назад, я сильно ударила Бьорна в подбородок, и он выпустил меня. Как только мои ноги оказались на земле, я сомкнула пальцы на раскаленной рукояти его топора и схватила его. Агония прокатилась по моей руке, пламя лизнуло кожу, опалив плоть, и я закричала, подняв топор над головой, когда огонь коснулся моей щеки.
А потом я метнула топор.
Он перевернулся в воздухе, рассыпая искры.
И с тошнотворным звуком вонзился в череп Враги.
Глава 3
Я смотрела на горящий топор, торчащий из затылка моего мужа. Наблюдала за тем, как он медленно обмяк и соскользнул с лошади, чтобы с грохотом упасть на землю. И только тогда топор исчез, оставив после себя яркие пятна по всему моему зрению.
― Дура! ― крикнул Снорри.
Бьорн уставился на меня глазами, полными шока и ужаса.
― О чем ты думала?
― Он заслужил это, ― прошептала я. Волосы Враги горели, от них исходил едкий запах. ― Он жадный, вероломный ублюдок, без которого мир будет лучше.
Не так. Уже стал лучше.
― Как ты мог допустить такое, Бьорн? ― Снорри зарычал, бросаясь к сыну, но тут же остановился. ― Как ты мог позволить ей обезоружить тебя?
― Я не думал, что она это сделает. ― Бьорн быстро покачал головой. ― Никто никогда не пытался. Никто не может быть настолько безумен, чтобы прикоснуться к огню Тира!
И тут до меня дошло, что они злились не из-за того, что я убила Враги. Они злились на то, что…
Боль ударила меня.
Агония, подобной которой я никогда не испытывала, пронзила мою руку, и, опустив взгляд, я увидела, что запястье и тыльная сторона кисти покраснели и покрылись волдырями, и только ладонь и пальцы, казалось, не страдали от боли. Я начала поворачивать руку, но пальцы Бьорна сомкнулись на моем локте.
― Ты не захочешь это увидеть. ― Другой рукой он поймал мой подбородок, заставляя встретить его взгляд. ― Если ты посмотришь, станет только хуже.
Его глаза были прекрасного зеленого оттенка, а ресницы вокруг них ― темными, и, хотя боль нарастала с каждым пульсирующим ударом, в голове крутилась дурацкая мысль ― зачем мужчине такие длинные ресницы.
― Все плохо?
― Да.
― О.
Я покачнулась на ногах, когда он сказал Снорри:
― Если ты хочешь, чтобы твоя дева щита сохранила свою руку, мы должны вернуться в Халсар, чтобы Лив могла помочь ей.
Снорри выругался, затем нахмурил брови.
― Было предсказано, что ее имя родится в огне. Я полагал, что это означает, что огонь Тира заставит ее раскрыть свой дар, но это было бы проявлением страха. Тогда как это… ― Он сделал паузу, глаза его загорелись фанатизмом, ― это храбрый поступок, о котором Стейнунн сложит песню, и скальды9 будут славить его из поколения в поколение. Это поступок, который боги вознаградят.
Если это представление богов о награде, я буду молиться, чтобы никогда не почувствовать боль наказания.
Но Снорри еще не закончил.
― Чтобы остальные не расценили благосклонность богов как оправдание бездействия, знайте ― если она потеряет руку, я сам отрежу пальцы каждому из вас!
― Ответ на все случаи жизни, ― пробормотал Бьорн под нос, прежде чем крикнуть: ― Принесите мазь из моей седельной сумки. ― Его рука все еще фиксировала мой подбородок, удерживая мое лицо так, чтобы я не могла смотреть вниз.
― Мне жаль, ― сказала я ему, и меня пробрала дрожь.
― Ты и должна сожалеть. ― Он выдержал мой взгляд, и я готова была поклясться, что это единственное, что удержало меня от крика. ― Все женщины в Халсаре проклянут твое имя, если я лишусь половины пальцев.
Я моргнула, а потом поняла, что он имеет в виду. Я оскалила зубы, зарычав на него и игнорируя свою боль.
― А может, они поблагодарят меня за то, что я избавила их от твоих загребущих рук.
Он ухмыльнулся, сверкнув белоснежными зубами на фоне смуглой кожи.
― Ты так думаешь только потому, что не слышала о моей репутации. Через день-другой в Халсаре ты узнаешь правду.
Мне хотелось кричать, кричать и кричать, но я заставила себя сказать:
― Правда, которую женщины говорят другим женщинам, ― это не та правда, которую они говорят мужчинам.
Его улыбка стала шире.
― Правда может быть только одна. Все остальное ― ложь.
Мне удалось выдавить из себя:
― Именно.
Он рассмеялся, но его хватка на моем лице и руке усилилась. Через секунду я поняла, почему: чьи-то руки коснулись моих ожогов, и от боли все вокруг стало ярко-белым. Только хватка Бьорна удерживала меня в вертикальном положении, пока я стонала и рыдала.
― Спокойно, Фрейя. ― Его голос был низким и мягким. ― Мазь снимет боль.
Я судорожно вдохнула.
― Бьорн, ― пробормотал кто-то, ― это…
― Я знаю, ― перебил он. ― Нам нужно спешить.
Эта настойчивость усилила мой страх, но мне нужно было увидеть. Мне нужно было знать, насколько все плохо.
― Дай мне посмотреть.
Его челюсть сжалась.
― Фрейя…
Я выдернула подбородок из его хватки и посмотрела вниз. Кожа запястья и кисти была покрыта густой красной пастой, но не ладонь. Потому что моя ладонь…
Кожи не было.
Я уставилась на почерневшее месиво пепла, задыхаясь, потом меня скрутило и вырвало, мир поплыл.
― Я предупреждал тебя. ― Бьорн обмотал мои ожоги тканью, затем нагнулся, подхватив меня руками под колени и плечи.
― Я могу ходить, ― запротестовала я, хотя скорее всего это было ложью.
Это определенно была ложь.
― Уверен, ты можешь. ― Он поднял меня с такой легкостью, словно я весила не больше ребенка, и прижал к своей груди. ― Но это даст возможность Стейнунн сочинить лучшую историю. Твои шрамы всегда должны сопровождаться красивой песней.
― Фрейя!
Гейр пытался подползти ко мне, по его лицу текли слезы.
― Зачем ты это сделала? — рыдал он. ― Твоя рука уничтожена!
― Она не уничтожена, идиот, ― огрызнулся Бьорн. ― И твои стенания не помогут.
Глаза Гейра потемнели.
― Это твоя вина, Огнерукий. Это твой топор сделал с ней такое.
Сквозь головокружение и страх во мне поднялся гнев.
― Я сама сделала это с собой, ― выдавила я сквозь зубы. ― Я не жалею об этом. Враги разрушил бы жизнь Ингрид. И твою.
― Я твой брат ― я тот, кто должен защищать тебя.
