– Где он, где?
– Идите на наши голоса! Чтобы нас было всё время слышно, надо петь, я читал!
– А я не умею петь…
– А я умею! Но песен никаких не знаю…
– А я, по-вашему…
– Вот вы где, – с облегчением вздохнули старик и октябришна, завидев при свете волшебного светильника растерянную дружину, безоговорочное торжество которой было подпорчено таким нелепым фактом, как незнание рифмующихся слов, которые можно было бы тянуть под музыку.
Смущенно препираясь, они окружили редким частоколом[10] смирно привалившегося к стене посреди поверженных книг и манускриптов мишука. Если не знать наверняка, что данный косолапый охламон принадлежит к гордому роду бурых медведей, под толстым слоем пыли и паутины его с легкостью можно было принять за полярного.
С самым скромным и смиренным видом провинившийся топтыгин моргал смущенно-невинными глазками и сосредоточенно разглядывал свои лапы, будто это и не он только что устроил в священном месте – библиотеке – такой тарарам и погром с переворотом, какие бедному хранилищу книг отродясь не снились и в кошмарном сне.
– Ах ты, морда нахалюжная! – скрестив руки на груди, Находка решила выплеснуть накопившееся, не дожидаясь другого случая. – Да как тебе не стыдно, вредитель! Ворвался, как оглашенный, куда тебя не звали, нашкодил, устроил тут не разбери поймешь что! Сколько раз я тебе, шалопаю, внушала…
– Постой, Находка, – тихо тронул за рукав ученицу убыр дед. – А это… за его спиной… за стеллажом… краешек выглядывает… ведь, вроде, дверь какая-то?
– …что порядочные медведи так не… Что? Где? Там? – октябришна сделала шаг поближе к стене, подняла светильник и с удивлением повернула раскрасневшееся сердитое еще лицо к старику. – Да… Кажется, дверь…
– Я ее раньше не видел… – недоуменно покачал головой Голуб.
– А, может, там клад?! – загорелись глазенки у дружинников.
– Клад, говорите? – почесал в затылке старик. – А вот поможете мне отодвинуть это сооружение – и узнаем.
Вспыхнувших надеждой на продолжение приключения постолят долго уговаривать было не нужно, и через десять минут тяжелый стеллаж был разгружен сверху донизу – книги с него бережно перенесены в сторонку[11], после чего общими усилиями сдвинут, и доступ к загадочному ходу оказался открытым.
Замка на странной двери не было – лишь заржавленная щеколда удерживала черную от времени дубовую дверь.
Скрипнув тягуче застоявшимися от десятилетий безделья петлями, она открылась, и перед изнывающими от нетерпения и предвкушения тайны ребятами предстала…
– Еще одна библиотека?!..
– И верно… Да не простая…
– А чего ж в ней сложного? – разочарованно повел плечом Снегирча. – В этой хоть книжки есть, а там – мешки со сверченными бумажками да сверченные бумажки без мешков – вот и весь интерес.
– Это не бумажки, Снегирча, – не веря своим глазам, благоговейно покачал головой Голуб. – Это – пергаменты. На таких раньше писали книги, летописи – да всё, что нужно было записать важного, потому что для неважного выделанная по-особому телячья шкура дороговато обходилась.
Дружинники постояли, переминаясь с ноги на ногу и осмысливая сказанное учителем, пока не созрел естественный в таком положении вопрос:
– А как узнать, что важного в этой записано?
– Прочитать, – улыбнулся уголками глаз старик и сделал первый шаг в новую комнату.
Он осмотрелся, наугад протянул руку, вытащил из ближайшего замшевого мешка плотно скрученный свиток, осторожно развернул и при свете услужливо поднесенного октябришной светильника погрузился в чтение. Но далеко не уплыл.
– Но это… – изумленно оторвался он от текста после пары просмотренных строчек. – Это же… это даже не старокостейский!.. Это самый настоящий древнекостейский язык!.. На нем не говорят уже более шестисот лет! Семисот, скорее!
– И что там написано? – искренне заинтересовалась Находка.
– Н… н-не знаю… – растеряно поднял на нее взгляд старик. – Я, конечно, смогу разобрать, но мне нужно время, и словарь… Когда-то отец пытался научить меня древнему языку, но – увы мне! – тогда у меня на уме были совсем другие вещи. А сейчас я, боюсь, забыл едва не больше, чем знал.
– Твой отец был древним костеем? – распахнул ошарашено и без того огромные глазищи Снегирча.
– Ну, не такой уж я и старый, – весело расхохотался Голуб. – Нет. Мой отец был главным архивариусом, профессором анналогии. Это наука об анналах. О хрониках. Архивах. Летописях, то есть, – поспешил пояснить он, перехватив непонимающие взгляды своей аудитории.
– Значит, теперь нам нужно искать словарь древнекостейского языка? – практично перешла к деталям Мыська, оглядываясь на разруху за спиной и оценивающим взором прикидывая, куда бы она, на месте канувшего в неизвестность библиотекаря, поставила бы такой словарь.
– Да. Он наверняка тут найдется… если прибрать и расставить всё по местам… И тогда я смогу перевести эти документы и мы узнаем, что же такое важное хотели нам поведать наши предки. Для начала я возьму в свою комнату, к примеру, весь этот куль, а потом посмотрим, как пойдет работа. Дед осторожно снял кажущийся невесомым мешок с полки… И чуть не уронил.
– Да он тяжелый! – ошарашено воскликнул он, едва успевая подхватить его второй рукой, не выпуская развернутого ранее пергамента. – Чего они туда насовали? Подержи-ка, Кысь…
Вложив в руки мальчику первый выуженный им свиток, дед с любопытством засунул руку внутрь, но вдруг вскрикнул, выдернул ее обратно и с недоверием и ужасом уставился на растопыренную пятерню.
Ладонь его была располосована, будто ударом меча, а из глубокой ровной раны сильными толчками выходила алая кровь. Старик чуть не взвыл от страха:
– Я же мог их все перепачкать!.. Все пергаменты!.. Чернила могли потечь!.. О чем эти остолопы только думали, когда бросали в один мешок с бесценными документами какой-то дурацкий нож!..
Не переставая честить на все корки беспечных предков и игнорируя попытки ученицы убыр захватить его руку, чтобы остановить кровотечение, дед Голуб опустил мешок на пол, один за другим осторожно вытянул все оставшиеся свитки, отогнул его края и гневно заглянул на дно.
В свете двух волшебных светильников в мешке холодным пепельным светом сверкнула корона. Корона из стали, зубцы которой были остро отточены, словно кинжалы.
* * *
Дверь комнаты деда Голуба открылась одновременно с коротким стуком в косяк, и на пороге возникли яростно спорящие Иван и Серафима.
– …А я говорю, что лучше бы поспали! Подумаешь, какая-то бутафорская корона с заостренными зубчиками! И сейчас выяснится, что это всего лишь половина волчьего капкана, или какой-нибудь древнекостейский способ подкладывать кнопки на стул!
– Сеня, нет! Там был мешок с документами, с хрониками, если дед Голуб правильно понял, а это не место…
– Вань, кстати, о месте: когда я была маленькой, я подкладывала кнопки отцу на трон! Во время приема послов! А тут – какой-то жалкий кулек с бумажками!..
– С пергаментами.
– Да какая разница?!..
– Погоди, Сеня. Давай сейчас всё узнаем из первых уст…
– А спать вообще вредно…
– Извините, дедуш… ка…
Старик близоруко согнулся над почти чистым листом бумаги на усеянном его исчирканными собратьями столе и что-то исступленно писал, время от времени то бросая взгляд на расстеленный лист пергамента перед собой, то нетерпеливо перелистывая в поисках чего-то толстый фолиант слева, и даже не услышал, что теперь у него есть компания.
– Кхм. Дедушка Голуб? Можно войти? – Иван остановился в дверях и снова, погромче и подольше постучал в гулкий косяк.
– А?.. Что?.. – старый учитель оторвался от своих трудов, повернул в сторону гостей лицо, на котором всё еще отражались страсти и события мира, в который он был только что погружен, и радостно улыбнулся. – Иван-царевич! Ваше высочество! Проходите, проходите! Как я рад, что вы пришли! Это что-то невероятное!
– Да, я Серафиму чудом уговорил, сам не верю, – с готовностью согласился лукоморец, в глубине души немало удивленный, что такой недавний знакомый, как дед Голуб, смог оценить всё величие его подвига – убедить своенравную супругу пойти туда, куда она идти не хотела. Но дед быстро рассеял его иллюзии.
– Нет, я имею в виду – анналы! Раньше всё это жило в памяти народа в искаженном виде, как изустные предания, сказки, суеверия, но это… это… Оказывается, это всё…
– Сказки, предания и суеверия записанные? – ворчливо подсказала Сенька, упорно не желающая признавать свое поражение.
– Да!.. То есть, нет! Конечно же, нет! Это всё наша история! Вот, к примеру, стальная корона, на которую мы сегодня наткнулись тоже каким-то чудом! В народе существовала легенда, что в незапамятные времена у царя страны Костей была железная корона, и кто чужой к ней притронется – лишался пальцев! Все думали, что это какая-то магия, или сказка, или ревностная жестокость самого царя, но гляньте – она реальна! И то, что моя правая пятерня всё еще присоединена к остальному мне – это диво уже Находкино! – и дед радостно помахал перед лукоморцами кистью, добросовестно замотанной в несколько пестрых тряпиц, что сделало ее похожим на самодельную куклу.
