- Пойду поищу физику, - сказал я. Больше я не мог, все плыло у меня перед глазами; я без толку тыкался по своей комнате, перекладывал книги с места на место, совершенно не соображая, что делаю.
- Андриш, скажи! Правда, что... я красивая?- Заткнув за пояс два пальца, она снова завертелась перед зеркалом. Я выглянул из двери, почувствовал, что краснею, а она спокойно ждала, что я отвечу.
- Ты сама это знаешь,- сказал я едва слышно. А ведь хотел сказать совсем не то и не так.
Она вошла в мою комнату и, пока я, как ослепший, рылся в книгах, ни на шаг от меня не отходила, и я ощущал ее аромат - то был запах летнего ливня. Она взяла алюминиевую коробку, которую я смастерил на уроке политехнизации, повертела в руках - работа, честно говоря, была корявая.
- Она еще не готова,--сказал я и хотел взять у нее коробку, но Аги потянула ее к себе и медленно отпустила. А мне в этот миг сдавило горло - мы были одни, во всей квартире ни души. Она это чувствовала прекрасно, но совсем не так, как я: она следила за моим лицом, как обычно делают дети, когда, отрывая у жука лапки, полны любопытства, шевелится ли он и как поведет себя без конечностей.
Мне казалось, что, если я попытаюсь выдержать ее взгляд, то глаза у меня просто выжжет.
- Поищу в другой комнате, - пробормотал я, хотя знал, что физика может быть только здесь.
Выдвинув наугад средний ящик комода, я вытащил трусики своей сестрицы, быстро затолкал их назад и глубоко перевел дух. Сейчас мне хотелось лишь одного: чтоб она поскорее ушла. И так неприятностей навалилось невпроворот, но, наверное, самая крупная - досада на самого себя: теперь-то мне было ясно, что Агнеш любит напористых, а я даже не осмеливался к ней прикоснуться. Но, может, она вовсе этого и не хочет... Откуда мне знать!
Ох, опять она у меня за спиной; скосив глаза, я увидел в руках у нее книгу о жизни австралийских аборигенов с полуобнаженной девушкой на обложке.
- Так вот ты какие книжки почитываешь...- сказала Агнеш.
- А что? Это же путешествие,- сказал я с досадой.
- Путешествие,- хихикнула она, сунув под нос мне меднокожую девушку. Затем, усевшись на диван, закинула ногу на ногу и принялась разыгрывать из себя гостью, занятую легкой светской беседой.- Знаешь, у меня из головы совершенно вылетела механика. Папа страшно сердится. Тебя тоже проверяют дома?
- Да что ты! Мои родители слишком заняты,- сказал я и пошел в свою комнату, так как вспомнил, что физика лежит в нижнем ящике письменного стола. Агнеш потащилась за мной как тень. Я дал ей книгу, она взяла, и я решил, что теперь-то, получив желаемое, она наконец уйдет.
Но Аги прислонилась к косяку двери и завела тот совершенно дурацкий разговор, который, к сожалению, не кончился добром.
Перед тем как начать, она как-то странно повела глазами.
- Почему у вас всегда такой шум?
- Шум?- Я подумал сперва о приемнике, но потом от лица у меня отхлынула кровь.
- Говорят, твой папа страшно ревнивый...
- Ничего подобного! Скорее наоборот...
- Да что ты? Ну и как? До того интересно, закачаешься! Никогда бы не поверила!
- Чему?
- Твоя мама такая хорошенькая! А та, другая, кто она?-спросила Аги, строго покачав головой.
- Что ты несешь! - Я просто захлебнулся от ярости.- Никакой другой нет!
- А разве не ты сейчас сказал, что папа твой не ревнует, а мама ревнует, потому что у папы другая?
- Ты лжешь! Ничего подобного я не говорил.
- Еще как говорил! Значит, я вру? Ах, так?
- Убирайся ко всем чертям! - грубо заорал я, ненавидя ее в эту минуту самой лютой ненавистью.
Она, не веря своим ушам, выкатила на меня глаза.
- Что ты сказал? Да я на тебя и не взгляну больше! - Она выскочила из комнаты и унесла мою книгу. Входная дверь резко хлопнула.
Я остался один.
Несколько минут я подпирал косяк; казалось, в черепной коробке у меня какая-то вязкая каша - мозги отказывались варить. А тут еще этот невыносимый чад.
■
Я отправился в Майор в глупой надежде, что встречу Аги. Смотрел на всех девушек, многих принимал за нее, потом выяснялось, что ошибся.
В Майоре дыбились голые деревья и подпирали мрачное, темное небо. На гравиевой дорожке сухо шуршала под ногами листва; позади я тоже услышал какое-то торопливое шуршание, но шел не оглядываясь.
- Привет, Хомлок!- окликнул меня тоненький детский голос.
Я обернулся. Какой-то щенок. Не старше третьего класса. Щенок фамильярно ухмылялся.
- Что надо, старик? Где прохудилось?
- Сам ты решето худое,- нахально ответил щенок. - Я тебя знаю.
- Пока что не знаешь. А вот схлопочешь разок, тогда узнаешь.
Щенок смешно закатил глаза и пискнул:
- Сам дед - сто лет, а еще рычит!
Я чуть не расхохотался, хотя мне было совсем не до смеха.
Наконец я узнал этого наглеца. Хорошую дрессировочку получил он от старшего братца. Что значит «дед - сто лет»? Почему мне сто лет?
Я пошел дальше. Думал, он отстанет. Но он шел за мной, как собачонка, потом, набравшись храбрости, загородил дорогу.
- Ты не знаешь меня?
- Прекрасно знаю. Ты Живодер-младший.
- На клички не отзываюсь. Меня зовут Иван Перцел.
- Ладно, Иван. А брат твой порядочный бездельник!
- Я не бездельник!
- Что же ты гоняешь без дела?
- Я шел за тобой, - признался он, внезапно смутился и стал засучивать, как на рубашке, рукав пальто. Я отогнул его, мне стало жалко мальчишку.
- Ну, выкладывай, где прохудилось? Смелей!
- Я был в спортзале, когда ты стал чемпионом по вольным упражнениям.
- Ну и что?
- Я хочу научиться делать сальто!
- Не мешало бы сперва подрасти!
- А я наполовину умею.
- Как же, умеешь. Подпрыгнешь и зароешься носом - как раз половина.
- Пойдем к нам. Тут совсем близко...
Всеравно делать нечего, подумал я. Оглянувшись на бульвар и увидев вдалеке девичью фигуру, подождал, пока она подойдет,- нет, не Агнеш. Тогда я пошел с Иваном. Они жили в темном подвальном помещении с низким потолком и окнами почти на уровне тротуара. Стены комнаты были покрыты пятнами сырости. Допотопная мебель, облезлые покрывала, в углу веник, у окна совсем голый ящик и на нем телевизор.
Внезапно я пожалел, что пришел. Какого черта я тут не видел? Но Иван уже расстелил на полу одеяло и выпрямился.
- Смотри! - крикнул он и прыгнул.
Не успей я его подхватить, он бы хлопнулся макушкой, а то и затылком.
- Загремел? - сказал я сердито.- Сперва надо узнать, чего не знаешь. Понял?
Я стал ему объяснять: первый элемент - стойка на руках, второй - мостик; когда в отдельности отработаешь первое и второе, научись делать их с разбега. А потом, когда все пойдет гладко, можно взяться за сальто.
Иван, впившись в меня понятливыми глазами, быстро кивал головой.
Тут в дверях появился Живодер.
- Хо-хо! Мистер! - заорал он по старой привычке.-Гуд бай! Что здесь такое? Спортклуб?
Иван мигом привел его в чувство.
- Не ори! Сгоняй-ка за молоком! Ох, и задаст тебе мама, если не принесешь!
Небрежно отмахнувшись, Живодер обратился ко мне:
- У этого щенка пренахальная рожа, зато котелок что надо. Верь не верь, а он еще ни разу не сидел в классе два года!
- Значит, не в тебя! - сказал я с неприязнью и собрался уйти.
- А я в очкарики и не лезу! Есть у меня одна штуковина, с которой я зашибу куда больше, чем все очкарики, вместе взятые.
Сняв со шкафа огромный аккордеон, он стал наяривать шлягер с разухабистым ритмом и дергался в такт, как эпилептик. Я выскользнул за дверь, Иван вышел меня проводить.
- Неплохо у тебя получается,- сказал я ему на прощанье.- Так и быть, потренирую тебя в спортзале.
- А я уже знаю,- сказал Иван загадочным тоном.
- Что?
- Чего я не знаю!
Я ожидал чего-то другого. Что может знать такой малыш? Кажется, я постепенно схожу с ума.
■
Я долго слонялся по Майору и вдруг столкнулся с Левенте Лацо.
- Ты куда? - спросил я.
- Сюда,- смутившись, показал он на церковь.
- Неплохо развлекаешься,- сказал я.
- А ты?
- Да так, шатаюсь без дела.
Он простился со мной, но не двинулся с места. Тогда я спросил, может, в церкви чего-нибудь такое дают?
- Не придуривайся,- сказал он и, обиженно отвернувшись, поплелся прочь.
- Погоди,- сказал я и вместе с ним вошел в церковь.
Глаза у него блеснули. Напрасно он радуется, подумал я,- я ведь шел не молиться, а поглазеть и послушать орган. Было время, когда мама учила меня молиться, но папа потом запретил - нечего забивать ребенку голову, сказал он. Ни молитв, ни церквей он не допустит. Не хватало еще, чтоб учителя решили, будто он воспитывает сына верующим. Женская половина нашей семьи изредка посещает храм божий, и Кати перед сном бормочет молитву, а я в это время корчусь от смеха и свищу рок-н-ролл. Мама не молится, лишь время от времени вздохнет: господи, господи!
Старый священник наставлял паству, звукоусилители из всех углов церкви возвращали его голос грохочущим эхом.
- Ищите бога,- вещал старик,- и он спасет ваши души.- Ничему, мол, не надо, удивляться, ибо всякое творение - чудо и бог везде: в струе водопада, в небесах, в атоме и в скромной полевой маргаритке. Ищите и обрящете. Аминь.
