Турлоу признался себе в этом сейчас, вспоминая Адель Мэрфи, ее спокойные веселые глаза, так похожие на глаза Рут… и оценивающие взгляды, которые говорили о том, что она прикидывала, каким мужем мог бы он стать для ее дочери. Но это все тоже умерло. Умерло еще раньше.
— Док, а что это такое вам показалось, что вы видели у того окна? — спросил Ли.
Турлоу опустил глаза на толстого коротышку с пухлыми губами и проницательными, точно ощупывающими, маленькими глазками и подумал, как бы тот отреагировал на описание штуки, которая парила у окна Мэрфи. Турлоу невольно взглянул вверх, на окно. Сейчас там было пусто. Ночь внезапно стала холодной. Турлоу поежился.
— Мэрфи выглядывал из окна? — спросил Ли.
Гнусавый выговор коротышки, характерный для сельских жителей, неприятно резанул ухо Турлоу.
— Нет, — сказал он. — Думаю… думаю, я просто увидел отблеск.
— Я не понимаю, как вы вообще что-то видите сквозь такие очки, — сказал Ли.
— Вы правы, — согласился Турлоу. — Это были очки… да, отблеск.
— У меня еще много вопросов, док, — не отставал Ли. — Не хотите остановиться у ночного кафе Турка — там нам будет удобнее? Пойдемте в мою машину, и я…
— Нет, — сказал Турлоу. Он покачал головой, чувствуя, что оцепенение понемногу отпускает его. — Нет. Может быть, завтра.
— Черт, док, сейчас и есть завтра.
Но Турлоу развернулся и побежал через улицу к машине. Ум сосредоточился на словах Мэрфи: «Позаботься о Рути».
Турлоу понимал, что должен найти Рут и предложить ей посильную помощь. Она была замужем за другим, но это не уничтожило то, что когда-то было между ними.
6
Публика зашевелилась — единый многоликий организм в анонимной темноте корабельного эмпатеатра.
Келексель, сидевший почти в центре огромной комнаты, ощущал это странно угрожающее движение. Они находились всюду вокруг него, создатели этой истории и выходные члены команды, интересующиеся новым произведением Фраффина. Они снова и снова просматривали две пленки, десятки раз, до тех пор, пока все неточности не были отшлифованы. Теперь они ожидали еще одного показа сцены на открытом воздухе, но Келексель все же ощущал какую-то угрозу в окружающей атмосфере. Она была личной и непосредственной, касающейся этой истории, но Расследователь не мог понять, в чем конкретно она заключалась.
Келексель чувствовал слабый запах озона, исходивший от чувствительных ячеек сети-паутины, побочного результата открытия Тиггивофа, чьи невидимые силовые поля связывали публику с проецируемой историей. Кресло было каким-то странным: профессиональное оборудование с целиковыми подлокотниками, снабженными кнопками выступами для редакторских правок. Только огромный сводчатый потолок с силовыми нитями нантовивов, сфокусированных вниз, на сцену далеко внизу, да сама сцена были знакомыми, как в любом обыкновенном эмпатеатре.
Но звуки, все эти щелчки редактирующих клавиш, профессиональные комментарии — «сократите сцену вступления и сразу давайте крупный план…», «как только подадут свет, фокусируйтесь на фабрике», «смягчите первоначальный эффект ветерка», «усильте эмоции того, кто нашел жертву, и немедленно повторите предыдущий кадр».
Все это звучало диссонансом.
Келексель провел здесь два дня, получив разрешение наблюдать за повседневной работой творческой группы. И все же звуки и голоса публики резали слух. Весь его предыдущий опыт посещения эмпатеатров ограничивался уже законченными историями и восторженными зрителями.
Где-то слева далекий голос произнес:
— Прокрутите ролик.
Силовые линии пантовива исчезли. В зале воцарилась кромешная тьма.
Кто-то прочистил горло. Покашливание стало выражением всеобщей нервозности, пронизывающей тьму.
В центре сцены появился свет. Келексель заерзал, стараясь найти более удобное положение. «Всегда одно и то же странное начало», — подумал он. Свет был одиноким бесформенным пятном, которое медленно превращалось в уличный фонарь. Фонарь освещал наклонную лужайку, изгиб проезда и призрачно-серую стену туземного дома на заднем плане. Темные окна из примитивного стекла поблескивали, точно фантастические глаза.
Откуда-то доносился свистящий звук, что-то бухало в бешеном ритме.
Трещало какое-то насекомое.
Келексель ощутил реализм этих звуков, воспроизводимых пантовивом с такой точностью, что их нельзя было отличить от оригинала. Ощущения сидевших в зале, объединенных в сеть-паутину, подключенных к эмпатическим проекторам, были столь же реальны, как будто они видели всю сцену сверху. Это в своем роде походило на единение чемов. Запах пыли от колеблемой ветром высохшей травы пронзал сознание Келекселя. Холодный порыв ветра коснулся лица.
Струйка леденящего ужаса заползла в душу Келекселя, потянулась от мрачной сцены через сетевые проекторы, нарастая со стремительностью лавины. Келекселю пришлось напомнить себе, что это всего лишь искусно сделанная история, она не реальна… для него. Он испытывал страх другого существа, пойманный и запечатленный чувствительными камерами.
Туземная женщина, одетая в свободное зеленое платье, вздымающееся на бедрах, вбежала в центр сцены. Она задыхалась и мучительно хватала ртом воздух. Босые ноги застучали сначала по лужайке, затем по мостовой. Следом выбежал коренастый круглолицый мужчина с мечом, лезвие которого, точно серебристый змеиный след, блестело в свете фонаря.
От женщины волнами исходил ужас. Она выдохнула:
— Нет! Пожалуйста, великий Боже, нет!
Келексель затаил дыхание. Вне зависимости от того, сколько раз он видел эту картину, ощущение насилия каждый раз казалось новым, никогда ранее не пережитым. Он начинал понимать, что Фраффин находил в этой истории. Меч взлетел высоко вверх…
— Стоп!
Паутина стала пустой, не отражая ни единой эмоции, ничего. Как будто тебя сбросили с высокой скалы. Сцена потемнела.
Келексель понял, что голос принадлежал Фраффину, он исходил откуда-то издалека, справа. Келекселя мгновенной волной ошпарила ярость на Фраффина. Расследователю потребовался всего миг, чтобы переключиться, но все же он чувствовал себя разочарованным.
Загорелись лампы, освещая поднимающийся вверх клин кресел, сходящийся к диску сцены. Келексель замигал, огляделся, рассматривая творческую группу. Он еще ощущал исходящую от них и от пустой сцены угрозу. «Какая опасность здесь крылась?» — подумал он. В одном он доверял инстинктам — в комнате была опасность. Но какая?
Творческая группа рядами уселась вокруг — ученики и выходные члены команды сзади, стажеры и специальные эксперты в центре, редакторская группа — внизу, около сцены.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
