и угрей, и, трудясь в профессорской должности в Вене, был также руководителем научно-исследовательской станции в Триесте.
В первой половине XIX века вопрос об угре находился, так сказать, в режиме ожидания. С тех пор как в 1777 году Карло Мондини обнаружил и научным образом описал органы размножения самки угря, казалось, скоро будет найден и самец — это всего лишь вопрос времени. А когда будут идентифицированы мужские половые органы, многолетний вопрос о размножении угря будет наконец закрыт.
Но, во-первых, многие скептически относились к находке Мондини. Среди них был итальянский естествоиспытатель Ладзаро Спалланцани — со временем он войдет в историю как ученый, навсегда покончивший с теорией самозарождения. Спалланцани лично отправился в Комаккьо, чтобы обследовать находку Мондини, и отверг ее как неправдоподобную. Само собой, это, помимо всего прочего, было вопросом престижа. Столько выдающихся ученых веками пытались прояснить вопрос о поле и размножении угря! Почему это никому не удалось? Единственный экземпляр — угорь с органами размножения и икринками — попался им за все эти годы. Почему не обнаружили других особей? Похоже, угорь Мондини уникален. А это странно. Впрочем, нередко речь идет не о том, что кажется вероятным, а что невероятным, — вопрос в том, во что мы хотим верить. В научном мире тех лет многие просто не хотели верить в угря Карло Мондини.
В Германии исследования пола угря на некоторое время стали всенародным действом. Тому, кто представит угря с икрой, было назначено вознаграждение в размере пятидесяти марок. Об этом писали газеты по всей стране. Угрей следовало направлять профессору Рудольфу Вирхову, который должен был тщательно обследовать присланные экземпляры, а немецкое рыболовное управление взяло на себя обязательство оплатить почтовые расходы. Всеобщее возбуждение привело к тому, что массу угрей упаковали и опустили в почтовые ящики. Сотни угрей со всех концов Германии: наполовину съеденные угри, части угрей, протухшие угри, угри с копошащимися в них паразитами. Посылки поступали в таких количествах, что рыболовное управление чуть не разорилось. Однако ни один половозрелый угорь с икрой так и не был обнаружен.
Только в 1824 году немецкому профессору анатомии Мартину Ратке удалось независимо от Мондини обнаружить и описать самку угря с развитыми органами размножения. В 1850 году тот же Ратке обнаружил угря с полностью развитыми икринками в животе. Оказалось, что Мондини, скорее всего, был прав с самого начала: его описание органов размножения совпадало с описанием Ратке, только в его угре икринки были помельче, так как находились на более ранней стадии.
Когда первая часть биологического уравнения получила свое подтверждение, охота на вторую — мистические семенники угря — развернулась в полную мощь. Однако поначалу дело продвигалось туго. Многие ученые предпочитали придерживаться теории о том, что угорь — существо двуполое. Предположили, что жировая ткань, обнаруженная рядом с органами размножения у половозрелых самок, на самом деле, скорее всего, и является мужскими органами. А иначе как объяснить, что разгадка этой мистерии так долго не поддавалась усилиям ученых?
Многие люди, не принадлежавшие к научному миру, тоже предпочитали придерживаться более старых и более фантазийных теорий. В 1862 году ученый-любитель Дэвид Кэрнкросс опубликовал книгу под названием The Origin of the Silver Eel («Происхождение серебристого угря»), в которой реанимировал древние представления рыбаков с Сардинии: угорь будто бы проживает первую стадию своего развития в виде жука, и это его прошлое в образе насекомого доказывается тем, как хорошо угорь чувствует себя на суше.
И лишь через сто лет после открытия Карло Мондини, в 1874 году, польский зоолог Шимон Сырски заявил, что он и его сотрудники обнаружили в музее естественно-научной истории в Триесте нечто, предположительно представляющее собой половозрелого самца угря. Внутри него обнаружен маленький орган, отличавшийся от того, что описывали Мондини и Ратке. Это могли быть те самые семенники. Но, поскольку Сырски не смог описать органы удовлетворительным образом или доказать, что они действительно производят молоки, все это еще было не доказано. Научное сообщество требовало дополнительных наблюдений.
Именно поэтому в марте 1876 года Карл Клаус решил отправить одного из своих юных студентов на научно-исследовательскую станцию в Триесте. Вот так и получилось, что Зигмунд Фрейд, девятнадцати лет от роду, внезапно оказался в скромной лаборатории на Средиземном море, с ножом в одной руке и мертвым угрем в другой.
У юного Зигмунда Фрейда были вполне определенные и масштабные планы. За год до того он посетил Манчестер и влюбился в него — даже в дождь и холодный климат. Он мечтал путешествовать, а в первую очередь посвятить себя практическим научным изысканиям, узнать побольше обо всем на свете, открывать новое, описывать и понимать ранее непостижимое. Ему очень нравилось проводить время в лаборатории. То, что он видел, заглядывая в микроскоп, всегда являлось истиной, — здесь не было места предрассудкам и суевериям. Все человеческие знания берут начало из лаборатории. Перед его внутренним взором рисовалась жизнь, отданная науке, — возможно, в Англии, а может быть, и совсем в другом месте. И он всерьез подумывал о том, чтобы связать свою жизнь с естественными науками — биологией или физиологией, где все осязаемо и конкретно. На семейной фотографии 1876 года он стоит посередине, положив руку на спинку стула своей матери Амалии, — самый высокий из детей, в костюме-тройке, с расчесанными на косой пробор волосами и ухоженной темной бородкой. Он смотрит прямо в камеру твердым взглядом, — кажется, ничто в этом мире ему не чуждо.
Вот такой юноша приехал весной 1876 года в Триест с намерением разгадать загадку угря и оставить след в истории науки. Триест, находящийся в верхнем углу Адриатического моря, принадлежал на тот момент Австро-Венгрии и являлся важной метрополией как база флота и портовый город. С тех пор как в 1869 году открылся Суэцкий канал, он стал к тому же воротами на Восток. В порту Триеста разгружали кофе, рис и пряности. Сюда прибывали корабли, обогнувшие Землю, здесь собирались выходцы со всей Европы: итальянцы, австрийцы, словенцы, немцы и греки. Еще во времена Римской империи Триест был местом паломничества и пересечения всех путей, где встречались разные языки и культуры. После Фрайберга или Вены этот город, такой многоплановый и непостижимый, должно быть, производил сильное впечатление.
Что обнаружил юный Зигмунд Фрейд в Триесте? Обнаружил он много чего
