Мсье Делашом. Что за безобразие! Даже слуг, и тех предупреждают о расчете за неделю!
Эдме. Так ведь мсье не слуга! Слуга — это трудящийся, член профсоюза! Разве можно сравнивать?
Мсье Делашом (встает вне себя и дрожащей рукой вставляет монокль в глаз). Вы нахальная девчонка! Да знаете ли вы, с кем говорите? Со светскими людьми! Со светскими людьми, позволившими вам фамильярничать с ними! Но отныне вас поставят на место! Марш отсюда, девчонка! Живо!
Эдме. Светские люди? Ой, лопну со смеху! Нахлебники, прощелыги, голь перекатная — вот кто вы такие!
Мсье Делашом (спокойно садится). Не понимаю, что она хочет сказать. Я никогда не понимал жаргона.
Мадам Делашом (суетясь вокруг Эдме). Эдме, душечка! Нужно быть снисходительной и извинить мсье Эдгара. Ну, Эдме, милочка! Вы же знаете его причуды, он бывший артист! Я уверена, Эдме, что он не хотел вас обидеть. Он сейчас сам скажет вам это. Эдме, душечка Эдме, послушайте! Эдме, мы вас отблагодарим, если вы похлопочете за нас!
Эдме. Бесполезно! Очень жаль, но мсье больше не на что рассчитывать. Да и что вы можете мне предложить? (Уходит.)
Мадам Делашом. Итак, нужда! У меня не хватит мужества переносить ее. Я слишком стара… нет, наоборот, слишком молода, чтобы смириться с нею.
Робер (из своего угла). Ах, он не мог надевать один и тот же галстук больше трех раз, ваш красавчик Жорж! У мсье такой утонченный вкус, мсье любит разнообразие… Что ж, теперь мсье придется носить галстук до тех пор, пока он не превратится в тряпку!
Барбара. Это еще ничего! Страшнее, что тебе придется покупать галстуки!
Робер. Плевать мне на это! Я согласен ходить без воротничка и в дырявых штанах, лишь бы доставить себе удовольствие и посмотреть, как мсье останется без гроша! Туговато ему придется! Не щеголять ему больше в туфлях на тройной подошве, с металлическими подковками, за шестьсот франков! Пусть покупает теперь простые ришелье из телячьей кожи, «вес пера», по восемьдесят девять франков, со скидкой по случаю распродажи на Севастопольском бульваре! Пусть привыкает носить полосатые брюки и кургузый черный пиджачок! И ездить в метро, и завтракать в дешевых ресторанчиках, где от блюд несет застывшим салом! И ходить на задних лапках перед хозяином! Туговато ему придется!
Барбара (злобно). И тебе тоже, если это может тебя утешить.
Робер. Да, и мне тоже, но сперва все-таки ему! Ведь благодаря твоему великодушному другу Жоржу я за эти два года привык к тому, что у меня есть хозяин. Он очень заботился о том, чтобы я честно зарабатывал свои две тысячи франков, уверяю тебя! Заметь, что это в порядке вещей, и я поступил бы так же. Когда кому-нибудь платишь, будь это нянька или секретарь, то стараешься, чтобы он не получал денежки даром. Так уж человек создан. Ну что ж, теперь ему тоже придется поработать. Помню, как он, бывало, хныкал по ночам в казарме после целого дня нахлобучек: «Эй, вы, как бишь вас? Делашом? По-вашему, это называется чистить сапоги? Кру-гом! Четыре наряда! Что-о? Возражать? Восемь нарядов!!!» Ну, теперь мсье опять каждое утро будет чистить себе ботинки до потери сознания и измазываться в ваксе по самую шею! Мсье потеет, как еще никогда не потел!
Барбара. Замолчи! Противно слушать!
Робер. Нет не замолчу! Ты не понимаешь, что значит иметь друга, который и красивее тебя, и в школе учится лучше, и, наконец, становится богатым невпроворот! Вот почему, должно быть, так приятно участвовать в революциях. Видишь ли, даже если наплевать на этих счастливчиков, как мне, например, зато можно полюбоваться, когда им приходится плохо. Ему тоже придется несладко, этому неженке, уж я-то его знаю! Можете не сомневаться, он тоже хлебнет горя.
Мсье Делашом (уныло). Хоть бы знать по крайней мере, где он! Хоть бы сообщить ему, что сейчас дело еще можно уладить, а завтра будет поздно…
Робер (негромко, но злорадно). Нам всем придется плохо, но ему — в первую очередь!
Барбара (ее прорвало). Я этого не хочу! Не хочу! Я выследила его на днях. Он нанял дом в Санлисе, под Парижем, на улице Люгеклен, тридцать два. Он сейчас, наверное, там.
Робер (вскакивая). О господи! И ты не могла сказать это раньше? Идиотка! Машина внизу. Идемте все, живо! (Тянет мадам Делашом за руку, подталкивает мсье Делашома.)
Все торопливо выходят, последней — Барбара.
Занавес
Действие третье
Декорация первого действия. В гостиной Изабелла — молодая девушка в цветном платье. Вокруг нее встревоженные актеры, метрдотель и хозяйка дома.
Изабелла. И вы уверены, что никогда раньше его не видели?
Филемон. Уверены ли мы?! Да ведь мы приехали поездом в шесть минут восьмого.
Изабелла. И он действительно нанял этот дом на месяц?
Хозяйка. Обычно на месяц я не сдаю, но этот молодой человек показался мне очень привлекательным… Таким и грехи прощают без проповеди.
Изабелла. Правда, мадам? (Вздохнув, оборачивается к метрдотелю.) А вам, значит, поручили играть старого, преданного дворецкого?
Метрдотель. Да, мадемуазель.
Изабелла (оглядывает его, потом с улыбкой). Ужасно!
Метрдотель. О, я семнадцать лет прослужил в богатом доме, мадемуазель! Конечно, если бы меня предупредили, что придется изображать дворецкого… Но ведь меня просто послали с заказанным по телефону типовым обедом на четыре персоны… по меню номер два.
Изабелла. На четыре персоны? Почему же на четыре? Ведь вместе с Робером нас было бы пятеро?
Метрдотель. Пусть мадемуазель меня извинит, но раз ей уже многое известно, то пусть она узнает все! Пятый прибор приготовлен лишь для виду, мадемуазель.
Мадам Монталамбрёз (хихикая). Для друга!
Филемон. Для самого лучшего, самого близкого друга!
Изабелла. Для Робера?
Филемон. Во-во, для Робера, для пресловутого Робера.
Изабелла. Как, разве он не должен был прийти?
Филемон. Во-во, для Робера, для пресловутого Робера.
Изабелла. Он не мог прийти, потому что…
Мадам Монталамбрёз (прыская). Потому что его не существует!
Изабелла. Как! Робера не существует?
Филемон. Он ему такой же друг, как мы родители.
Изабелла. Но это невозможно! Робер существует, я в этом уверена. Мы чуть не два месяца ежедневно говорим о нем.
Филемон. А я уверяю вас, что все это выдумки.
Изабелла. Но он показывал мне его фотографию!
Фелимон. Подстроено… От этого молодчика всего можно ждать!
Изабелла (тихо). Если Робер — и тот выдуман, то что же тогда правда?
Филемон. Что касается Робера, то это, конечно, Робер Уден![1] (Смеется.)
Мадам Монталамбрёз. Этот милый молодой человек якобы пошел звонить… Откуда мы знает, вернется ли он? Может быть, это просто уловка, чтобы оставить всех нас в дураках?
Филемон (давясь от смеха). Кто его знает? Кто его знает? Нет, это презабавно! (Перестает смеяться, повторяет задумчиво.) Презабавно! (Внезапно рассердившись.) Но скажите на милость: если он не вернется, кто нам заплатит?
Мадам Монталамбрёз (тоже перестав смеяться). Н-да, веселенькое дело! Знаешь, я с самого начала подозревала что-то неладное.
Филемон. Но это ему даром не пройдет! Я — член Общества актеров! Я этого так не оставлю!
Мадам Монталамбрёз. Да что ты можешь сделать, умник ты этакий? Ведь ты не знаешь даже адреса этого пройдохи.
Филемон. Гийотару, наверное, известно, где он живет.
Мадам Монталамбрёз. Напрасно ты так думаешь. Гийотар мне сказал, что и ему он дал этот адрес.
Хозяйка (с беспокойством). Как, по-вашему. Я могу быть спокойна за свою мебель?
Филемон. Не знаю, не знаю, мадам. Вольно же вам сдавать дом первому встречному, не наведя о нем никаких справок!
Хозяйка. Но откуда я знала, мсье? Мне показалось, что этот молодой человек из приличной семьи? Ой, не смешите меня. Его семья — это мы. Позвольте вам заметить, что вы совсем не умеете разбираться в людях.
Мадам Монталамбрёз. О, мы не такие простаки!
Филемон. Он просто мошенник, ваш молодой человек и приличной семьи. Видно с первого взгляда! Что касается вас, мадемуазель, то вы одурачены этим молодчиком, как и мы; я бы очень хотел ему верить, но позвольте сказать, что, будь вы моей дочерью, я посоветовал бы вам, прежде чем дружить с человеком, выяснить, кто он такой.
