Отыскался. И отыскался даже раньше, чем я ожидала.
На первые выходные в ноябре я уехала домой к тете. Обычно я бывала там каждые две недели: в пятницу вечером — туда, в понедельник утром — обратно. Скорый приходит в Прагу в начале девятого, занятия начинались в девять, так что я ехала в институт прямо с вокзала. На этот раз я сидела как на иголках, каждую минуту поглядывала на часы, но время тянулось страшно медленно. В воскресенье после обеда я сказала тете, что мне надо срочно уехать. Сослалась на пропущенный семинар и еще на какие-то дела, но тетя все прекрасно поняла.
— Опять, наверно, влюбилась, — вздохнула она, провожая меня на вокзал, а я смутилась и ответила:
— Может быть…'
Все мысли у меня были только о Бореке. Если все пойдет удачно, то уже в восемь вечера мы будем вместе.
Однако вместо удачи меня ожидали сплошные неприятности. Пригородный поезд, на который я сначала села, за четыре перегона ухитрился опоздать на двадцать минут, скорый ушел, и мне пришлось около трех часов ждать следующего, так что вместо половины восьмого я оказалась в Праге в одиннадцать. Как назло, и трамвай укатил прямо из-под носа, так что в общежитие я добралась только к полуночи. Вахтер как раз запирал вход.
К Бореку идти не было смысла. Я вскарабкалась на третий этаж, вынула ключ и хотела открыть дверь своей комнаты. Хотела, но не смогла. Ключ не лез, потому что изнутри торчал другой. Наверно, Катаржина заперлась и спит, подумала я и осторожно постучала. В ответ ни звука. Я постучала еще раз, уже погромче, а потом — громко, не сдерживаясь.
В комнате послышался шорох, заскрипела постель, взвизгнул пружинный матрас… Ну, слава Богу, наконец проснулась.
— Кати! — окликнула я. — Открой, Кати!
— Минутку, — донеслось из комнаты, — погоди немного, дорогая.
Но прошло добрых несколько минут, прежде чем щелкнул замок и дверь отворилась. Вернее, она только чуть приоткрылась, и из нее выскользнула Катаржина в шелковых китайских тапочках и белом халатике, наброшенном на ночную рубашку.
— Прошу тебя, Зузика, давай зайдем в туалетную, — прошептала она, обняла меня и потащила в дальний конец коридора.
— Не спрашивай, ничего не спрашивай, я все тебе сама объясню, — заговорила она, затолкав меня в туалетную, и закрыла за собою дверь. Даже не закрыла, а захлопнула: раздался такой грохот, что весь дом задрожал. Катаржина остановилась на пороге и устало прислонилась к косяку.
— С ума сойти! — выдохнула она.
Ни о чем не подозревая, я поцеловала ее в щеку и прошептала на ухо:
— Что-то случилось?
Она быстро закивала головой, схватила мою руку и сильно сжала ее.
— Ах, Зузика, если б ты знала, какая я дура…
Я постаралась улыбнуться.
— Да брось ты! — Мне все еще было невдомек, о чем речь. Никогда раньше я не видела ее такой растерянной. — Тебе что-то приснилось, да? Какой-то кошмар, правда?
Теперь уже засмеялась Катаржина. Коротко, насмешливо, вызывающе.
— Сон? — переспросила она и откинула за спину свои распущенные волосы. — Нет, Зузика, к сожалению, не сон, а грубая реальность. Видишь ли, я была в комнате не одна… — Последнюю фразу я скорее прочла по губам, чем услышала. — Там был он, понятно?… — Но я ничего не понимала. — Ты же знаешь… Я тебе рассказывала о нем. Ну, Виктор приехал из Парижа…
Наконец до меня дошло.
— Ах, вот оно что!.. Так что же ты ничего не сказала? Я бы приехала утром.
— Да я и понятия не имела, что он приедет. Он иногда писал, очень редко, в последний раз сообщил о каникулах, а сегодня вдруг ни с того ни с сего позвонил. Сказал, что сейчас в Праге и хочет меня видеть. После обеда мы встретились на Граде, потом он пригласил меня поужинать… Понимаешь, все. было так чудесно… Потом он привез меня на такси в общежитие… — Голос у нее дрожал от волнения. — На вахте почему-то никого не было… Я не могла от него отделаться, он пошел со мною наверх… — Она пожала плечами, прикусила губу, опустила голову и, глядя на кончики своих тапочек, смущенно, но отчетливо выговорила: — Мы с ним переспали…
Вот тебе и королева Ядрана, засмеялась я про себя, и до нее дошла очередь. Глядя на стройную фигуру, вырисовывающуюся под нейлоновой ночной рубашкой, я погладила ее по щеке в произнесла:
— Что ж, раньше или позже — все равно это случилось бы.
— Да, только я представляла себе все это совсем иначе, — пролепетала она. — А тут все как-то неожиданно, без всякой подготовки… Знаешь, я даже не знаю, нравится ли он мне… — Она уставилась на меня своими прекрасными, невинными, по-детски чистыми глазами и всхлипнула: — Я, наверное, ненормальная…
Похоже было, что она сейчас расплачется. Вот так, прислонившись спиной к косяку, она выглядела прямо-таки несчастной, но это несчастье было таким красивым, что я только удивлялась, как она могла сохранить себя от этого почти до двадцати двух лет.
— Ну, ты же не маленькая, Кати, — сказала я и доверительно ей подмигнула. — А что со мною?
Она недоуменно взглянула на меня.
— О чем ты?
Я закрутила головой.
— Кати, возьми себя в руки, ну, пожалуйста. Я же не полезу туда, не, стану его пугать. Пойду в учебный корпус. Не беспокойся, как-нибудь перебьюсь до утра.
— Ни в коем случае, — решительно возразила Катаржина. — Пусть он немедленно уходит.
Я взглянула на часы.
— А как? Уже почти половина первого. Дед запер дверь за мной. А сегодня на вахте тот злой и противный, с мохнатыми бровями. Он записался… как Виктор?
— Нет, — ответила Катаржина. — Когда мы пришли, на вахте никого не было.
— Вот видишь! Хочешь получить на первый случай выговор? Она махнула рукой.
— Он же не скажет, что идет от меня. Сунет деду что-нибудь — и порядок.
— Что он ему сунет?… Нет уж, лучше сделай, как другие девчонки. Отведи его в подвал, и пусть вылезет через окно…
— Видишь, как у тебя все просто, а я… — Она нервно поправила волосы и запахнула халат. — Будь добра, посиди здесь немного, я скоро за тобой вернусь. Надо же вас познакомить.
Прежде чем я успела возразить, Катаржина выскочила в коридор. И тут же вернулась.
— Все в порядке, Зузика, — весело выпалила она. — Господин испарился.
Она подала мне листок бумаги с небрежной надписью: «Завтра позвоню. Пока. В.».
— Ишь как испугался меня, — засмеялась я — Как он выберется на улицу?
— Не переживай, — с заметным облегчением произнесла Катаржина. — Сунет деду полсотни, и дело с концом. Денег у него куры не клюют, и потом… он же прошел выучку в Париже…
Мы отправились в комнату. Катаржина сняла, халат и открыла окно, чтобы проветрить помещение. Дыму действительно было полно.
На другой день она вернулась в общежитие довольно поздно.
— Была с ним? — не удержалась я от вопроса.
Она кивнула. Я ждала, что она обо всем расскажет, но она больше не вымолвила ни слова. Вчерашняя откровенность, вызванная, очевидно, моим неожиданным приездом, исчезла без следа. Виктор перестал для нее существовать. А тут как на грех в самый неподходящий момент к ней прицепился Гонза. Обычно она только посмеивалась над безнадежными ухищрениями своих «воздыхателей», а тут вдруг разошлась не на шутку.
— Пусть только попробует ко мне прикоснуться, я его на куски разорву! — заявила она. Конечно, сделать это было бы трудновато: Гонза — один из самых рослых парней на курсе. Выглядит он хоть куда, и было непонятно, почему от одного его вида Катаржина чуть ли не впадала в истерику.
— Слушай-ка, подруга, ты случайно не в положении? Что-то у тебя с нервами не в порядке, — вскользь обмолвилась я.
— Чего ты лезешь со своими дурацкими вопросами? — набросилась на меня Катаржина. — И какого черта я, дура, все тебе — рассказала?
Она так распсиховалась, что я промолчала и оставила ее в покое. А она мне была нужна, очень нужна, потому что неприятности теперь начались у меня. С того вечера, когда мы поссорились из-за Катиного блокнота, Борек явно охладел ко мне, даже стал меня избегать.
«Что я, вор?» — вспоминала я его рассерженный голос, побагровевшее лицо с горящими глазами и то, как сразу же после этого он свалил меня на постель, прямо швырнул туда, ни свет не погасил, ни дверь не запер, хотя по коридору слонялось полно народу и в любую минуту кто-то мог заглянуть в комнату.
Борек ни на что не обращал внимания, ему на все было наплевать, он ничего не хотел откладывать. На мне была узкая юбка, но, к счастью, она лопнула по шву, а не то он бы определенно изодрал ее в клочья, а если бы я сопротивлялась, он бы меня изнасиловал. Но я не сопротивлялась, только подумала, что, наверное, так любили варвары, страстно, грубо, но при этом чудесно. Внутри у меня словно вулкан закипел, каждое его движение вызывало боль, но одновременно и наслаждение, огромное, нескончаемое, невыразимое, и я тоже ни на что не обращала внимания; черт с ней, горящей лампой, и незапертой комнатой. Если бы сейчас распахнулась дверь и к нам ворвались комендант общежития и целый студсовет, я бы только крикнула Бореку: «Давай еще, давай еще! Чихали мы на них! Люби меня еще! Люби, люби, люби…»
