— Вот же чащоба! — нервно хохотнул пес. — Так ведь они и не учат! Кто так попал — тот пропал. Раб. Ему над Зверем не подняться, бздец. На всю жизнь дурачок. Калека… Хотя, чтоб ты знал, те, кто не оборачивается, живут меньше. Лет десять живут, максимум пятнадцать. Младшая Ипостась, если она без Старшей, изнашивается бы-ыстро…
Пес говорил много и скоро, будто хотел высказаться за долгое вынужденное молчание. Его суетливые нервные движения сказали Локкеру даже больше, чем слова: он чувствовал себя неприкаянным без Стаи и Хозяина, этот пес, он не мог даже поболтать лишний раз. Локкер торопился, но не мог перебить этого зверя из-за обыкновенной, уже установившейся, живой связи.
— Но ты очень умен, — сказал он даже. — Значит, ты не жил в доме у людей?
— Да нет, жил, — очень подвижные рыжеватые бровки пса печально приподнялись, обрисовав морщинки на лбу. — Только я жил уже большой. Уже самостоятельный был такой щенок. Маманя ж моя в подвале ощенилась, несчастная была сука, не повезло ей в жизни. Не Стая, а так, недоразумение… но я все-таки получил какое-никакое воспитание… настоящее, а не от людей.
— А где твоя Стая?
— А Зеленый знает… Давно дело было. Маманю мою застрелили, облава была на бездомных собак. Нас трое было — так где брат с сестрой, я понятия не имею. Их увезли куда-то, а скоро я их и слышать перестал в голове… может, убили, может, сами померли, может, где-то очень далеко — не знаю я. А меня, вот, подобрали. Я симпатичный был щенок, говорят…
— Ты сбежал?
— Да ладно. Какая собака сбежит? А Кодекс? Ты что?… выгнали меня.
— За что?!
Пес встряхнулся.
— Хватит уже. Что это мы все обо мне да обо мне… Ты ж ко мне зачем-то подошел, так говори давай, зачем. Что тебе, лесному, надо тут?
Локкер помедлил, припоминая точно, и медленно, четко сказал:
— Я ищу Северное управление Службы Безопасности. Ты не знаешь, как туда пройти?
— Хорошее место, — кивнул пес. — Кормят. Слушай.
Дождь припустил сильнее, и пес встряхнулся… Лось приготовился слушать и запоминать.
Человек
Патрулирование затянулось.
Не просто объезжали свой район — сначала искали следы пропавшего пса, искали, искали, искали… Время от времени Сапфир или Весна начинали волноваться, тогда Феликс останавливал автомобиль, собак выпускали побегать и понюхать. Они бегали и нюхали, но это был их район, здесь Рамон постоянно ходил с патрульными, им пахло везде и нигде. Моросил дождь и еще больше сбивал с толку. Потом Сапфир учуял свежий след мертвяка, все отложили для погони и ликвидации, потом вызвали экспертов и труповозку, ждали, оформляли протокол, связывались с управлением — а думали о том, что товарища своего так и не нашли…
Потом объехали все сомнительные места. Заглянули в непотребную пивнушку на углу, но на этот раз там буянили сравнительно живые. Дали собакам пробежаться вдоль темной аллейки, но там обнаружились только обжимающиеся парочки.
Уже ближе к вечеру позвонили из жандармерии, вызвали на самоубийство — прыжок с высоты. Место происшествия псы обнюхивали долго и тщательно, следы смотрелись сомнительно. С лестничной площадки, рядом с квартирой самоубийцы и вниз, Сапфир отследил старый, двух-трехдневной давности, запах мертвяка; дом взяли на заметку, расписались в акте осмотра, напомнили жандармам, что информация о всех контактах самоубийцы должна быть непременно отправлена в СБ…
Вернулись, когда уже не осталось сил на печальные мысли. Начинало темнеть. Собаки лежали под сиденьями автомобиля, положив морды на лапы — им не хотелось притворяться людьми, они устали. Ликвидаторы тоже устали до тошноты; Феликс нарушал устав, смоля в приоткрытое окно сигарету за сигаретой, Рональд бездумно смотрел на проплывающий мимо автомобиля город, медленно и розово расцветающий фонарями, вспыхивающий неоном. Дождь к вечеру усилился. Яркие огни отражались в мокром асфальте, как в паркете.
Капитан Тео, проводник Рамона, следователь-аналитик СБ, машинально чесал Сапфира за ухом и думал, что не стоило отпускать Рамона одного. Вообще — не стоит отпускать псов одних — даже когда они уверяют, что это вроде прогулки: сбегать и нюхнуть, просто для очистки совести.
Ищейки не могут его учуять. Либо он убежал из квадрата патрулирования — увлекся преследованием или его увел интересный запах, либо его подстрелили и увезли на машине. Как бы то ни было, потерян пес.
Еще один пес потерян. Самые уязвимые сотрудники СБ и самые необходимые — ищейки. Без них вообще невозможно выйти на след мертвяка или определить степень поражения человека этой заразой. Они первые бросаются в бой, кидаются на вооруженных гадов, в выломанные двери во время облав, без страха и сомнения. И в них же стреляют, прыскают слезоточивым или перечным газом, бьют током чуть ли не все подозреваемые. Их боятся, «оборотней из инквизиции», как вообще боятся почти всех двоесущных. Как бесов в старину.
Если в СБ обращаются по самым экстремальным делам, от ужаса или в депрессии, когда больше никто помочь не может, если ликвидаторов все-таки признают, хоть боятся, и называют инквизиторами — то псов СБ ненавидят безоговорочно.
А журналисты сплошь и рядом раздувают страсти и пишут о «собаках-убийцах»…
Феликс припарковал автомобиль опергруппы на стоянке около управления. Дождь уже лил, как из ведра, люди натянули на форменные береты капюшоны. Рональд повел собак на псарню. Они шли понуро, даже близкий ужин их не воодушевлял, только при виде тети Гортензии, открывшей дверь на звонок, вяло завиляли хвостами, больше из вежливости.
— Я домой пойду, господин капитан? — спросил Феликс, снова вытащив пачку сигарет. — Что уж теперь…
— Иди, — хмуро сказал Тео. — Иди-иди, не жди. Мне нужно позвонить.
Дверь в управление оказалась не заперта, несмотря на то, что приемные часы давно закончились. В дежурной части толпились и галдели простые граждане; между ними мелькал голубой комбинезон медика. Арнольд, сегодняшний дежурный по району, возвышался над ними, как монумент. Голосила женщина.
— В чем дело? — спросил Тео, подходя, и тут же отвлек огонь на себя.
Женщина, немолодая, с увядшим осунувшимся лицом, бешеным, красным и мокрым от слез, с растрепавшимися волосами, кинулась к нему и затрясла кулаками перед его лицом:
— Убийца! Ты командуешь тут, да?! Чтоб вы все передохли, погань, инквизиторы адовы!
Тео мягко, насколько смог, отстранил ее руки, спросил у Арнольда через ее плечо:
— Кого у нее ликвиднули?
— Сына убили, сына! — выкрикнула женщина и зарыдала. Ярость на ее лице не смягчилась от слез. Пожилой мужчина и другая женщина, помоложе, обняли ее с двух сторон, но объятия эти выглядели, как попытка жесткого задержания. Девица, ярко накрашенная и злая, с розовым родимым пятном на щеке и стеклянной звездочкой страза в крыле носа выпалила:
— Пес порвал, прямо на глазах! Гильберт был не мертвяк, ясно?! Сами вы…
Гражданские завопили вразнобой. Все лица одинаково выражали страх и злость, будто их владельцы хотели разорвать Тео с Арнольдом и врачом заодно в клочья, но боялись их оружия или будущего наказания за убийство. Друг на друга они не смотрели.
— Жалобу собираются писать, — сказал Арнольд безнадежно.
— Может, все-таки, выпьем успокоительного и отдохнем? — устало сказал женщине медик, и Тео понял, что эту реплику он повторяет уже не второй и даже не десятый раз. Накрашенная девица ругнулась сквозь зубы. Женщина продолжала рыдать, сипло, уже без слез. Тео тронул медика за плечо:
— Старый?
— Ткани деструктурировались за полторы минуты. На глазах развалился, — сказал медик. — Разумеется, старый. Вы чувствуете? Никто не может слушать, никто не может думать. Родственники, соседи, все уже… под вопросом… Ее племянник покончил с собой две недели назад, ему только что исполнилось четырнадцать лет…
— Чья группа ликвидировала?
— Норма. Он ушел с отчетом к полковнику, сейчас выйдет, — сказал Арнольд. — Нам бы только десять минут еще продержаться… Нашли Рамона?
— Нет, — Тео увидел, что Норм и шеф экспертов торопливо спускаются с лестницы к стекляшке дежурного. — Пропал Рамон. Не знаю, что делать. Пойду посреднику позвоню. Вы уже продержались.
Увидев Норма, женщина запричитала с новой силой. Ее лицо выражало откровенную неистовую ярость, Тео порадовался, что у нее нет оружия. Особенность всех таких случаев — чувства родственников и знакомых ликвидированных мертвяков сродни не скорби и тоске по дорогому человеку, а бешенству наркоманов, у которых отняли дозу. В такие моменты люди не помнят, что все контакты с мертвяком причиняли сильную боль, что жизнь стала омерзительной — их несет состояние, похожее на ломки, тем более сильное, чем сильнее поражена душа.
Норм, походя, пожал Тео руку. Можно ничего не спрашивать: у его ищейки была сегодня сложная ликвидация, и он, похоже, понял, что лучшую ищейку Тео так и не нашли. Тео поднялся наверх, к своему кабинету.
