Учреждения стоят ровно столько, сколько люди, которые их представляют! Тот, кто хочет писать историю, должен судить не людей по поступкам, а поступки по людям. Но чем больше побеждал материализм, тем меньше обращали внимания на людей — и тем больше на их "успехи". Кто хочет, однако, судить о действиях по людям, тот должен хорошо знать этих людей лично и наблюдать за ними как независимый наблюдатель. Он должен оценивать их не из-за намерений или даже не ради какой-то политической тактики, а исключительно для того, чтобы оказать честь правде!
Предвоенное, военное и прежде всего послевоенное очернение немецкого народа и его прошлого имеет с правдой так же мало общего, как и с честью, — оно служило и служит исключительно подготовке третьей мировой войны, на тот случай, если снова не удастся навсегда сломать хребет немецкому народу.
Часть 7. Клевета: психологический геноцид!
Как раз в этой связи проблема "уничтожения евреев в концентрационных лагерях", пожалуй, является самой потрясающей во всех отношениях, причем для всех участников, на какой бы стороне они ни стояли или ни стоят сейчас.
Я сразу после войны был в плену вместе со многими людьми, которые в последние годы войны были заключенными в самых различных больших немецких концентрационных лагерях. Я слушал все их рассказы, насколько это было возможно. На самом деле я не видел ни одного, кто мог бы подтвердить мне, что в одном из тогдашних концлагерей когда-нибудь хоть один человек был отравлен газом. То, что трупы жертв разразившихся в самом конце войны эпидемий были сожжены, так как их больше нельзя было погребать, и что это происходило уже и тогда, когда управление лагерями было в руках оккупационных властей, было сделано только по соображениям гигиены само собой разумеющимся делом и было совершенно необходимо. В конце войны, несмотря на все усилия, больше не было возможности доставать лекарства, продовольствие и т. д. Между тем давно доказано, что, к примеру, в лагере Дахау никогда не было никакого сооружения для убийства людей с помощью газа.
Я уже сообщал ранее, что по официальной статистике во время, о котором идет речь, отсутствовали в целом самое большее 3,7 % евреев — от всех евреев во всех странах. Евреи эмигрировали не только из Германии, но и из балканских стран, из Франции, Греции и Италии.
Когда американцы во время войны высадились в Касабланке, только из города Марракеша 5000 евреев покинули Марокко. Почему же из гораздо больших городов Марокко — Касабланки, Рабата, Танжера и т. д. — не могло убежать намного больше евреев — так же, как и из других арабских стран?
Как много евреев были достаточно хитры, чтобы больше не регистрироваться как евреи в странах, в которых они остановились — например, в Чехословакии, Польше, Венгрии, Румынии и т. д.? И число евреев, которые исчезли или скрылись в СССР, должно составить свыше миллиона.
Но почему же, собственно, так злятся сегодня махинаторы общественного мнения, если выявляется, что в обсуждаемое время пропало вовсе не восемь миллионов, а самое большее до полумиллиона евреев? Ведь следовало бы радоваться тому, что пропало как можно меньше людей! Только число тех евреев в Германии, которые во время войны и после войны смогли из Германии или из занятых немцами территорий убежать через нейтральные страны в США, должно быть велико, так как после войны в США жило гораздо больше евреев, чем до войны.
Само собой разумеется, это ужасно, когда людей убивают. Но если считать одних, тогда нужно считать также и других. Нельзя, чтобы во всем обвиняли Германию, так как она проиграла войну и едва ли может защищаться, в то время как умалчивают почти все, за что соответствующим способом несет ответственность противоположная сторона.
Почему можно уже десятилетиями безнаказанно говорить по всему миру о шести миллионах отравленных газом евреев — но при этом человечество никогда не узнает, что было сделано с уже беззащитной Германией в последние дни войны и сразу после заключения перемирия? Почему человечество еще и сегодня не знает, сколько десятков тысяч немецких солдат СС были расстреляны только потому, что у них была на руке татуировка с указанием группы крови, чтобы им в случае ранения быстрее всего было сделано правильное переливание крови?
Почему от человечества до сих пор скрывается, какую невообразимо ужасную кровавую бойню учинили англо-американские бомбардировщики в городе Дрездене, где из военных объектов были только госпитали, как раз в тот момент, когда огромные массы убегавших с Востока силезцев с трудом протискивались по переполненному городу? В Дрездене были убиты сотни тысяч бедных и самых бедных гражданские лиц, которые за всю войну не сделали ни одного выстрела. Почему от человечества утаивают правду об адском конце немцев в Праге, где немецкие солдаты, подожженные как факелы, окаймляли дороги, где десятки тысяч немцев, большей частью босиком, оплеванных и избитых, гнали через руины? Почему никогда не сообщают, что сделали в Ашаффенбурге американские солдаты-негры с 300 немецкими девушками, которые были размещены там в казармах как помощницы службы связи армии?
Почему в течение десятилетий молчат о бесчисленных и большей частью очень жестоких пытках, которым подвергались от рук оккупационных властей тысячи немецких солдат, офицеров, а также гражданских лиц — уже после войны? Мне как раз сейчас приходится часто вспоминать об этом, когда я читаю в сегодняшней федеральной прессе, с каким возмущением пишут там о предполагаемых мучениях в Чили, Испании или Греции, — как если бы их никогда не было в так называемых "демократических" странах Запада.
Почему Папа Римский только недавно мог говорить о "преступной Германии прошлого", если он, как видно, бездеятельно взирает на длящуюся теперь уже больше десятилетия преступную гражданскую войну, которую ведет его церковь в Северной Ирландии против протестантов, войну, которая захватывает все более и более широкие круги и давно уже перекинулась из Ольстера на собственно английский остров?
Не были ли войны в Корее и Вьетнаме намного более жестокими, чем борьба немцев во время Второй мировой войны?
Собственно, всегда клевещут только на немцев. И преимущественно снова и снова из все тех же кругов. Так как самым большим бизнесом на этой Земле все еще является война! Не для тех, кто воюет, конечно, а для поставщиков оружия, а самым злым оружием была и остается клевета.
Германская империя не только не хотела войны, но и полностью рассчитывала на длительный мир. Война была ей навязана. И как раз те же самые круги, которым удалось втянуть ее в войну, позаботились и о том, чтобы война стала бесконечной. Эта всемирная клевета — не что иное, как часть все еще продолжающегося военного положения, поэтому немецкое правительство может просто так защищаться от этого. Федеративная Республика Германия находится в зависимости от держав-победительниц благодаря многим очень серьезным договорам, в частности, "Договору о Германии" (Боннскому соглашению 1952 года). Сверх того, она, однако, еще добровольно вступила в международную зависимость, условиям которой она могла бы отвечать в полной мере только как суверенное государство. Однако она может либо находиться в прежней зависимости, либо быть суверенным государством. И то и другое одновременно в любом случае является роковым.
Уверенный в себе, в своих силах немецкий народ дал бы поддержку правительству, чтобы то могло заняться соответствующей необходимой политикой, чтобы больше не быть только получателем приказов из США и добиться, наконец, мирного договора. Но зависимое государство никогда, напротив, не сможет свободно вести переговоры.
Однако предпосылкой для такой необходимой уверенности в себе нашего народа — на Востоке и на Западе — является абсолютная правда о прошлом народа, о его судьбе, о его "Я". И пусть даже эта правда была бы самой плохой, самой горькой, но все же при всех обстоятельствах она невообразимым для нас способом стала бы нашей судьбой, определением, но также и, бесспорно, процессом в ходе отчетливо ощутимого естественного порядка этого мира.
Пока большинство немцев к несчастью занимаются "страусиной политикой", чтобы все более безмятежно посвящать себя своему личному благополучию, — до тех пор наша дорога постоянно ведет вниз, прежде всего в душевном отношении, и, в конце концов, это означает полное разрушение. Этот народ опустился уже до того, что готов отказаться от правды о себе самом и вместо этого без всякой критики выбирать тех, кто распространяет самую приятную ложь и лакировку.
Народ, который позволил воспитать себя так, что интересуется лишь соответствующей программой телевидения, однажды, не раздумывая, вовсе откажется от какой-либо общности, от своего государства, от когда-то такого большого уважения во всем мире и, наконец, от подрастающего поколения. Нам больше не нужны никакие доказательства из политики, у нас есть более чем достаточно доказательств из ежедневной жизни:
