Потому, хотя бы, нельзя, что касательно исторических характеров было сказано Пушкиным о стихе из «Войнаровского»:
Жену страдальца КочубеяИ обольщенную им дочь…
То есть сказано об извращении материальных фактов в истории Мазепы. А мировоззрение, тем более, выраженное в музыке, к таким фактам не относится. И тогда, в оправдание себе, я могу сослаться на другую фразу Пушкина же: «Истина страстей, правдоподобие чувствований в предполагаемых обстоятельствах — вот что требует наш ум от драматического писателя». Соотнесение же музыкального выражения идеологии Моцарта и Сальери с двумя враждующими стилями их времени — достаточно правдоподобно.
Глава 8
«Сходимость» анализа
Что же хотел сказать Пушкин «Моцартом и Сальери»? Не «нет» крайнему индивидуализму и крайнему коллективизму. Хотя и это тоже. Важно найти, чему он в своей трагедии сказал «да».
Для этого обратимся ко всему циклу маленьких трагедий. Что в них общего? Конфликт между широко понимаемым индивидуализмом и коллективизмом.
Кто такой Альбер в «Скупом рыцаре»? Он же, внешне, по крайней мере, весь принадлежит установившемуся образу жизни дворян своего времени: турниры, демонстрация геройства, потребного для служения высшему по рангу сеньору, олицетворяющему государство, которое, в свою очередь, декларирует, что оно и существует–то для блага своих подданных. Средства для служения, исполнения долга, должна давать земля, закрепленная, — не без государственного ведома, т. е. не без какого–то согласия высшего сеньора, — за рыцарем, дворянином. И если барон, отец Альбера, уже не в силах исполнять долг, то он обязан материально обеспечивать исполнение долга сыном. Барон же отказался. Значит, уже противопоставил себя некому коллективизму. А то, что это сделал во имя удовлетворения личной страсти к деньгам, лишь подчеркивает его индивидуализм. Итак, на поверхности — противостояние коллективиста Альбера и индивидуалиста Барона.
В чем–то похожая ситуация в «Каменном госте». Опорой общего, государства, является семья и, значит, брак (лучше, если по любви) и верность браку и такой любви. Дон Гуан противопоставил себя браку и верности, т. е. общему. Он тоже индивидуалист. Причем, крайний, потому что противопоставил себя в гипертрофированном качестве: слишком многим женщинам из–за него не суждено вступить в брак.
Немалую угрозу обществу (в последней трагедии) представляет и чума. И не тем, что она способна общество напрочь уничтожить. Нет. Такого никогда не случается. Это и по трагедии видно. Мери поет старинную песню о чуме, а Председатель резюмирует:
В дни прежние чума такая ж, видно,Холмы и долы ваши посетила…И мрачный год, в который пало столькоОтважных, добрых и прекрасных жертв,Едва оставил память о себеВ какой–нибудь простой пастушьей песне…
Так что чума человечеству не до последней крайности опасна. Опасно другое. Чума освобождает анархию, а анархия может пережить саму эпидемию, и тогда обществу конец. Пока же, в трагедии, анархия проявляется, как это ни прозаически звучит, в антисанитарии беспутства (как ныне СПИД, рожденный от богемы и крайнего пристрастия к чувственности). Не зря в пушкинской трагедии противостояние таково. С одной стороны Вальсингам, председатель богемы:
…я здесь удержан…И новостью сих бешеных веселий,И благодатным ядом этой чаши,И ласками (прости меня Господь)Погибшего, но милого созданья…
С другой стороны находится практика из предания о чуме:
Ты, кого я так любила,Чья любовь отрада мне, —Я молю: не приближайсяК телу Дженни ты своей;Уст умерших не касайся;Следуй издали за мной.И потом оставь селенье!Уходи куда–нибудь,Где б ты мог души мученьеУсладить и отдохнуть.И когда зараза минет,Посети мой бедный прах;А Эдмона не покинетДженни даже в небесах!
Это, прозаически говоря, призыв к гигиене, к физическому одиночеству, подкрепляемому духовным единением.
К тому же, если материалистически, призывает пирующих среди чумы и Священник:
Ступайте по своим домам!
В общем, как видим, во всех четырех трагедиях противостояние общего и капризно–своего.
А чем — в отношениях этого общего и капризно–своего — трагедии отличаются? — Мерой удаленности сторон от консенсуса.
Ближе всех к консенсусу последняя по времени написания трагедия «Пир во время чумы». Священник пронял–таки Председателя, и тот, хоть и не покинул пира, но призадумался. Да и Священник его в чем–то понял.
С в я щ е н н и кПойдем, пойдем…П р е д с е д а т е л ьОтец мой, ради Бога,Оставь меня!С в я щ е н н и кСпаси тебя Господь!Прости, мой сын.
На этом трагедия кончается, и даже сама оборванность стиха означает чреватость изменением. Ремарка Пушкина подтверждает:
Уходит. Пир продолжается.Председатель остается, погруженный в глубокуюзадумчивость.
Дальше всех от консенсуса Альбер и его отец в «Скупом рыцаре», написанном раньше всех. Почему дальше? Потому что «убивая» друг друга они идеологически поменялись местами. Смотрите.
Общее, государственное, дворянский долг неразрывны с личной честью. Барон, давно наплевавший на общее, а значит, и на честь, мог бы, оболгав сына, не так уж живо реагировать на возмущение того и не вызывать того на дуэль и тем не подвергать себя опасному волнению.
А л ь б е рВы лжец.Б а р о нИ гром еще не грянул, Боже правый,Так подыми ж, и меч нас рассуди!(Бросает перчатку, сын поспешно ее подымает.)А л ь б е рБлагодарю. Вот первый дар отца.… … … … … … … … … ….Г е р ц о гТак и впился в нее когтями! — изверг!Подите: на глаза мои не смейтеЯвляться до тех пор, пока я самНе призову вас.(Альбер выходит)Вы, старик несчастный,Не стыдно ль вам…Б а р о нПростите, государь…Стоять я не могу… мои колениСлабеют… душно!.. душно!..
Барон умер жертвой чести, тогда как на самом деле убил его супериндивидуализм, из–за которого сын ополчился на отца.
Альбер понимает себя тоже плохо. Нет, как и отец, он уже тоже догадался, что главное в приходящем в упадок мире (феодальном мире) не долг и честь, а деньги.
А л ь б е рКогда Делорж копьем своим тяжелымПробил мне шлем и мимо проскакал,А я, с открытой головой, пришпорилЭмира моего, помчался вихремИ бросил графа на двадцать шагов,Как маленького пажа; как все дамыПривстали с мест, когда сама Клотильда,Закрыв лицо, невольно закричала,И славили герольды мой удар;Тогда никто не думал о причинеИ храбрости моей и силы дивной!Взбесился я за поврежденный шлем;Геройству что виною было? — скупость! —Да! заразиться здесь нетрудно еюПод кровлею одной с моим отцом.
И ему бы принять предложение Жида и отравить отца и вступить во владение наследством по закону. Так нет. Он Жида велит выгнать. И даже денег у него не хочет брать взаймы:
Его червонцы будут пахнуть ядом,Как сребренники пращура его…
И оскорбляется на лже–, получается, обвинение отца о покушении на убийство. Но кончает–то Альбер совсем не как воплощение носителя высокого идеала, не как рыцарь, а как подсказывает подступающий денежный век — он подымает брошенную отцом перчатку, он готов убить отца.
Отец и сын совершили идеологическую рокировку и дальше других антагонистов из 4‑х трагедий отстоят от консенсуса, который — я упрежу вывод — и является идеалом Пушкина в этом цикле.
В «Каменном госте» Дон Гуан еще лишь внешне не перешел на нравственную позицию Командора.
В «Пире» Вальсингам и внешне (задумался) и внутренне уже двинулся в сторону нравственности:
С в я щ е н н и кМатильды чистый дух тебя зовет![В смысле — уйти домой с нечистого пира.]П р е д с е д а т е л ь(Встает)Клянись же мне, с поднятой к небесам,Увядшей, бледною рукой, оставитьВ гробу навек умолкнувшее имя!О если б от очей ее бессмертныхСкрыть это зрелище! меня когда–тоОна считала чистым, гордым, вольным —И знала рай в объятиях моих…Где я? святое чадо света! вижуТебя я там, куда мой падший духНе досягнет уже…
Признаться — это уже половина дела.
