни» были главным образом и посвящены последние десять лет жизни Аксакова. Обширный замысел осуществился в трех произведениях: «Семейной хронике», «Детских годах Багрова-внука» и «Воспоминаниях». Хронология изображаемых событий не совпадала с последовательностью, в какой выходили эти книги. В 1856 году были опубликованы «Семейная хроника» и «Воспоминания» в одной книге, а два года спустя – «Детские годы Багрова-внука». Все три произведения внутренне между собой связаны, хотя как произведения искусства далеко не равноценны.
Наиболее значительны в художественном отношении «Семейная хроника» и «Детские годы Багрова-внука». В этих книгах перед нами раскрывается история трех поколений семьи Багрова, то есть Аксакова. Когда писалась «Семейная хроника», многие старые члены семьи были еще живы, и автору, по словам его сына, Ивана Аксакова, не хотелось оскорблять их родственного чувства различными теневыми обстоятельствами своих воспоминаний. Вот почему действительные имена некоторых персонажей, а также географические названия были заменены вымышленными. В предисловиях к первому и второму изданиям «Семейной хроники» и «Воспоминаний» автор специально подчеркивал, что между этими произведениями нет ничего общего. Впрочем, едва только «Семейная хроника» вышла из печати, как этот «маскарад», к немалому огорчению Аксакова, был тотчас же разгадан современной критикой и установлена полная идентичность литературных персонажей с их реальными прототипами.
Оба центральных произведения Аксакова основаны на абсолютно достоверном историческом материале. Писатель рассказывает историю и предысторию своей жизни, и в обоих случаях художественная позиция Аксакова, в сущности, одинакова, хотя в «Детских годах Багрова-внука» он повествует о событиях, которых сам был свидетелем, а «Семейная хроника» посвящена временам, предшествовавшим его рождению.
У Аксакова нет ни одного произведения, которое было бы основано на «чистом» вымысле. В этом – своеобразие его таланта или, как он говорил, его «авторская тайна». В 1857 году Аксаков писал Ф. В. Чижову: «Заменить… действительность вымыслом я не в состоянии. Я пробовал несколько раз писать вымышленное происшествие и вымышленных людей. Выходила совершенная дрянь, и мне самому становилось смешно».[27]
Незадолго перед смертью Аксаков в письме к публицисту и критику М. Ф. Де Пуле сделал попытку раскрыть «сущность и характер» своего дарования. «Близкие люди не раз слыхали от меня, – отмечал он, – что у меня нет свободного творчества, что я могу писать, только стоя на почве действительности, идя за нитью истинного события; что все мои попытки в другом роде оказывались вовсе неудовлетворительными и убедили меня, что даром чистого вымысла я вовсе не владею».[28]
«Семейная хроника» не была исключением. Она написана на материале семейных преданий, изустных рассказов матери и отца. Историческая достоверность этой книги нисколько не уступает двум последующим. Но в одном отношении она значительно их превосходит. Именно здесь всего ярче и полнее раскрылся художественный талант Аксакова.
В «Семейной хронике» вырисовывается широкая панорама помещичьего быта. Повествование начинается драматическим рассказом о переселении семейства Багровых из Симбирской губернии в новое уфимское поместье. Со всем скарбом, с чадами и домочадцами, со ста восемьюдесятью крепостными крестьянами, насильно оторванными от своих насиженных мест, переезжает Степан Михайлович на новые, выгодно купленные земли. И этот контраст между настроением радости, царящим в барском доме, и безысходным горем, которым поражены крестьяне, вынужденные за бесценок распродать скот, хлеб, избы, домашнюю рухлядь и на телегах тащиться бог весть куда, – этот исполненный трагизма контраст сразу же вводит читателя в атмосферу крепостнического быта. Аксаков при этом нисколько не стремится быть обличителем. С эпическим спокойствием, а порой даже, кажется, с абсолютным бесстрастием воссоздает он потрясающие в своем трагизме картины помещичьего произвола. Припадки гнева Степана Михайловича, во время которых нет никому пощады – ни дворовым, ни даже членам семьи, буйные подвиги Куролесова, расправы с дворовыми девушками, которые учиняет Арина Васильевна в перерывах между побоями мужа, – все это лишь отдельные элементы той большой и страшной картины «темного царства», которую нарисовал Аксаков.
