— Ты все еще здесь?! — зашипела она. — Я же велела тебе бежать!
Альберт фон Хаузер собрал в кулак все свои силы и ударил ее в горло тонким узким стилетом — «кинжалом милосердия», который рыцари использовали для добивания поверженных противников. Валия пошатнулась и рухнула прямиком в подвал, из которого только что выбрался Альберт. «Пусть расколется земля и поглотит меня…» — успела вспомнить она, прежде чем окончательно растворилась во тьме.
— Скорее, братья! — повысил голос фон Хаузер. — Поднимайтесь наверх и вооружайтесь. Скоро рассвет!
Им не удалось приготовиться к восстанию без лишнего шума. Один из сибирских патрулей, обходивших крепость, забрел на нижние этажи, где завязалась стычка. На лязг оружия прибежали другие татары, и тогда разгорелось полноценное сражение. Теперь уже не было смысла соблюдать тишину и осторожность. Крестоносцы прорвались наверх, во внутренний двор замка, где их встретили основные татарские силы — успевшие правильно построиться, ничуть не хуже, чем дисциплинированная европейская армия; их строй сверкал щитами и ощетинился пиками. И тогда Бруно фон Кислинг повернулся к своим товарищам и воскликнул:
— Вот он, наш Танненберг, братья! Снова, как и двести лет назад мы стоим на границе света и тьмы, позади нас — весь христианский мир, а перед нами — орды азиатских язычников, неверных, еретиков и предателей! И снова мы победим! Потому что Отец небесный следит за нами, а святой отец в Риме молится за нас! А после победы мы снова пойдем на восток, до последнего моря, до самого края Вселенной! И никто — никто нас не остановит! Потому с нами Бог! Вы слышите?! Он с нами! Gott mit uns!
— GOTT MIT UNS!!! — подхватили тевтонские рыцари и ринулись в горнило сражения — словно карающие ангелы Господа, словно земные воплощения смерти самой! Такими их и запомнили татарские воины — те немногие, кто уцелел после битвы; те немногие, кто успел что-либо разглядеть, перед тем, как первые лучи восходящего солнца отразились от германских клинков и ослепили их — надолго или навсегда. А потом не было ничего — кроме беспросветного красного тумана, лязга мечей и криков ярости, гнева и боли, извергаемых сотнями, тысячами, десятками тысяч глоток; криков, от которых равно содрогнулись земля — до самых темных глубин и небеса, до самых далеких звезд.
«…Пылала заря; воздух стал прозрачен после дождя, и кровавое побоище было видно как на ладони, необъятное, дымящееся; повсюду виднелись горы конских и человеческих трупов, торчали обломки копий, рогатин и кос, руки, ноги, копыта; усеянное десятками тысяч тел, скорбное поле смерти простиралось далеко-далеко, исчезая на горизонте из глаз.
По необозримому этому кладбищу сновали слуги, собирая оружие и снимая с убитых доспехи.
А вверху, в румяном небе, уже кружили орлы, и стаи воронья громко каркали, радуясь добыче».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Генрик Сенкевич, «Крестоносцы».
