Многие посетители стараются что-нибудь от распутинской ограды отщипнуть — «на счастье».
Не знаю, почему, но Екатеринбург не люблю. Красивый, ухоженный, богатый город, но что-то в нем есть резкое — не мое. Я помню его еще Свердловском, мы туда студентами приезжали на китайский рынок, чтобы купить одежду подешевле, шли мимо Ипатьевского дома, туда и обратно… О том, что здесь убили царя, узнала случайно. Помню чувство безысходности. Дом почти на лобном месте, спрятаться невозможно, первая мысль была, что в Сибири бы такого не произошло, тоболяки или тюменцы обязательно бы помогли царю бежать. А тот дом был огорожен высоким глухим забором. Я глянула через узкий проем в штакетнике и увидела, как мужчина в строительной каске во дворе напротив крылечка справляет нужду…
А еще мы фотографировались на фоне дома, но снимки почему-то не получились.
Много позже я посетила Екатеринбург с сыном, на месте снесенного Ипатьевского дома красовался великолепный храм, так и называющийся «Храм-на-Крови». По-прежнему возникает в этом месте чувство горечи и беспросветного одиночества, хочется сесть на ступеньки, уйти в себя. Но увы: напротив — витрины бутиков, реклама банков, логотип американского напитка. Россия, где ты? Ау!
Вопрос сына, за что царя убили, вернул меня в реальность. Тогда моему мальчику было меньше десяти лет, и рассказывать ему о «красных» и «белых» не имело смысла. Детству нужен понятный язык, и я, собравшись, начала говорить, как когда-то его прапрабабушку вместе с родителями из родного Смоленска сослали в Ханты-Мансийский округ только за то, что имели слуг, лошадей, земли, строили церкви.
— А того, кто был богаче, тех вообще убивали, — объясняю я, подстраиваясь под детскую логику.
Мальчик задумчиво молчит. И хорошо, что не спрашивает, когда поедем в Смоленск, там, в родовом гнезде купца Крылова (моего прадеда), расположен известный коммерческий банк.
Впрочем, что это я о крупных городах. Областной центр и село — земля и небо. В той же Свердловской области есть дивное место Верхотурье. На скалистом берегу Туры высится старинный храм невероятных масштабов, в нем мощи Симеона Верхотурского. Есть версия, например, что известный сибирский святой — Симеон Верхотурский был не кем иным, как чудесно спасшимся сыном Ивана Грозного и Марии Нагой — Дмитрием; будто бы, зная о жестоких планах Годунова, царица подменила сына похожим ребенком. И после известной трагедии в Угличе в 1591 году настоящий царевич навсегда покинул Московию. Впрочем, не он один. Колокол, который известил о преступлении, тоже был по-своему наказан, ему отрезали язык и волоком притащили в Тобольск. Те императоры, которые во время путешествия по Сибири в него ударяли, трагически погибли от рук народовольцев. Исторический факт.
В храме почти всегда пусто; хотя он рассчитан на пять тысяч человек, в праздники там от силы бывает пятьдесят. В бедноватой обстановке проходит жизнь Свято-Николаевского мужского монастыря; каждый день на куполе отражается небо, стройное пение монахов перебивают сверчки и кукушка, а на территории пахнет сеном. Когда у местного населения покупаешь молоко, обязательно уточняют: «Вам козье или коровье?» И все бы ничего, но неподалеку от Верхотурского кремля расположен давно заброшенный храм, он смотрит на небо и реку глазницами давно выбитых окон, на его стенах вместо церковной росписи — вульгарные надписи. На полу — шприцы. И только по иконе Богородицы у самого купола можно понять, что храм этот, скорее всего, носит имя иконы Покрова Божией Матери. Так же, как и на действующий, на его колокольню залетают голуби и подолгу воркуют. И правильно. Ведь со стороны неба опустошения не видно. Я так хочу в это верить!
О Перми скажу лишь то, что вся она похожа на аномальную зону. Регион настолько бедный, что далеко не на всех улицах есть таблички с указанием номеров. Плохие дороги, осыпающиеся дома. Если вы на машине, то ни одного указателя на Москву не найдете. Тайна. Только реклама банков, ювелирных магазинов и дорогих ресторанов призывно сверкает — как часть другого мира.
Средняя полоса России, как ни странно, живет намного лучше нефте— и газодобывающих регионов, в Калуге или Рязани на зарплату в двадцать тысяч рублей можно жить достойно, хлеб-молоко здесь по карману всем, проезд на вездесущей «маршрутке» — тоже…
Лидирует по уровню жизни, пожалуй, Белгород. Со времен Советского Союза здесь ни одно предприятие не закрылось. С губернатором откровенно повезло, вся Белгородская земля засеяна, засажена сортами самых разных культур, на рынке копеечные цены на продукты. Кредиты здесь берут, как правило, на машины. Литераторы предпочитают ездить в Москву. «Ночь в поезде — и ты в столице», — поясняют мне. В пригородах много виноградников, рядом Украина. При нормальной жизни разве нужно больше источников вдохновенья?..
Гермоген
Лед вскрылся поздно. И, как будто желая наверстать даром упущенное время, дробился и скользил по течению реки с какой-то особенной яростью, невыносимо скрежетал, унося на себе кем-то забытую упряжку, не забранные вовремя дрова. Запоздалая весна отражалась на всем. Яблони вдоль дороги стояли ни живые ни мертвые, за долгую зиму зайцы обгрызли их низ до самого основания, и было неизвестно, зацветут ли деревья вообще. Но ближе к вечеру дул все-таки теплый ветерок, и в этом чувствовалось дыхание медленно идущей весны.
Последний месяц беременности Варвары Исидоровны выдался на редкость легким, она каждый день читала псалтирь, прося у Бога благополучного разрешения, и, когда после долгих молитв, на нее нисходила благодатная сладость, дремала, даже во сне повторяя Иисусову молитву.
— Ну, шо, Варвара, кого хочешь? — спрашивала, бывало, у нее по воскресеньям возле церкви соседка, указывая на живот.
— Кого Бог даст…
— И тебе не любопытно?
— Нет.
— Вот это смирение, — вздыхали прихожанки, идущие рядом и добавляли: — А оно так и правильно, все одно буде, как Боженька-то даст, наша воля такая, непричемная…
А ближе к вечеру Варвара, любовно гладя живот, говорила мужу:
— Сдается мне, что весна будет особливой, вот и яблоньки не торопятся цвести, видать красок хотят накопить больше, и каштаны не распускаются, значит, лист у них будет крупней обычного. Так, говорят, в старину бывало.
— Это тебе так кажется, — успокаивал жену Ефрем, который служил приходским священником. — Потому что матери всегда больше кажется. И она этим живет. Для каждой матери все, что касается ее ребенка, особенное. И весна, и день, и вон та курица, разгребающая во дворе солому. Погоди немножко, потерпи, скоро у тебя будут иные заботы. Вон, родится маленький, и будешь за ним ухаживать, любить, кормить, пеленать…
— Ефрем, я думаю, что маленький будет иметь особую милость у Господа….
— Говорю же тебе — все матери так думают. Нам надо молиться о другом, чтобы Господь даровал ему мудрость, чтобы он всегда помнил о Боге.
— Ефрем, а можно я, ну, когда буду рожать… буду псалмы читать.
— Чудачка! Ты думаешь, тебе будет до книги? — молодой священник улыбнулся, вопросы жены казались ему иногда просто забавными.
— Ну, что ты смеешься, — начала сердиться Варвара, — я же не книгу буду в руках держать, а наизусть говорить, по памяти.
— Ты псалмы наизусть знаешь? — удивился батюшка.
— Да! — уверенно ответила молодая жена.
— И сколько ты выучила?
— Шестьдесят….
— Ого! — невольно вырвалось у мужа, он встал и горячо поцеловал жену.
— Осторожно, — прошептала она.
— Молодчина ты, Варя, да пошлет Бог по твоим молитвам разумное дитя, имеющее страх Божий!
В душе молодой женщине каждый раз после чтения псалтыри поселялась умиротворяющая тишина, и она особенно чувствовала биение сердца ребенка.
— Какой будет жизнь у этого маленького сердечка, — размышляла она, — часто ли оно будет тревожиться? А может, даст Бог, оно будет спокойным, и будет ровно биться до глубокой старости, радуясь детям и внукам?
Так незаметно текли часы и дни, и, казалось, все вокруг застыло в ожидании. Но после того, как речка внезапно вскрылась, как будто кто-то громадным топором разрубил тяжелые льдины, а вскоре на яблонях появились малюсенькие почки.
Откуда ни возьмись, подул ветер, который усиливался с каждым порывом. Он собрал всю накопившуюся за долгую зиму грязь и унес ее куда-то за горизонт. А потом, притихший, вернулся и начал тщательно со всех сторон обдувать каждую веточку, каждую прорезающуюся травинку, основательно подготавливая землю для весны. Потом, по всей видимости, любуясь проделанной работой, он ненадолго застыл в камышовых зарослях, успокоив водную гладь, заодно внимательно прислушался к земному пульсу и, как только его уловил, стал дуть в такт.
Под звуки слышной разве что небесным созданиям мелодии начала уверенно зеленеть земная твердь. Природа медлила. Она застыла в ожидании, как застывает музыкальный оркестр до взмаха дирижерской палочки.
