Да и покрытые лишайником стены вдруг стали казаться чуть ли не празднично-нарядными.
Хавьер Унсуе медленно-медленно, по-стариковски подволакивая ноги, вошел на монастырское подворье. Ко входу в храм он не стал приближаться. Почему-то его потянуло на зады, за храм, к дальней из скитских башен.
Он шел долго, недоверчиво прислушиваясь к собственным ощущениям. Под ногами сухо похрустывала мелкая каменная крошка.
За храмом Хавьер Унсуе обернулся и еще раз поглядел на изменившееся сердце монастыря Эстебан Бланкес. На храм в центре подворья.
И вдруг понял, что изменилось.
Голов у храма теперь было не семь, а восемь. Маленькая, всего по пояс, башенка из кремового камня возносила на уровень человеческой груди такой же маленький купол, увенчанный алонсовским крестом. Отчего-то Хавьеру Унсуе подумалось, что она очень похожа на молодой древесный побег, который со временем вырастет и потемнеет.
Но эта мысль мелькнула и исчезла, едва старый книгочей увидел под маленьким куполом ослепительно белую надпись – еще ослепительно белую, не успевшую потемнеть от времени, как на других, уже выросших головах храма Эстебан Бланкес.
Три слова. Имя.
Мануэль Мартин Веласкес.
– Эй, книгочей! – закричал от входа в храм Аугустин Муньос. – Ты где? Получай свою книгу!
Но Хавьер Унсуе не услышал этого зова. Прижав руки к сердцу, он медленно осел на древние камни монастырского подворья и мертвыми невидящими глазами вперился в небо над окраиной Картахены.
©
Март 1998Николаев – МоскваСкромный гений подземки
Фантастический рассказ-диптих
Часть первая, почти не фантастическая
Станция «Маросейка»
Глебыч в этот вечер поддал крепенько. Не до полного свинства, как иногда, увы, случается и с самыми достойными людьми, – только до блаженной улыбки, восхитительно нетвердой походки и того неповторимого состояния души когда любишь весь этот скотский мир, невзирая на всю его неоспоримую скотскость. В метро Глебыча пустили, в общем-то, без эксцессов, хотя бабуля на входе глянула с укоризной, а молоденький милиционер с некоторым сомнением в голосе и позе осведомился:
– Куда ехать-то помнишь, гуляка?
– Обжаешь, слживый! – максимально бодро ответил Глебыч, глотая половину гласных. Хотел было рукой махнуть, бесшабашно эдак, но вовремя спохватился: не хватало еще потерять равновесие и растянуться на выложенном плиткой полу, между турникетами и милицейскими ботинками. – «Измйлвский Прк», дже бз прсадок! Пследний вгон, чтоб к выхду пближе!
– Ну-ну… – пробурчал милиционер без энтузиазма. – Ладно, ступай… Не усни только. Если доедешь до Щелчка – оттуда уже не отпустят.
Глебыч благоразумно смолчал и осторожно зашагал к эскалатору по довольно замысловатой синусоиде, но в общем и целом уверенно.
Садился он на «Арбатской», так что ехать действительно предстояло без пересадок, что в его положении являлось безусловным плюсом. К тому же было уже сильно за полночь и на переход легко можно было и не успеть. Учитывая возвышенное состояние.
Поезд пришел очень удачно – буквально через минуту после того, как Глебыч плюхнулся на ближнюю к концу платформы скамейку. Благополучно погрузившись в последний вагон, Глебыч подумал: «Эх, чего бы в Москве без метро народ делал? До утра добирался бы, ей-ей…»
Поезд тронулся. Под мерное покачивание Глебыч не боялся уснуть: покачивание вагона убаюкивало, но почему-то никогда не усыпляло, не то что качка на воде. На какой-нибудь лодчонке или теплоходе Глебыч мог отключиться в пять минут, но в метро – никогда. Проверено годами.
Примерно посередке перегона «Площадь Революции» – «Курская» поезд почему-то пошел тише, а потом и вовсе остановился.
«Во! – Глебыч порадовался собственной мудрости, когда не поленился дойти до «Арбатской». – Точно на переход не успел бы!»
Тот факт, что в противном случае пришлось бы ехать по другой ветке, где поезд совсем не обязательно стоял бы какое-то время в тоннеле, от внимания цинично ускользнул.
Стояли долго, несколько минут. А потом во всех вагонах неожиданно погасли лампы, только жиденький свет аварийного осветителя где-то позади на стене тоннеля позволял видеть хоть что-нибудь. Особенно после того как глаза привыкли к темноте.
Кроме Глебыча в вагоне ехали только двое парней с пивом и среднего возраста военный, читавший газету в противоположном от Глебыча углу. Без света ему, понятно, стало не до чтения – было слышно, как он нервно шелестит своим «Спорт-экспрессом».
Глебыч, по-прежнему совершенно не расстроенный задержкой, обернулся и поглядел наружу, в неверную тьму. На миг ему показалось, что тьма за стеклом стала чуток плотнее, нежели в вагоне.
А потом…
Тьма словно на самом деле сгустилась за окном, совсем рядом, и внезапно рывком перескочила из тоннеля в вагон, окутав Глебыча, поглотив его. Стало трудно дышать.
Очнулся Глебыч только за «Электрозаводской». Военного с газетой в вагоне уже не было; двое парней как ни в чем не бывало дули свое пиво; добавился мрачный тип, похожий на скорого кандидата в бомжи, но пока еще не докатившийся до соответствующего состояния одежды и внешности. В ушах эхом отдавался голос дикторши: «Осторожно, двери закрываются, следующая станция – «Семеновская».
Глебыч потряс головой. В голове было гулко и пусто. Неужели все-таки уснул? Быть не может!
Секундой позже Глебыч сообразил, что хмель из его организма непостижимым образом улетучился и нынче он трезв до сквозняка из уха в ухо.
На «Измайловском парке» он совершенно твердой походкой покинул вагон и в состоянии легкой ошарашенности поднялся по лестнице. Вышел из вестибюля под открытое небо, поглядел на тусклые фонарики звезд, вдохнул ночного воздуха.
«Чудеса! – подумал Глебыч малость растерянно. – Протрезвел!»
Уже дома, минут через пятнадцать, он обнаружил в кармане куртки прямоугольничек плотной бумаги, которого еще на «Арбатской» там не было.
Визитная карточка. Плотная, черная, глянцевая. С золотистыми надписями: по центру – «Гений подземки»; ниже – «Москва», еще ниже, мелким шрифтом – «Арбатско-Покровская линия».
И все. Ни адресов, ни телефонов.
– Чертовщина какая-то! – пробормотал Глебыч уже вслух и задумчиво опустился на обувную тумбу.
Визитка осталась на ней же до утра.
Уснул Глебыч почти сразу, едва разделся и повалился на широкий раскладной диван.
* * *
О визитке он вспомнил только когда обувал утром любимые туфли-«вездеходы». Черный прямоугольничек мирно соседствовал на тумбе рядом с совочком для обуви, в свое время позаимствованным из гостиницы «Нарва» в Белозерске. Визитку Глебыч не тронул, так и ушел, оставив ее на прежнем месте.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
