мучает голод, но при этом кусок в горло не лезет…
Мама фыркнула:
– Что-то незаметно, чтобы Билл так на тебя действовал.
– А кто сказал, что я о Билле? – парировала тетя, и они с мамой звонко расхохотались. А потом Стелла продолжила: – Взять хотя бы твоих родителей. Ты в курсе, что я их и познакомила? Мы с твоей мамой как-то пошли на районную дискотеку. Но сперва долго прихорашивались у нее дома – помнишь, Лу? А то серебристое платье фламенко, на которое ты целый месяц копила?
Мама просияла:
– Мое любимое! А еще я тогда сделала прическу как у Фэрры Фосетт.
На пороге появился Сэл, и мама обхватила его за плечи и крепко прижала к себе.
– Так вот, на дискотеке парней совсем не было. Точнее сказать, достойных парней. Разве что пара-тройка голубых, но едва ли мы могли их заинтересовать.
– Голубых? – переспросил я.
– Не слушай ты ее, – вклинилась бабушка.
– Иными словами, геев, – пояснила Стелла.
Мама закрыла лицо руками.
– Стелла, не отклоняйся от темы.
– Я предвидела, что твой папа будет от нее без ума, поэтому мы с твоей мамой пораньше ушли с дискотеки, а по пути домой заглянули в «Красного льва». Я подозвала брата, твоя мама пару раз состроила ему глазки, накрашенные голубыми тенями, и мне сразу стало понятно, что они созданы друг для друга. Его нисколько не смутило, что она попросила у него «Чинзано» и лимонад. Его было уже не спасти – пропал человек, поминай как звали. Бармен наверняка решил, что перед ним слабоумный.
Мне нравилось слушать тетю Стеллу. Она умела пересказывать одну и ту же историю так, что каждый раз неизменно казалось, будто ты ее еще не знаешь; и хотя мы с Сэлом уже слышали о знакомстве наших родителей, все равно жадно ловили каждое ее слово в надежде разузнать новые подробности. Что-нибудь такое, о чем можно будет думать всю долгую дорогу домой.
– А расскажи ту историю про Пола и музыкальный автомат, – попросила мама, подперев рукой подбородок. Видно было, что эти рассказы по душе и ей.
Мы с Сэлом навострили уши.
– Про Новый год, что ли? – уточнила Стелла, закурив новую сигарету. – Господи ты боже… Помнишь…
Но тут в замке щелкнул ключ. Мужчины вошли в дом, женщины встали со своих мест, и беседе пришел конец.
* * *
Недавно я был в Сток-Ньюингтоне и прогулялся по Арундел-Гроув. Там по-прежнему теснятся невысокие дома с антеннами на плоских крышах, с кружевными занавесками, раздувающимися от ветра, и с мусорными баками во дворе. Но решеток на окнах уже нет, а по пути к автобусной остановке мне повстречалась целая вереница кафе с нарядными уличными столиками. За одним из них сидел парень с крохотным стаканчиком кофе и ноутбуком и энергично стучал по клавишам, ничуть не опасаясь грабителей.
Уже давно нет ни дедушки с бабушкой, ни прежней жизни. Но воспоминания шагают за мной неотступно.
Июль 2003
– Боже мой, ты только глянь!
Я был уже на середине дорожки, ведущей к дому, сжимая в руке ключ и надеясь, что папа еще на работе или забежал в паб. Когда Анна спросила, почему бы нам сегодня не посидеть у меня, я решил, что она шутит, но мой нервный смешок привел ее в замешательство. А теперь она замешкалась у калитки – по всей видимости, осознав, что напрасно это все предложила.
– Можешь идти, если хочешь, – сказал я, уставившись на ключи.
– Что-что?
– Тебе наверняка есть куда пойти? Если так, я не обижусь.
Она нахмурилась и посмотрела на меня, и я сразу почувствовал нетерпение, которое моментально вспыхивало в ней каждый раз, когда она не понимала, к чему я клоню.
– О чем ты? С какой стати мне уходить?
– Мне показалось, что…
– Я вот что тебе показать хотела, – она кивнула на три высоких, футов в пять, подсолнуха у подъездной дороги. Они легонько покачивались на ветру, красуясь перед нами, будто чувствовали, что ими восхищаются.
Я кивнул, сделав вид, будто с самого начала правильно ее понял.
– Ах да, я уже так к ним привык, что и не замечаю.
Анна молча ждала продолжения.
– Стелла, моя тетя, посадила их в первое лето после маминого ухода, – на последнем слове мой голос предательски дрогнул. Но я торопливо продолжил: – Сказала, что после школы нас должно встречать что-то яркое и нарядное, чтобы радостнее было возвращаться. Предложила либо цветы посадить, либо выкрасить входную дверь в ярко-желтый, но на это наш папа ни за что бы не согласился.
– Красота какая, – сказала Анна, переведя взгляд с цветов на меня. – И как они, делают свое дело?
– В смысле?
– Ты улыбаешься, когда их видишь?
Я уставился на цветочные спинки. В этом году подсолнухи набрались силы и роста. Они уже расцвели в полную мощь, гордо выпрямили крепкие стебли, расправили листья так широко, что почти касались друг друга. А я ведь за все лето впервые обратил на них внимание.
– Ну да, пожалуй. Стелла каждый год их пересаживает. Это уже традиция, которую она свято чтит. – Я подошел поближе к Анне и коснулся темной середины одного из подсолнухов. – Видишь сердцевину? Под конец сезона, когда цветок умирает, она засыхает и превращается в семена. Часть из них Стелла хранит до весны, а потом снова сажает в землю.
– Получается, нынешние подсолнухи – это потомки тех, которые она посадила в самом начале?
Я задумался над ее словами:
– Видимо, местечко тут хорошее, солнечное.
– Подсолнухи мне никогда особо не нравились, – призналась Анна и, вытянув руку, погладила лепестки. – Но я видела их только в вазах да в супермаркетах, в пластиковой обертке. И всегда в них было что-то такое отталкивающее. Но эти – совсем другое дело. Они тут удивительно к месту.
– И представь себе, выживает всегда только три цветка.
– Только три?
– Тетя обычно сажает четыре, но один каждый раз погибает. Мы раньше даже ставки делали, какой из них не вытянет.
Я почувствовал на себе взгляд Анны.
– Нравится мне эта твоя тетя Стелла, – сказала она и нежно толкнула меня в сторону дома.
* * *
– Ну а в твоей постели сколько парней побывало? – спросил я.
Дело было после нашей первой ночи. Я проснулся утром, в то время, когда народ за окном вовсю спешил на работу, осторожно перебрался через спящую Анну, спустился на первый этаж и приготовил сэндвичи с беконом. Когда я вернулся с тарелкой и чашкой чая и открыл дверь, она лежала посреди кровати, закинув на одеяло обнаженную ногу. Она уже не спала, ее черные
