«…Я вас держал, как ручку от трамвая…», – пел из магнитофона на прилавке мужской голос…
Пересыпь. Вечер. Одесса. Женщина и мужчина.
– Это вы здорово придумали, мадам, по моему фраку, можно сказать, слезами мазать, – приговаривал Семен Иванович, осторожно выводя ее из толпы, обеими ладонями оглаживая ее маленькие пальчики.
– Сами вы к моей груди пристроились…
– Это грудь? Простите старого моремана, я полагал это самая приятная пристань, к какой я когда-либо швартовался.
– Посмотрите, какой галантный оказался, лучше б ты тогда за моей сумочкой присматривал, чем на мои ножки и каблучки пялиться.
– Что, так много пропало?
– Состояние!
– Сумочка-таки золотая была?
– Состояние души, морячок! Такой вечер испортили. Думала, пойду в загул, кутну на три рубля, может, понравлюсь кому-нибудь.
– Так ничего не потеряно: кутнем, гульнем, понравимся друг другу.
– Хватит трепаться, – она вдруг перестала бравировать и играть, – сумочка старая, ее давно менять надо было. Да в ней было триста гривен – месячная зарплата.
– Не густо.
– Теперь и того нет. Пусти. Не по пути нам, – она повернулась и шагнула с тротуара на асфальт.
– Стой! – Его окрик и скрип тормозов слились с матом шофера: «Ты! Мать… Я же на машине! Не затопчу, как петух курочку, а по асфальту размажу!» – Движение замерло, и все повернули головы: шляпка катилась по асфальту, упала, и неустойчивый мужик с пивной бутылкой в руке по инерции и нечаянно оступился на нее ногой с тротуара, только пыль дорожная пыхнула. Дамочка глянула на раздавленную красоту, театрально качнулась, восстанавливая равновесие души и походки, и сказала шоферу небрежно, махнув рукой, как на муху: «А-а, мужики, вы так теперь слабо топчете, что лучше задавили бы сразу…» – «Ох, ха-ха-у!» – загудели и заулыбались вокруг одобрительно.
– А вам лучше не отрываться от меня, дамочка, – заворковал Семен Иванович, подхватил ее под руку и с нарастающей симпатией повел, куда сам правил. Она не сопротивлялась:
– Правда твоя, морячок. Нападение на меня сегодня какое-то. Веди меня, парнишка седенький. Мне, видно, выпить надо.
Но выбор ресторанчика она определила просто:
– Чтобы не далеко идти, не шумный зал и музыка хорошая… уж если тратить деньги, то там, где это приятно.
– И с удовольствием, – добавил он, на что она тут же поправила:
– С удовольствием, позже и чуть дороже. И, кстати, не надо меня путать: то дама, а то мадам. Возрастом моим меня не испугаешь, и сама давно не бунинская Лика, и не рыбачка Соня, а Таня, просто, Таня.
– Бунина знаете?
– Повторяю: я девочка давно и сначала советская, а потом уже – перестроечная. Мастер спорта по акробатике и высшее советское – это в прошлом, а челноки, торговля на рынках, уборка квартир и песни по рюмочному настроению – теперь пришло…
– Прости. Я не хотел обидеть.
– Это и не удалось бы. Я из поколения, где отцы всю Европу сапогами промеряли, а матери по два – три мужика потеряли: по тюрьмам, по войнам, по морям и трудовым будням. И сама я, имей в виду, одесская вдова с двумя детьми. Дети взрослые, правда. Дочь работает. Сын в мореходке учится. А только горбатиться приходится на десяти работах. Вот – с работы иду, а через два часа на работу снова.
– Давай, не все сразу, – он остановил ее, тронув за руку, нервно мявшую салфетку на столе. Она смолкла, посмотрела, успокаиваясь, сказала просто:
– Поесть бы и выпить чуток. Иначе разревусь… Что-то я нервная стала сегодня…
– Не волнуйся. Кутнем, гульнем, понравимся друг другу…
– Местами поменяй. Я с теми, кто мне не нравится, за стол не сажусь.
– Хорошее правило.
– У тебя не так?
– На море принято: с теми, кто рядом – с теми надо и жить, и выжить.
– Тогда заказывай. Я согласная. Только мне обязательно первое, а пить, что и сам будешь.
– Обижаешь. Ты же дама моя, – протянул через стол руку, взял ее пальчики и поцеловал.
– Ладно, не гони лошадей, – провела рукой по воображаемой прическе. – У меня когда-то такая фигурка была – закачался бы! – и впервые улыбнулась откровенно и доверительно.
– Я уже закачался.
«…Там были девочки – Маруся, Роза, Рая – и с ними Костя – Костя Шмаровоз…» – приблатненно шелестел магнитофон.
Через час пришлось, действительно, сниматься с теплого ресторанчика и двигать куда-то вверх, к современно отреставрированному особнячку, с решеткой-оградой, наружным освещением и цветами на клумбах, где ей предстояло отдежурить ночным вахтером. Но вид у нее был совсем усталый, а настроение – не рабочим, а потому Семен Иванович взял инициативу в свои руки и продуктивно переговорил с ночным шефом – тридцатилетним балбесом у ворот. Балбес обнимал двух девочек одновременно, а пересмеивался с третьей, стоявшей у двери охранного помещения. Шеф резюмировал кратко: «Гони дед двадцать гривен и забирай свою старушку до утра, мне все равно не спать, видишь, какая на меня очередь…».
Когда вышли из ворот, Таня доверительно потерлась лицом о рукав неожиданного ухажера: «Спасибо тебе, рыбачок-морячок. Как на свежий воздух вышли, буквально…»
Но город засыпал уже, и самим надо было искать место:
– Куда пойдем?
– Я сейчас позвоню подруге.
– Можем ко мне, на судно?
– Еще чего?! Я тебе кто?!. Подруге позвоню сейчас и все будет… Пойдем. Это рядом. Не поздно, не поздно! Там сегодня соседа их в рейс провожают…
Подруга, чистая одесситка, встретила просто:
– О-о! Танюха с самоваром и пиджак на плечах!?
– Самовар – это, надо полагать, я…
– Морячок гуляет и ухаживает?! Одобрям, как говорят болгары, – и сама себе подпела «Хороша страна Болгария…», продолжая высказывать радость. – Гости дорогие, да не с пустыми руками… – успевала вывернуть принесенные нами кульки, – о-о! По закуске и коньячку – наш человек! Заходите, бездомные, найдем коечку…
Дальше пошло-поехало. Крутилось – лица, окурки, тарелки, улыбки и взгляды, какие-то фразы, рюмки и тосты. Кто-то просил устроить кого-то в рейс. Кто-то рассказывал верный способ зарабатывать тысячу баксов. Кто-то приглашал в другую комнату… на улицу… поговорить… выпить… быть верным другом. Высокий красавец, черноволосый, в одной руке рюмка, в другой – потухшая сигарета, в зубах – фикса всех агитировал за пиво известной марки. «Всем! – торопился сказать он, – всем надо ходить на эти их дегустации-презентации, там дают полный абзац: майка, пепельница, пивные стаканы и кружки, подстаканные салфетки – Фир-рм-ма! – все вот с таким лейблом! Бесплатно! Пиво – на шару! Мы с женой теперь и детей, и мою тещу с тестем – всех с собой берем! Надо! Это как на парад, как на демонстрацию при старой власти! Скоро – могут принять в члены клуба. Надо только собрать еще тысячу пивных крышечек. Нам ништяк осталось, да мне рейс помешал. Ничего, я этот клуб достану. Это уже – присяга! – Он встал, ковырнул пальцем в красивом зубе. – Наливай! В натуре! Такая жизнь начинается… За дегустацию…
Таня вошла из другой комнаты и оборвала неожиданно резко и насмешливо:
– Вам надо и собачку брать – ей тоже печать поставят… Дегустаторы дерьма! Какой ты моряк? Пробочник…
Кругом зашумели, засмеялись, возмутились. Хозяйка успокаивала. Кто-то икал. Громко упала бутылка… Таня наклонилась и тихо сказала, будто попросила о помощи:
– Пойдем отсюда…
И снова на улице было свежо и вольно. Она прижалась к нему молча, и они стояли так, будто никуда и ничего не нужно было.
Вдруг рассмеялась:
– Представляешь? Этот пивной лейблщик – это и есть, которого в рейс провожают. Зачем ему в море? Совсем я вас, мужиков, понимать не умею. Такие вы все разные…
– Тебя кто-то обидел? Подруги?
– Подруга. Говорит (о тебе речь, конечно): раскошелить надо, такой морячок должен золото дарить, понимаешь?
– А ты что же?
– А я говорю: он у меня сам – золото. Не веришь? Так и сказала. Только оставаться там не хочу больше. Ко мне пойдем.
– А я тебе кто? Соседи, вопросы, разговоры…
– Не язви. Мои проблемы.
– Я проблем тебе не хочу – пойдем в гостиницу.
– Не хочу в гостиницу. Женщина должна встречаться с мужчиной у себя в квартире. Это правильно… Размечтался, крепенький, а я не навязываюсь… Мне просто хорошо с тобой, и я боюсь, что в другой раз, я уже не сумею так доверять и расслабиться. Пойдем…
…В ее комнате было хорошо и уютно. Старые обои, старая мебель, старые лоскутные коврики… Окно светилось ночным небом. Музыкальный центр из темноты серванта разноцветно подмигивал в такт тихого джаза. Женщина лежала головой на груди мужчины и говорила, шептала, чему-то смеялась и говорила снова:
– Что-то я разболталась с тобой, будто прорвало меня. А кто ты мне: хахаль? Любовник? Дядя в кителе? Чудеса и только. Вовик, муж-покойник, царство небесное, такой молчун был. С рейса придет, бывало, с утра припарадится и идет на Пересыпь, дружков угощать, пока все не пропьет. Ночью заявится – матери радость, она и борщ со сметанкой ему, и туфли с носками, от входной двери и до кухни разбросанные – все приберет, помоет, постирает. Меня не подпускала. «Сынуля…» Первое утро после свадьбы я хорошо запомнила. Вовик спал – отсыпался. Я на кухню прошла, а там свекор со свекровью завтракали. Смотрю – второй столик на кухне стоит, откуда? Свекровь прояснила: ваш – сама готовить будешь, когда посуду и продукты купишь, больше у вас пока ничего нет. Сообразила я, кинулась в магазин за тарелками-ложками, крупы-масла… А какие деньги? Не успела с борщом к обеду. Вовик за маминым столом обедать сел… Но добрый был, когда хоронили, по всем забегаловкам мужики поминали. И сейчас, в обиду на дают, грех жаловаться…
