пощипать. Нужна ведь самая малость!
— И правда, — согласился Петька. — Только там написано: «Экспонаты руками не трогать!»
— На медведе не написано. Это я хорошо помню.
— Идем, посмотрим!
Музей размещался в старинной каменной церкви. Когда мы туда пришли, народу там оказалось немного — три или четыре посетителя бродили по пустым холодным залам и глазели на всякие древности. У входа в залы, в прихожей, стоял письменный стол, за ним сидел заведующий — маленький тощий старичок с редкой бородкой. На носу у него — круглые золоченые очки. Это — Леонтьич, единственный работник музея, если не считать уборщицы.
По другую сторону, напротив Леонтьича, стояло чучело большого бурого медведя с разинутой пастью, с оловянной тарелкой в вытянутых лапах.
Леонтьич обернулся, близоруко посмотрел на нас и взялся за книжечку с билетами. Билет стоил недорого, но денег у нас не было. Видя, как мы безуспешно шарим по карманам, Леонтьич усмехнулся в бороду и махнул рукой:
— Ладно, школьникам можно смотреть бесплатно. Только руками ничего не трогайте.
— Спасибо, Борис Леонтьевич, — сказали мы и стали разглядывать чучело.
— Какой славный, симпатичный Мишка! — принялся хвалить Сережка.
— Очень хорошее чучело, — поддержал его Петька.
— Это из породы бурых медведей, — глубокомысленно заметил Сережка. — Они водятся в лесах…
— И едят малину и овес.
— А еще лазят за медом в дупла…
На чучеле и в самом деле запретной таблички не было. Можно было протянуть руку и вырвать клочок шерсти. Но Леонтьич сидел рядом и искоса следил за нами.
— Борис Леонтьевич, — обратился к заведующему Сережка. — Скажите, пожалуйста, зачем у этого медведя тарелка? Деньги собирать?
— Нет, — Леонтьич поднялся из-за стола. — Визитные карточки.
— Как это так?
— Очень просто. Это чучело бурого медведя раньше стояло в прихожей коннозаводчика Сарычева…
Мы нарочно разделились на две группы. Петька стал за спиной Леонтьича, но удобного момента, чтобы вырвать шерсти, никак не выдавалось, Леонтьич продолжал:
— Ну и вот, к Сарычеву часто наезжали гости, приходили разные деловые люди. И так как Сарычев был большой оригинал, то он распорядился, чтобы все посетители клали свои визитные карточки на тарелку, которая была в руках… то есть в лапах медведя. А потом лакей брал с тарелки визитные карточки и относил их хозяину. Понятно, молодые люди?
— Понятно!
Леонтьич хотел было опять сесть за свой стол, но Сережка тронул его за рукав:
— Борис Леонтьевич! Мы хотим посмотреть старинное оружие и послушать… послушать о польско-литовском нашествии.
— Ну что ж, идемте в отдел семнадцатого века, — пригласил Леонтьич и запер ящики стола на ключ, а потом повел нас к витрине, где под стеклом было разложено старинное оружие — сабли, мечи, пистолеты, алебарды. Там он стал читать нам целую лекцию:
— В семнадцатом веке, когда польско-литовские войска вторглись на территорию Руси и подошли к Москве, для нашего государства создалась крайне опасная, критическая обстановка…
Он говорил про семибоярщину, про нападение шведов на Новгород, про Минина и Пожарского, а Петька тем временем незаметно отстал и вернулся к чучелу.
Вскоре он снова присоединился к нам. Теперь мы уже без интереса слушали словоохотливого Леонтьича и, задав ему из вежливости несколько вопросов, поспешили уйти.
— Ну, вырвал? — спросили мы у Петьки на улице.
— Там вырывать нечего. Шерсть сама лезет. Этому чучелу сто лет в обед.
— Покажи!
Петька разжал кулак, и мы увидели маленький клочок шерсти.
— На три удочки хватит, — сказал Сережка. — И немного еще останется. А ты в каком месте вырвал?
— На самом заду. Там шерсть погуще, и незаметно, что вырвано.
— Ладно. Пойдем.
Остаток дня мы возились с удочками, плели лесы из конского волоса и привязывали к крючкам шерсть, а под вечер отправились на реку.
Я забрел в воду по колено, на самую быстрину, и пустил лесу по течению. Клочок шерсти шел по верху и впрямь был похож на мотылька или муху. Пропустил лесу раз, другой, третий, но хариусы не брали.
«Видно, еще рано, — подумал я. — Надо подождать, когда солнце опустится к самому горизонту».
Выше меня по течению стоял Петька, а ниже — Сережка. У них тоже крючки оставались нетронутыми. Мы взмахивали тонкими, гибкими удилищами. Вскоре это нам наскучило, и мы выбрались на берег.
— Попробуем перед зарей, — сказал Петька, — когда рыба будет ужинать перед тем, как лечь спать.
Сережка, развернув закатанную штанину, отжимал из нее воду.
— Интересно! Как они ложатся спать? — спросил он. — На перины с пуховыми подушками, да?
— Ну да, подушки, — махнул рукой Петька. — Они идут на глубину и спят, стоя против течения. Только хвостиками помахивают.
— Спят и помахивают? Интересно! А ты видел?
— Конечно, видел.
— Как же ты видел на глубине-то?
Через мост снова загрохотал поезд. Часовой вышел из будки и неподвижно замер возле нее. На солнце поблескивал штык винтовки.
— Хорошо, что Графа нет, — заметил Петька. — Как он прозевал нашу рыбалку?
— Еще придет! — отозвался Сережка. — Надоест бегать с мелюзгой и примчится сюда. Вот увидите!
Солнце медленно, словно бы неохотно тянулось к верхушкам елей, опускаясь все ниже. Редкие перистые облака на западе занялись пламенем.
— Пора! — Сережка встал.
Мы снова забрели в воду. Ветра не было, и река была спокойна. Только возле камней кипели буруны. Над водой роились всякие мошки, крохотные мотыльки — «липки». Когда они опускались к самой воде, раздавался всплеск: играла рыбешка, на лету ловила насекомых. Вот, кажется, заиграли и хариусы. Всплески были осторожны, точнее не всплески, а вьюнки, воронки. Я, еле удерживая равновесие, закинул лесу подальше, затаил дыхание. Возле крючка с шерстью вода крутанулась воронкой, и рука ощутила упругий рывок. Я подсек, потянул удилище на себя. Серебристое тело хариуса тяжело моталось на лесе. Я выбросил его на берег и поспешно вышел из воды, стараясь меньше шуметь. Хариус сорвался с крючка и затанцевал к воде, я еле успел его схватить. Положил в ведерко. Но когда снова забрел в воду и закинул удочку, крючок утонул. Я поправил насадку, закинул снова — повторилась та же история.
— Тонет, — негромко сказал я Петьке.
— И у меня тонет, — отозвался он полушепотом.
— У меня тоже, — пожал плечами Сережка.
Оба они вытащили по рыбине. Дальше ловить было бесполезно, и мы вышли на берег.
— Надо сменить шерсть. Доставай, Петька, запасную.
Мы разделили остаток шерсти поровну и сменили «мотыльков». Я поймал двух, Петька трех, Сережка одного хариуса, и крючки снова погрузились в воду. Пробовали подсушить шерсть, но напрасно.
— Старая шерсть. Жиру в ней нет, — объяснил Сережка.
— Мало я надергал, — пожалел Петька.
— Пошли домой. Уже
