Марина вспомнила, что ей была нужна ручка. Она приоткрыла дверь, оглядела коридор. Ни души. «Все равно, ведь так не пойдешь, не поймут». Марина накинула шубу, герметично запахнулась, вышла из номера.
* * *
Пела незабвенная Русланова."Ты правишь в открытое море,Где с бурей не справиться нам.В такую шальную погодуНельзя доверяться волнам…"
Соня Русланову любила всей душой. И Лещенко она любила. Петра. И Вертинского. А еще – Бориса Рубашкина. Всех «стариков» любила. Такой был вкус. Разыскивала пластинки, торговалась. Или менялась. Несла домой, прижав к груди. Жорик за них высмеивал ее. А за рокеров Соня высмеивала Жорика. Она полагала, что рокеры недостаточно постарели или поумирали, чтобы их можно было любить. Жорик крутил пальцем у виска и говорил, что у Сони некрофилия в чистом виде. В этих вещах он разбирался – учился в университете. «А грязный вид, это какой?» – спрашивала Соня. Жорик говорил, что у нее и грязный и чистый вид в одном лице. Понятно было, что он ни в чем не разбирается. Даже не может правильно применить свои психоаналитические знания. Его самого впору было прозондировать этими методами. Но Соне он был симпатичен. А о другом она пока не думала.
Русланова закончила «По диким степям Забайкалья», затянула «По Муромской дорожке». А потом «Коробейники». А потом «Окрасился месяц багрянцем». И еще, еще. Соня почувствовала, как по спине забегали мурашки. Какой голос, какой дух! Жорику не понять. А потому, что не хочет. Самоуверенность, больше ничего. Гордыня. А ты послушай, вникни. Не хочет. Студенты, они в большинстве своем безбожники – Соня судила по Жорику. Поковырялся в книгах и уже не верит ни во что. Все ему понятно и без Бога. Нельзя так, нельзя. И все-таки, он ей, кажется, нравился. Не красавиц, не урод. Средний парень. Высокий. И добрый – это самое главное.
Соня перевернула пластинку. Русланова принялась за «Выхожу один я на дорогу», а Соня вспомнила про собачку. Вчера вышло объявление, и сразу же получился успех: откликнулся владелец собачки, похожей на собачку старушки. Прискорбно, но владелец бесплатно отдать ее не может. Сейчас не то время, за так ничего не делается. Сумму, которую назвал владелец… Таких средств у Сергея Арнольдовича не было. Владелец сказал, что собачку сможет попридержать всего несколько дней. Три-четыре дня было в распоряжении Сони и Сергея Арнольдовича. Не густо. Но и через неделю денег по-прежнему не будет. «Купите в кредит», – пошутил Жорик, когда вез Соню домой. Соня обиделась. «Ну и зря, – сказал сегодня Сергей Арнольдович, – идея очень даже стоящая». Соня преисполнилась гордостью. За Жорика. Сергей Арнольдович связался с владельцем собачки и предложил выкупить ее с рассрочкой. То есть небольшую часть денег сейчас, а оставшуюся сумму – в несколько приемов. Это было удобно. Владелец согласился, и Сергей Арнольдович договорился с ним о встрече.
Днем Сергея Арнольдовича не было, и Соня гадала, как встретит Жуля новую собачку. «Ничего, разберемся как-нибудь». Соня накормила Жулю кефиром и принялась за дневник. В дневник она выписывала мысли великих о любви. А на прошлой неделе Соня писала о красивом и безобразном. Соня вернулась на ту страницу. Красивое являлось для нее материей сложной, загадочной. Еще больше загадок было в безобразном. Соня перечитала текст. «Он (речь шла о Байроне), будучи собою красавец, воображал себя уродом и дичился общества людей, мало ему знакомых, опасаясь их насмешливого взгляда». Так говорил Пушкин о Байроне. А вот и Чехов в «Исповеди»: «Мне вдруг стало казаться, что люди изменились…. Уроды стали красавцами, злые добрыми, гордые смиренными, мизантропы филантропами». «Вот бы в одночасье Сергей Арнольдович превратился в филантропа, – подумала Соня. – Да…» Или такое: «Чаще всего положительные действующие лица – красавцы, словно срисованные с обложки журнала „Экран“, а отрицательные – уроды». Это Антонов в «Я читаю рассказ». Но большей загадкой для Сони были слова о Гумилеве: «Родители вели из-за меня борьбу. Я был с уродом папой против красавицы мамы и с красавицей мамой против урода папы». Не больше и не меньше…
После трех позвонила старушка. Долго молчала. Соня уже хотела класть трубку. Старушка в последний момент откашлялась и – авансом? – попросила прощения.
– Не стоит, – успокоила Соня старушку и сообщила новость. – У нас для вас хорошее известие. Ваша собачка ждет вас…
– Вы знаете, – перебила старушка и расплакалась, – ведь у меня никакой собачки и не было. Кошечку нужно искать. Мою дорогую…
«Вот тебе раз! – подумала Соня. – Сергей Арнольдович с минуты на минуту будет здесь, что же она ему скажет? Ведь он собаку везет. Собаку!»
– Я не причинила вам хлопот? – спросила старушка.
– Что вы! Нет, конечно, – сказала Соня. – Мелочи жизни.
– Я сегодня… Перебирала фотографии. Вот они… – В трубке зашелестело. – Давно не смотрела их… Несколько дней. И что вы думаете? Вспомнила: кошечка у меня живет… жила. Кошечка. Найдите, прошу вас.
– Давайте так, – предложила Соня, – я к вам подъеду сегодня, и вы покажете мне ваши фотографии.
– Не мои – кошечки, – поправила старушка.
– Да, конечно, – согласилась Соня. – А потом, я думаю, мы сможем ее разыскать. Она, по всей видимости, от дома не ушла далеко. Это ведь кошка.
– Спасибо, спасибо, – поблагодарила старушка и вновь заплакала. – Знаете, как я вам… как вы мне…
– Ничего. Успокойтесь. Все будет хорошо, – пообещала Соня.
* * *
Сергей Арнольдович принял решение ехать в Снежин. Можно было торчать в Москве, сидеть в офисе, грызть ногти. В конце концов, расследование ему никто не поручал, не требовал отчетности, не гнал. Но он хотел этого поручения, и отчитаться хотел – а хоть бы и перед собой! – и гнать себя хотел, раз никто другой не гонит. Однажды взявшись за дело, пусть даже в прошлой жизни – в той, оперуполномоченной – Сергей Арнольдович отступиться не мог.
Он шел к раскрытию, как корабль пустыни к колодцу: бесконечно долго, с немыслимым числом остановок, теряя дорогу и питательный горб. Он не считал, что преступник бросил ему вызов, и не жаждал мести – Сергея Арнольдовича привлекала загадка. Так всегда: сначала больно, потом приятно, в конце еще хочется. Этот афоризм, правда, относился к другой стороне человеческих взаимоотношений, но он подходил и сюда. В самом деле: когда узнаешь о преступлении, получаешь как бы удар под дых – тяжелый, разящий; приближаясь к раскрытию, ощущаешь что-то вроде удовлетворения; а закрыв дело – и своеобразный голод.
Сергей Арнольдович поднялся на третий этаж, отомкнул дверь. Соня разговаривала по телефону. Сергей Арнольдович прислонил трость к стене, распахнул пальто – из-за пазухи вытиснулась лохматая псина. Соня опустила трубку, поднялась навстречу.
– Вот, – сказал Сергей Арнольдович и подал Соне.
Соня молча приняла собаку.
– Что-то случилось? – спросил Сергей Арнольдович, безошибочно угадав настроение девушки.
Соня рассказала о телефонном звонке…
В сущности, это можно было назвать браком – во всякой работе такое случается. Но любая ошибка, как не крути, во многом вещь прогнозируемая. При должном подходе ошибки сводятся на нет. Но только не в совместной работе Сергея Арнольдовича и Сони. Как будто все было против них: и отсутствие клиентов, которые нечасто теряли сумочки, и которые не изменяли супругам, и наступившая зима, когда просто холодно, и лето, когда клиенты вместо того, чтобы бросаться искать юридическую справедливость, едут в отпуска, и заурядное недопонимание.
– А я сейчас ее утоплю, – сказал Сергей Арнольдович после тяжелой паузы и схватил псину.
Соня закричала так, что на столе звякнула чашка.
* * *
Непримиримые враги, заклятые друзья… Когда на одного работника приходится ровно один руководитель – тут есть над чем ломать голову.
– Обратно он ее не принимает, – сказала Соня. – Настаивает на полной оплате.
– И что же нам делать? – спросил Сергей Арнольдович, надевая пальто, потому что торопился на поезд.
– Может, вы сами попробуете с ним поговорить?
– Я могу попробовать только одно: выплачивать тебе зарплату в собаках. Договорились?
Соня вздохнула и отвернулась к окну – чтобы Сергей Арнольдович не увидел слез.
– Значит так, милая. За то время, что меня не будет… Чтобы духу ее здесь не было! Ясно? Хватит уже одной.
– Какую ж выбрать? – спросила Соня.
– Любую.
– Хорошо, – смирилась Соня.
– Выгуливать будешь ты. Утром, днем и вечером.
– Хорошо, – пообещала Соня.
– Опаздывать не будешь.
– Постараюсь.
– Не «постараюсь», а «обещаю», – настоял Сергей Арнольдович.
– Обещаю, – повторила Соня.
– Ежедневная уборка офиса.
– Обещаю.
– Никаких стару… убыточных клиентов.
– Обещаю.
И Сергей Арнольдович хлопнул дверью.
