Мир закружился у меня перед глазами, я чувствовал, что близок к обмороку.
Вдруг до меня долетел плач. Я был так ошеломлен, что а первую минуту подумал, что действительно слышу голос осужденных на вечные муки... Но на этот раз это был не призрак. Плач слышался на самом деле через трубку, соединяющую шлемы наших воздухонепроницаемых костюмов.
Немного придя в себя, я огляделся. Вудбелл, оперевшись спиной о скалу, стоял бледный, с опущенной головой. Варадоль, подобно дикому зверю на привязи, нервно расхаживал, насколько позволял ему грунт и трубка, и оглядывался, как будто искал среди этих скал дорогу и выход. Марта сидела на камнях, опустив лицо на колени, и тряслась от рыданий, вызванных сильным нервным потрясением.
Охваченный жалостью, я подошел к ней и положил свободную руку ей на плечо. Тогда она, как-то по-детски жалобно закричала, как в ту памятную ночь, перед смертью О'Тамора: - На Землю! На Землю!
Такое глубокое отчаяние слышалось в ее голосе, что я не мог найти слов, чтобы ее утешить. Впрочем, можно ли было это сделать? - положение наше было действительно отчаянным. Я повернулся к Варадолю:
- Что теперь будет? Петр пожал плечами.
- Не знаю... смерть. Ведь отсюда невозможно спуститься.
- А если вернуться? - спросил я.
- О да! Вернуться, вернуться! - рыдала Марта. Казалось, что Варадоль не слышит ее плача. С минуту он смотрел прямо перед собой, а потом ответил, повернувшись ко мне:
- Вернуться... разве только для того, чтобы, потеряв много драгоценного времени, опять встретить на своем пути подобную преграду. Смотри! - Он опять повернулся лицом к северу и окинул взглядом необозримую равнину Моря Имбриум, лежащую за нами.- Если бы мы могли туда попасть, перед нами была бы относительно ровная дорога, но мы туда не попадем... Разве что сломав шеи...
Я посмотрел в указанном направлении. Море Дождей, гладкое, освещенное солнцем, показалось мне раем, особенно в сравнении с жуткой внутренней частью Эратостенеса. Оно начиналась тут же, почти у наших ног, казалось так близко, что достаточно прыгнуть, чтобы там очутиться. Однако нас отделяла от желанной равнины тысяча метров отвесной скалы, не подходящей для спуска!
Мы сбились в кучу и уставились на это вожделенное пространство, которое могло нас спасти. Мы не чувствовали усталости и палящих лучей солнца, которое уже наполовину выглянуло из-за края скалы, нависшей над нами. Через минуту Петр повторил:
- Мы туда не попадем...
Ответом ему было громкое рыдание Марты, которая не могла больше держать себя в руках. Варадоль потерял терпение.
- Молчи! - крикнул он, хватая ее за плечи,- или я тебя отсюда сброшу! У нас и так достаточно хлопот!
Томаш вдруг выступил вперед.
- Успокойся, и ты не плачь, мы доберемся до Моря Имбриум. Возвращаемся к автомобилю.
В этих спокойно и решительно сказанных словах было столько уверенности, что все повернулись, чтобы исполнить приказ, не смея ни сопротивляться, ни задавать вопросов.
Вудбелл задержал нас еще немного.
- Посмотрите,- сказал он, указывая на обрывающиеся к Морю Дождей склоны Эратостенеса,- видите ту площадку, начинающуюся пятьюдесятью метрами ниже у подножия отвесной скалы? Насколько можно судить отсюда, она достаточно полого спускается к равнине. Оттуда мы могли бы съехать вниз.
- Но эта стена...- невольно прошептал я, взглянув на отвесно обрывающуюся скалу, которая отделяла нас от нее.
- Ерунда! У нас достаточно навыка лазанья по скалам. Мы с легкостью преодолеем эту преграду. А машину?.. Машину спустим, обвязав ее тросами. Не забывайте, что мы находимся на Луне, где сила тяжести в несколько раз меньше, и спуск с высоты в 50 метров значит то же самое, что на Земле спуститься с высоты в 8 метров.
Мы последовали совету Томаша.
Через сто девять часов после восхода Солнца мы начали спускаться по крутому склону Эратостенеса, чтобы достигнуть Моря Имбриум. Почти трое земных суток продолжался спуск в долину, лежащую почти у наших ног. Большую часть пути мы преодолели пешком, обжигаемые немилосердными, все более отвесными лучами солнца, падая от усталости и напряжения.
В течение этих трех суток, не знаю, удалось ли нам поспать хотя бы двенадцать часов, отыскивая каждый раз наиболее затененные места, чтобы укрыться от сжигающих заживо лучей солнца. Моментами зной лишал нас сознания.
Был уже лунный поддень, и солнце стояло над нашими головами рядом с темным шаром Земли, окружённым кровавой каймой насыщенной сиянием атмосферы, когда мы, измотанные до предела, оказались наконец на равнине.
Жара была такой чудовищной, что перехватывало дыхание, а кровь застилала глаза и стучала молотом в висках. Уже и тень не давала спасения! Раскаленные скалы дышали огнем, как жерло доменной печи. Селена тяжело дышала, высунув язык, щенята жалобно скулили, неподвижно растянувшись в углу автомобиля. Постоянно кто-то из нас падал в обморок, казалось, смерть ждет нас у входа в желанную равнину!
Необходимо было спасаться от солнца - но куда?
Тогда Марта вспомнила, что, спускаясь с горы, видела глубокую расщелину, которую, вероятно, заслоняли от нас сейчас неровности грунта. Двинувшись в указанном направлении, мы и в самом деле после часа быстрой езды, показавшегося нам годом, наткнулись на эту расщелину. Это было ущелье с отвесными стенами, образовавшееся благодаря трещине лунной коры, до тысячи метров глубиной и в несколько сотен метров шириной, совсем непохожее на земные овраги и ущелья.
Простиралось оно, насколько можно отсюда судить, на десятки километров параллельно цепи Апеннин, не помеченное на картах Луны, ускользнувшее, вероятно, от внимания астрономов по причине тени, в которой почти всегда должно было находиться, располагаясь вблизи высоких гор.
Для нас эта расщелина стала спасением. Достигнув места, где она начиналась, мы быстро съехали вглубь и только тут, тысячью метрами ниже поверхности Моря Имбриум, нашли немного прохлады...
После долгого размышления мы изменили маршрут путешествия. Вместо западного направления мы решили повернуть прямо на север, к полюсу Луны. Выигрыш при этом был двойной. Прежде всего перед нами более тысячи километров относительно ровной и хорошей дороги через равнину Моря Имбриум, что значительно убыстряло путешествие. Вовторых, приближаясь к полюсу, мы попадаем в широты, где солнце днем не стоит так высоко над горизонтом, а глубокой ночью не заходит за горизонт; таким образом, можно найти там сносную температуру. Еще один такой полдень, как сегодня, и наша смерть станет неизбежной.
На Море Имбриум, 340 часов после восхода Солнца.
День клонился к вечеру. Вскоре, через четырнадцать с половиной часов, зайдет солнце, которое теперь стоит над далекими, закругленными холмами на западе, поднимаясь лишь на несколько градусов над горизонтом. Все неровности местности, каждый камень, каждое небольшое возвышение - бросали длинные, неподвижные тени, разрезающие в одном направлении гигантскую равнину, на которой они находились. Насколько мог охватывать взгляд-ничего, только пустыня, безбрежная, мертвая, распаханная длинными каменными грядами с юга на север, поперек которых чернели полосы теней... Далеко-далеко на горизонте торчали самые высокие иглы вершин, увиденные с Эратостенеса, а сейчас заслоненные от нас шарообразной поверхностью Луны.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
