– Может, проведем церемонию здесь? – нерешительно оглядел претендентов и виновато погладил большой деревянный ларец, выглядывающий из седельной сумки, Иван. – Или объедем и попытаемся пробиться по другой улице? Бароны презрительно оскалили зубы. Граф фыркнул.
– А зачем так далеко ходить? – мило улыбнулась Серафима, направила лошадь к заколоченному окну заброшенного дома-дворца – как раз на уровне седла – и подергала неровную серую доску.
Ржавые гвозди, вколоченные прямо в ставни, глухо заскрипели, застонали, доска чуть подалась, но устояла.
– Ты куда? – забеспокоился супруг.
– Залезем через окно, найдем балкон, а дальше – как по плану, – повела она плечом, оценила одним взглядом специалиста масштаб предстоящих разрушений и потянула из ножен меч.
Потом передумала и царственным жестом ткнула в доживающую свои последние минуты раму.
– Спиридон, Кондрат – очистите парадное для благородной публики, пожалуйста.
Гвардейцы подъехали к окну, деловито, словно занимались этим, по крайней мере, два раза в день с перерывом на обед, подсунули под полусгнившие доски древка алебард, и над благоговейно притихшей толпой полетели хрипы и трески ломающихся ставней.
На лице Иванушки отразилась внутренняя борьба нежелания заходить в чужой дом без разрешения хозяев и чувства долга.
С перевесом в пол-очка в дополнительном раунде победил долг, и царевич смирился.
– Добро пожаловать, – неловким жестом указал он на открывшийся проем – узкий и высокий, увенчанный стрельчатой аркой, больше похожий на бойницу, чем на отверстие в стене, предназначенное для обозревания красот улицы.
Претенденты брезгливо скривились и выжидательно уставились друг на друга. Слово взял барон Силезень.
– Я – наследник рода Дрягв, если вы помните, молодые люди! – возмущенно надул впалые щеки и встопорщил бороду щеткой барон. – Мы согласились на этот ваш… фарс… но всему есть пределы! И я не намерен лезть в чужой дом как тать… через… окно! Дворянское достоинство для меня превыше всего в любой ситуации! А это… это… это уже не просто фарс – это какой-то балаган!.. Цирк!.. Сумасшедший дом!..
– Очень жаль, – Серафима изобразила всем своим видом неизбывную печаль и исподтишка подмигнула воздержавшимся дворянам. – Значит, церемонию и всё остальное придется проводить без вас…
– Очень жаль, – радостно закивали те и веселым табунком направились к зияющему затхлым полумраком оконному проему.
Барон Силезень заскрипел зубами, но дворянское достоинство проиграло амбициям нокаутом на первых же секундах и, едва дождавшись, пока Кондрат и Спиридон окажутся внутри, отталкивая соперников, он устремился вперед.
Толпа на Господской зааплодировала: она явно получала больше, чем рассчитывала, и была этим счастлива.
По сигналу Серафимы большая часть процессии осталась на улице, а в дом протиснулись претенденты, лукоморцы, Находка, двое гвардейцев и по знаменосцу, трубачу и барабанщику от каждого кандидата в цари. Больше старый дом мог с непривычки и не выдержать.
Втянув вслед за хозяином за руки последнего солдатика – пухлого коротышку-барабанщика с несчастным лицом из свиты Жермона, гвардейцы двинулись вперед разведывать путь к ближайшему балкону, а остальные остались топтаться на месте и с любопытством оглядываться.
– Да… не устаю удивляться… жили же наши предки!.. – восхищенно выдохнул Дрягва, жадно впитывая огромность зала, призрачную роскошь покрытой толстым слоем пыли и плесени мебели, высокие потолки с лепниной, огромную, будто именинный пирог короля, позолоченную люстру на тысячу свечей[14] в центральной розетке и исполинский – как парадные ворота дворца – камин у дальней стены.
– Клянусь своим замком, в этой комнате поместится половина моего заново обретенного городского дома!.. – восторженно постучал себя в бронированную грудь кулаком Жермон.
Старые латы, последний писк оборонной моды более чем полувековой давности, отозвались глухим звоном, словно побарабанили по полупустому ведру с картошкой. С потолка посыпалась пыль и сухие мухи.
– И весь ваш замок, – издевательски покривил тонкие бескровные губы Брендель, как бы нехотя оторвавшись от рассматривания роскошного некогда убранства почти бескрайнего зала. – Нет, милейший Жермон. Ваши предки так никогда не жили. Не вводите в заблуждение непосвященных… Иван и Серафима переглянулись: «Ага, это про нас!»
– …Род Жермонов, рассказывал мне дед, всегда любил пустить пыль в глаза, – пренебрежительно растягивая слова, Брендель многозначительно стряхнул с плеча мумифицированные останки большой зеленой мухи и целенаправленно продолжил компрометацию соперника в глазах жюри, – и на пирах, балах и охотах, не задумываясь, спускал все те немногочисленные деньги, что успевали заработать их крестьяне и ремесленники.
– А мой дед рассказывал мне, что ваши предки, записные скупердяи, во время наших пиров и балов таскали со стола заморские плоды и южные вина и уносили за пазухой и в рукавах домой, потому что они скорее удавились бы, чем разорились на их покупку! – не остался в долгу милейший барон.
Карбуран и Дрягва раскатисто и гулко расхохотались, захлопали себя по тощим ляжкам и затрясли головами, словно более смешной шутки они не слыхали за всю свою жизнь.
Брендель побелел от злости, скрипнул зубами, рука его потянулась к рукояти меча, рука Жермона – тоже, но ссору с членовредительством успела предотвратить Находка.
– Как тут было красиво, наверное, когда здесь жили люди!.. – не замечая готовых изрубить друг друга в салат противников, мечтательно протянула она, щелкнула пальцами, и в воздухе повис, медленно вращаясь и переливаясь, шар из теплого бело-желтого света размером со средний арбуз.
Полумрак нервно съежился и отступил в дальние углы, оставляя поле боя за ученицей убыр и ее светильником.
– Смотрите, тут фигурки у стен стоят!.. И не деревянные, как в замке, а медные!.. и каменные тоже есть!.. – удивленно восклицала Находка, неспешным, благоговейным шагом передвигаясь от статуи к статуе вдоль стены и заколоченных окон. – Люди ровно настоящие… Только пыльные и не шевелятся…
Ожидающая принесения присяги группа, состоявшая процентов на восемьдесят из видавших виды циников, мысли которых еще минуту назад были заняты совсем другим, словно заразилась искренним восхищением деревенской девушки и, как заколдованная, двинулась рассматривать творения старых мастеров и удивляться вместе с ней. Самым последним шел и удивлялся граф Брендель.
«Что здесь делает верява? Сдается мне, что эти лукоморцы что-то со своей клятвой не договаривают. Не нравится мне всё это, ох, не нравится. С Сорокопутом бы посоветоваться, да поздно…»
– …Интересно, кому этот дворец принадлежал до того, как покойный Бессмертный воцарился в Стране Костей? – заложив руки за спину и склонив голову набок, Иван, словно в музее, прохаживался от статуэтки к картине, от картины к истлевшему гобелену, от гобелена к мозаике и утешал себя мыслью, что бывшие хозяева не выставили бы на всеобщее обозрение ничего такого, что не хотели бы показывать посторонним глазам, и что вовсе он не вторгается незваным гостем в чужую жизнь, а просто заглянул с неофициальным дружественным визитом, а хозяев не оказалось дома.
– Какому-нибудь герцогу, барону или виконту, – пожала плечами Серафима, внимательно разглядывающая в этот момент скульптурную композицию, изображающую схватку медведя и кабана. – А что?
– А, может, это тоже был дом графов Бренделей? Или баронов Дрягв? – меланхолично улыбнулся Иванушка.
При этой мысли выражение лиц костейской знати изменилось как по мановению волшебной палочки: из отстраненно-ленивых они превратились в алчно-хищные, глаза оценивающе сверкнули, руки сами собой растопырились в защищающем добро и частную жизнь жесте…
– А вот, посмотрите! – Находка первая добралась до конца зала и остановилась перед камином. – Здесь на стенке из гипса вылеплен какой-то зверь на щите! Может быть, это ихний герб?
– Где?.. – моментально позабыв о красотах и чудесах обстановки, гости с почти неприличной скоростью зашагали к камину: несмотря на долгие пятьдесят лет и смену поколений, геральдику и генеалогию всех древних родов страны изгнанные дворяне царства Костей знали как алфавит.
Но любопытство и желание освежить в памяти уроки детства были тут не причем, всё было гораздо проще и приземленнее: каждому из четырех претендентов не терпелось объявить и этот дворец своей законной собственностью.
Конечно, в преданиях их семей о нем никогда и ничего не упоминалось, но если дом невзначай принадлежал родственному роду, который не успел унести ноги от узурпатора или даже сообразить, что их надо бы унести…
– Вон, над верхним краем, – золотистый шар поднялся, куда указывала его хозяйка, и послушно осветил пыльный геральдический барельеф-щит размером с настоящий.
