— В самом деле, миледи, — сказал маркиз, понижая голос до полушепота и приближая к ее рту свои губы, — прежде чем вы решитесь скрестить шпагу с дьяволом, вы должны знать, что он может быть очень опасным.
— Милфорд. — Суставы пальцев побелели, когда он схватил книгу. Сердце устроило бешеную гонку в груди. — Милфорд!
Тишина. Молчание. Ленивые шаги вверху, на палубе. Задыхаясь от удушья, Деймон поднял голову, открыл медицинскую энциклопедию и стал лихорадочно искать нужную статью. Глаза заволакивала туманная пелена, пот катился градом по вискам.
Боль разливалась по всей груди.
Он не мог сконцентрировать свои мысли. Ему пришлось прочитать статью четыре раза, пока до него дошел ее смысл. Вот они, симптомы его болезни: «Острая и непрекращающаяся боль в грудной клетке может быть результатом переутомления, пережитой тревоги или предвестником близкой смерти…»
— Милфорд! — хрипло позвал Деймон.
И дальше: «Причиной могут быть также желудочные колики на нервной почве».
Деймон встал на ноги, книга свалилась на пол. Причина не в желудке, желудок находится гораздо ниже, желудок не сжимается такими спазмами под грудиной. Нет, это похоже на смерть. Сердце дает отчаянные сбои, серый тоннель надвигается на него, он не способен думать, дышать, видеть, просто глотнуть воздуха.
Деймон, схватившись за горло, ринулся вперед.
Воздуха!
Тоннель навалился на него.
Очнувшись, он понял, что лежит на полу, а над ним склонилось встревоженное лицо Питера Милфорда.
— Деймон!
Он попробовал сделать глубокий вдох. Боль ушла, словно ее никогда и не было. Его обволакивала тишина.
— Как ты себя чувствуешь?
— Боже… я умер.
— Я, конечно, не Бог, но ты не умер. — Протянув руку, молодой капеллан помог Деймону сесть и поднес к его губам стакан бренди. — Снова приступ, мой друг?
— Это был не просто приступ. Это был сердечный приступ, — сказал Деймон, отводя волосы с повлажневшего лба.
— Понятно, — терпеливо сказал капеллан. Карие глаза его смотрели из-под шапки белокурых кудрей добро и взволнованно. — Может, послать за врачом?
— Нет, он считает, что я выдумываю, что болезнь лишь в моем воспаленном воображении. — Деймон поднялся на ноги и привалившись к столу, промокнул лоб платком. Чувство удушья и боли покинуло его вместе с паникой. — Что может понимать в моем состоянии какой-то жалкий мясник!
— Может быть, врач и прав, — возразил Милфорд, не реагируя на сердитый взгляд Деймона. — Я хочу сказать, что ты и в самом деле даешь волю своему воображению.
— Мой отец умер, не дожив трех лет до сорока, моя мать закончила свои дни в лондонском доме для умалишенных. Не говори мне, что мои болезни лишь плод моего воображения!
— Твой отец умер на дуэли с лордом Эйлсбери, Деймон, от пули, пронзившей его грудь. А вот мать, как говорили знавшие ее люди, была вечно напряжена как струна. И что-то в ней надорвалось. То же произойдет и с тобой, если ты не поймешь, как важно для тебя спокойствие. А сейчас, ради Бога, садись и расскажи, что за милое создание почти бегом пронеслось по коридору.
Эти слова мгновенно отвлекли Деймона от мыслей о своем здоровье, как на то и рассчитывал мудрый молодой капеллан.
— Милое создание. Ты так называешь эту новоявленную мегеру?
Питер возразил:
— Наши мнения расходятся. Как всегда.
— Это «милое создание» могло бы привести британскую армию к победе под Аустерлицем, — свирепо сказал Деймон. — Эта проклятая ведьма чуть не лишила меня мужских достоинств. Будет просто чудом, если у меня после этого появится ребенок.
— Ну что ж, поскольку ты не собираешься жениться и произвести наследника, то я не вижу в этом беды, — спокойно отреагировал Питер на слова капитана, игнорируя его свирепый взгляд. Он нагнулся, поднял с пола справочник Петерсона и, положив его на стол, спросил:
— Кстати, кто она?
— Леди Гвинет Эванс Симмз.
После некоторой паузы капеллан кивнул:
— Ясно.
— Это что-то объясняет?
— Вполне.
Деймон наполнил бокал и стал расхаживать по каюте.
— Очевидно, она решила, что плавучие тюрьмы — это преступление против человечности, что их следует реформировать и что нужно непременно начать с нашей.
— Не могу сказать, что я ее за это осуждаю. Я давно считаю, что британская практика содержания заключенных на грязных и вонючих судах — это то, что Господь должен оплакивать.
— Я знаю. По-твоему, почему я уже предпринял шаги для исправления положения?
— Предпринял шаги? — недоверчиво переспросил капеллан и покачал головой. — Будь честным с самим собой, Деймон. И со мной тоже. Твои так называемые шаги продиктованы отнюдь не заботой и сочувствием к заключенным, а лишь желанием отомстить Болтону и флоту, которые, по твоему разумению, предали тебя.
— Флот действительно предал меня. А что касается заключенных и моих действий, то важен конечный результат, не зависимо от моих побуждений.
— Чепуха, Деймон, и ты это знаешь сам.
— Ради Бога, избавь меня от своих проповедей, Питер. Ведь сегодня даже не воскресенье.
— Я вижу, что задел тебя за живое и достал до самого сердца.
— Ты знаешь меня достаточно близко и должен знать, что у меня нет такого органа.
Питер подошел к двери и, подавляя подступающий гнев, казал:
— Да простит тебя Бог, Деймон…
— Погоди.
Держа руку на дверной защелке, капеллан остановился.
— Я не хочу, чтобы эта назойливая ведьма совала всюду нос на моем судне, — пробормотал Деймон, разглядывая содержимое бокала.
Питер повернулся и прислонился к двери, глядя на Деймона, который нервно водил пальцем по краю бокала.
— Понятно.
Деймон поднял глаза, во взгляде его читался вызов.
— Это и все, что ты можешь мне сказать?
— Нет, не все. Но то, что я должен сказать, совсем не то, что ты хотел бы услышать.
— Раньше тебя это не останавливало.
— Верно. — Губы Питера сложились в улыбку. — Ты говоришь, что не желаешь, чтобы эта «назойливая ведьма» вмешивалась в дела на судне. Но я думаю, что ее вмешательство ограничится тем, что она разбередит тебе сердце.
— Ну да, ты думаешь, что именно она довела меня до стояния, в котором ты меня застал несколько минут назад?
— Нет. — Капеллан улыбнулся, в его глазах засветились лукавые огоньки. — Я вкладываю в это романтический смысл.
Маркиз поднял глаза. Питер Милфорд знавал в своей жизни многих людей, но никто другой, кроме Морнингхолла, не мог выразить свои чувства всего лишь неуловимым движением света и тени в глазах. Питер успел заметить мелькнувшее в синевато-серой глубине раздражение, тут же сменившееся выражением скуки.
