захватывал пятницу или понедельник, и к середине лета его уже почти не видели в квартире. Там свежий воздух, внушал он нам, там свобода, до озера десять минут, плавай не хочу! Ты сначала туалет нормальный поставь, говорила мама. Егор вообще не рвался плавать в озере с его мелкой пронырливой живностью. Теперь уже и не поплавает. По крайней мере, с папой.
Мама выглядела так, будто не спала всю ночь. Ленка накрасилась и волосы привела в порядок. Они вышли из квартиры вместе, как если бы собирались на семейное приключение. Лязгнула дверью соседка напротив. С крепкой бабулей лет шестидесяти Егор часто пересекался по пути в школу, а вот мама с ней почти не сталкивалась. В лифте вчетвером было тесно, но все стояли, как будто так и задумано. Сырой старушечий запах мешался с Ленкиными духами, травянистыми и лесными. У соседки было злое морщинистое лицо и глаза, спрятанные за складчатыми веками, как у древней рептилии. Они вышли из лифта, и мама пожелала ей хорошего дня.
Соседка не ответила на прощание. Смерила ее злобным взглядом и, собрав плотную слюну из самого горла, харкнула маме на платье. Развернулась и ушла. Все замерли: Егор, Ленка и мама. Часовой механизм у Егора в голове, затихший вчера после разговора с Ленкой, снова начал тикать.
– Ты совсем охуела? Тебе жить надоело? – заорал он вслед бабке так, что весь подъезд загрохотал от его рыка.
Но он не знал, что делать, если погонится за ней и догонит. Хватать за руку? А дальше что? Обещать вызвать полицию? Смешно, да. Сразу бить в челюсть? Бить так, чтобы она упала на землю, а потом сесть сверху и вколачивать хрупкий череп в асфальт? Мама не наклонилась посмотреть, как мелко пузырится плевок у нее между грудей. Ленка достала из сумочки пакет с влажными салфетками и вытерла мамино платье. Егор не мог понять, почему она ничего не закричала бабке вслед, почему не кинулась к ней. На платье осталось темное размазанное пятно.
Ты в школу опаздываешь, сказала Ленка с таким видом, как будто это имело какое-то значение.
У самых дверей школы Егор вдруг понял, что боится туда заходить. Вчера еще не боялся, а сегодня у него ладони вспотели при мысли, что снова придется оказаться в толпе. Каждый вечер и каждая ночь – это возможность для его одноклассников и учителей еще раз обдумать, перечитать, сделать выводы. В общем классном чате царило молчание, а это значило только то, что они создали другой чат, куда Егора не включили. Ожидаемо, но все равно не по себе.
И снова он невидимка для учителей – почти для всех, кроме АВ и англичанки. Та зачем-то остановила его в коридоре и отвела в небольшой карман в стене, где обычно выясняли отношения парочки. Глаза у нее были накрашены розовым и голубым. Наверняка из-за такого «боевого раскраса» директриса на говно изойдет.
Давайте уединяться не будем, попросил Егор. А то слухи пойдут, да и мало ли.
Хотела просто узнать, как ты. Как мама.
Впервые кто-то поинтересовался, как мама. Как папа, никто не спрашивал. Егор не знал, что отвечать на такие вопросы. Ну вот как бы вы себя чувствовали на моем месте. Но он этого не сказал.
Мама держится, но так. Сами понимаете.
Ему вдруг захотелось что-то спросить у англичанки, как-то продолжить разговор, чтобы она не уходила.
А меня правда могут не пропустить в десятый класс? Это же незаконно. А если я ГИА нормально сдам?
Я узнаю, пообещала она. Но настроения среди родителей – сам понимаешь, и администрация школы не хочет проблем. Мы что-нибудь придумаем.
Егор хорошо знал это фальшивое «мы» – оно ничего не означало. Нет никаких «мы», которые что-нибудь придумают. Если он подойдет к ней и скажет: «Елена Сергеевна, вы обещали, что мы что-нибудь придумаем, давайте придумаем», она сольется. И все равно слышать это было приятно.
Перед дверями класса стояла АВ с незнакомой женщиной – наверное, чьей-то мамой. А что он тут делает, спросила чья-то мама. Егор прошел мимо них, не поздоровавшись, притворившись, что ничего не слышал.
Эля дорешивала задачу по геометрии. Егор спросил, что говорят ее родители по поводу всего, но она вдаваться в детали не хотела. Говорят, досталось тебе, жалеют – а что тут можно сказать-то. У него не было никакого способа проверить, правда это или нет. После первого урока Ленка прислала сообщение: «Мы доехали, все ок».
На второй день все было не так, как вчера. Егору отвели странную роль – сумасшедшего бомжа в вагоне метро. Все сидят и делают вид, что вот этого мужика, который спускает штаны и матерится, не существует. При этом время от времени другие пассажиры обмениваются понимающими взглядами, а кто-то тайком вызывает машиниста по коммутатору. Одни выйдут на следующей станции, вторые отсядут подальше, и никто не скажет бомжу: «Дорогой бомж, надень штаны и сядь вон там, где ты никому не будешь мешать».
Егор сделался еще большей невидимкой, чем накануне. Он совершенно слился с партой, с тетрадью и учебниками. Учителя не просто его не спрашивали, но даже не смотрели в лицо. К четвертому уроку Егор придумал себе новое развлечение – он пытался намеренно поймать взгляд кого-то из учителей, и, если удавалось сделать так, чтобы они задержались на нем дольше двух секунд, он начислял себе два балла. Если случайно пересеклись и тут же спрятались – один балл. А если прямо спросят о чем-то или заговорят – это сразу шесть баллов. Пока шесть баллов он получил только с англичанкой, и еще пару «двоек» с АВ, с остальными удавалось заработать максимум по баллу за урок.
Русичка споткнулась о его рюкзак, который валялся рядом с партой, но ничего не сказала, хотя в другое время подняла бы шум до потолка про неуважение и все такое. Тогда Егор намеренно стал бросать рюкзак рядом с партой, чтобы проверить, как отреагируют остальные.
В столовке за его столик подсел Стас и сказал, что дела плохи, Егора намерены выдавить. Типа либо Каргаев один свалит, либо полкласса. Стас когда-то был его лучшим другом, но после того, как они сошлись с Элей, отношения как-то охладились. Не совсем, но вместе они все равно тусили гораздо реже, и тем для разговоров было меньше. Тем более после того, как Стас стал встречаться с девчонкой из параллели, с которой Егор вообще не мог найти общий язык. С Элькой-то любой найдет о чем пообщаться.
– А твои что? – спросил Егор.
Стас замялся, пожал плечами.
– Слушай, у моих всякие дебильные мысли в голове.
– Какие мысли?
Стас говорить не хотел, но, если ты уже подсел, надо вываливать всю ценную информацию, что у тебя есть.
– Короче, ты же знаешь, что у меня младшая сестра в первом классе. Мама психует.
– Почему психует?
Он на это отвечать не стал, нашел предлог свалить. Эля пила компот, и ягоды болтались в прозрачной красной воде, как глазные яблоки в пунше на Хеллоуин. Егора восхищало ее спокойствие. Ты молодец, сказала она. Хорошо держишься. Только учти, что будет хуже. Сейчас еще выпустят статьи, пойдут передачи. Вот там настоящая жесть начнется. Что ты предлагаешь? Эля допила компот, взяла у него чайную ложечку и стала доставать ягоды. Предлагаю сдать экзамены и больше никогда сюда не возвращаться. «Сюда» – это куда? Не знаю, Егор. «Сюда» – в эту школу как минимум.
До последнего седьмого урока он не досидел. Сам не понял, как это получилось. Саша опоздала на физику, Эля зависала у медсестры – у нее голова разболелась, – и свободное место оставалось только рядом с ним. Саша села, демонстративно отвернулась от Егора, бахнула по столу учебником и тетрадью. Предупредила грозно: не залезай на мою половину, понял? А то что, спросил Егор. Почему-то ее злость показалась скорее смешной, чем страшной. Ты со мной не заедайся, сказал он. А то что, передразнила Саша.
А то возьму отцовский пистолет дома, приду в школу и устрою стрельбу. Егор сам не знал, откуда из него такой кринж попер, но остановиться уже не мог. Мне, знаешь, уже нечего терять, а яблочко от яблони. Тебя завалю первой, прикончу весь класс, а потом пойду по коридорам.
Он не успел договорить. Саша встала со своего места, проскрежетала ножками стула по полу,
