- Расходитьсь! - кричали они на мужчин, толкая их и задыхаясь. - Расходитьсь!
Мужчины, точно одеревенелые, почти не сопротивлялись усилиям женщин, и те сдвигали их с мест, как тяжелую, приросшую к полу, мебель.
И долго потом сидели отец и сын на табуретах в разных углах комнаты, утомленные, неподвижные, сонные, с беспрестанной судорожной зевотой.
- А ну-ка покажи, какие зажигалки остались, - наконец, обратился Афанасий к Марье, не глядя на нее, протянув к ней руку.
Марья ошалело метнулась в один угол комнаты, в другой, а сама испуганно припоминала, куда дела мешечек с зажигалками, потом опростала кошелку с продуктами, вынула оттуда сумочку, затянутую шнурком, распустила шнурок и подала остатки зажигалок супругу.
- А залапала как! - воскликнул Афанасий, доставая из мешечка одну за другой три зажигалки. - Придется снова глянец наводить! Наверное на базаре всем детям играться давала! Это же не игрушки, это вещи, это товар, который на рынке идет наравне с другим товаром! И его нельзя каждому-всякому в руки давать!
- А не давамши, не продашь! - стояла и неподвижно смотрела огромным косым глазом на зажигалки Марья. - Если бы на толчке были люди, а то ведь там черти! - возбуждалась она при воспоминании о толчке, и костлявое лицо ее бледнело и делалось все более худым и страшным. - Другой мужик, чтоб ему околеть, подойдет, спросит - почем, возьмет зажигалку, вертит ее в руках, взвешивает, как золотую вещь, отворачивает и заворачивает все винтики, вытрусит на ладонь пружинку, посмотрит, сколько камушка в трубку всунуто, много ли фитилька вдето, зажгет, погасит, еще зажгет, еще погасит, как все равно балуется. Смотришь и думаешь, ну, этот возьмет! И не одну возьмет, а все возьмет, в отправку, в деревню! А он, чтоб ему не своей смертью издохнуть, сует обратно мне в руку зажигалку и, даже не сказамши свою цену, потянет вот так носом, как будто ему собственный дом терять, и почти что бегом убегает. И я уже знаю, что это значит, когда человек носом так тянет: это значит, что человеку денег жаль. И такого уже ничем не остановишь, никакой ценой не вернешь. Ему хоть из пушки в спину стреляй, он ни за что не обернется, а еще больше наддает ходу! Вроде рад, что спасся.
- Это не покупатель, - пренебрежительно машет рукой Афанасий и кривит лицо. - Это не покупатель, и такому давать вещь в руки нельзя!
- А разве у человека на лобу написано, покупатель он или нет? Даешь в надежде! Думаешь об пользе!
- Все ж таки покупателя сразу видать! Ну, а почем ты те семь штук отдала?
И Афанасий, как бы заранее готовый к самой ужасной правде, силился сделать лицо равнодушным.
Марья не верила спокойствию Афанасия, и ее косой глаз, ощупывая мужа, вздрагивал в глазной впадине.
- Вот почем продала. - И она назвала цифру.
- Как?! - наморщился Афанасий, точно обжегся.
- Так, - безучастно ответила Марья. - А если бы не продала, вы бы завтра не емши сидели!
- Не надо было торопиться уступать покупателю! Надо было ждать. И он надбавил бы!
- А ты думаешь, я, как пришла, так и уступила? Что же я - дурочка или первый раз продаю зажигалки? И что же я тогда цельный день делала на базаре, если сразу продала? Чай внакладку пила? Я полдня никому не уступала, билась за цену, как сумасшедшая, а потом вижу, что уже после обеда, что народ расходится и что собирается дождь и поднимается ветер, буря и базарный мусор выше крыш гонит, тогда я, как сумасшедшая, бросилась по всему базару тех покупателей искать, которые вначале давали сходную цену. Тут дождь, тут буря, тут бумажки летят выше крыш, а тут я одна бегаю по базару, как сумасшедшая, со своими зажигалками!
- Дождя, положим, не было, - вяло проговорил Афанасий, потом быстро встал и приказал неприятно рычащим голосом: - обедать давай! Ррр...
Марья бросилась в кухню.
VI.
Афанасий и Данила сгребали с большого рабочего стола в одну сторону коробочки со всевозможными медными винтиками, трубками, стальными пружинками, колесиками. Груня расставляла на этом столе четыре обеденных прибора.
Данила, укараулив удобный момент, снял со стены с гвоздя разливательную ложку и бросил ее под стол в ящик с медными стружками.
- Где разливалка? - спрашивала Марья, поставив на середину стола огромный чугунный котел с постными щами. - Никто не видал разливалки? удивленно смотрела она на пустой гвоздь на стене и искала глазами по сторонам.
Все молчали, и Марья пошла искать по всем полкам, в посудном шкафу, в кухне, возле плиты...
Данила тоже встал и, наклонившись к полу, стал заглядывать под стол.
- Может сорвалась с гвоздя и завалилась под стол, - сказал он. - Так и есть, - достал он оттуда разливательную ложку и стряхнул с нее медную стружку.
Вытерев затем разливательную ложку о штаны, он быстро запустил ее в глубокий котел и осторожно, чтобы не взболтать отстоявшуюся гущу, повел ею по самому дну котла. Зачерпнув таким образом со дна гущу, синеватую кислую капусту и желтое разваренное пшено, он так же осторожно направил ложку к своей тарелке. У него талант, который впоследствии озолотит всю семью, поэтому он должен сейчас лучше других питаться.
Все с болью на лицах следили за ним.
- Ты что же это делаешь, сатана? - крепко схватил его Афанасий за руку с разливательной ложкой. - Всю гущу забрал! А другим что? Выложь пшено сейчас обратно!
Данила промолчал, только покраснел и попытался ложку с пшеном донести до своей тарелки. Афанасий оттягивал пшено обратно к котлу, и между сыном и отцом завязалась над столом отчаянная борьба.
- Брось! - кричал отец.
- Нет, ты брось! - отвечал сын.
Сын, конечно, вышел бы из борьбы победителем, если бы в помощь отцу тотчас же не вступилась Марья. Она, хищно выкатив в сторону косой глаз и стиснув зубы, щипала ногтями кисть руки сына, в которой была ложка с пшеном.
- Грунька! - закричала она. - А ты чего не помогаешь? Помогай!
Сын в это время взял и перевернул ложку вверх дном, и вся гуща вывалилась прямо на стол.
- Это самое лучшее, - сказал отец.
Сын бросил опорожненную ложку, и борьба прекратилась.
Несколько мгновений все сидели и осматривали на себе следы борьбы. Афанасий расправлял вывихнутый палец правой руки, Марья откусывала надломанные ногти, Данила высасывал ртом кровь из руки, в нескольких местах поколупанной матерью...
- Он и ложку нарочно спрятал! - пропыхтел запыхавшийся Афанасий. - Я тебя когда-нибудь убью, сволочь такую! - посмотрел он несвоими глазами на сына, бледный, дрожащий, обессиленный от борьбы.
- Ладно, - загудел вызывающе и насмешливо Данила.
- Довольно! - прикрикнула на них на обоих мать. - Будет! Щи стынут! Ешьте!
- Хотя бы обедали, как люди, - уныло пожелала Груня, молодая, безжизненная, как старуха, с полуспущенными на глаза верхними веками, с отвисающими дрябло щеками.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
