Я поднимаюсь к себе на крыльцо и останавливаюсь, чтобы
подумать, верно ли, что оно существует,
Вьюнок за моим окном больше радует меня, чем метафизика
книг.
Увидеть зарю!
Маленький проблеск света заставляет увянуть огромные
и прозрачные тени,
Воздух так приятен на вкус.
Полеты нашей неугомонной вселенной, молчаливо и невинно
резвящейся, вновь и вновь источающей влагу,
Несущейся вкось и высоко и низко.
Нечто, чего я не вижу, кажет сладострастные свои острия,
Моря ослепительно яркого сока разливаются по небу.
Охваченная небом земля смыкается с ним ежедневно,
Сверху с востока я слышу мне брошенный вызов,
Дразнящий меня насмешкой: по-твоему, ты - властелин?
25
Огромное, яркое солнце, как быстро ты убило бы меня,
Если бы во мне самом не всходило такое же солнце.
Мы тоже восходим, как солнце, такие же огромные, яркие,
Свое мы находим, о душа, в прохладе и покое рассвета.
Моему голосу доступно и то, куда не досягнуть моим глазам,
Когда я шевелю языком, я обнимаю миры и миллионы миров.
Зрение и речь - близнецы, речь не измеряется речью,
Она всегда глумится надо мной, она говорит, издеваясь:
"Уолт, ты содержишь немало, почему ты не дашь этому выйти
наружу?"
Ну, довольно издеваться надо мною, слишком много придаешь
ты цены произнесению слов,
Разве ты не знаешь, о речь, как образуются под тобою бутоны?
Как они ждут во мраке, как защищает их стужа?
Земля, расступающаяся перед моими вещими воплями,
Я первопричина всех явлений, все они у меня в равновесии,
Мое знание в моем живом теле, оно в соответствии со смыслом
всего естества,
Счастье (пусть всякий, кто слышит меня, сейчас же встанет
и пойдет его искать).
Не в тебе мое основное достоинство, я не позволю тебе отнимать
у меня подлинную личность мою,
Измеряй миры во вселенной, но не пытайся измерить меня,
Только взглянув на тебя, я вызову в тебе самое лучшее.
Ни писание, ни речь не утверждают меня,
Все, что утверждает меня, выражено у меня на лице,
Даже когда мои губы молчат, они посрамляют неверующих.
26
Теперь я буду слушать, только слушать,
Все, что услышу, внесу в эту песню, пусть она обогащается
звуками.
Я слышу бравурные щебеты птиц, шелест растущей пшеницы,
болтовню разгоревшихся щепок, на которых я варю себе
пищу,
Я слышу свой любимейший звук, звук человеческого голоса,
Я слышу, звуки бегут сообща, все вместе или один за другим,
Звуки города и звуки природы, дневные звуки и звуки ночей,
Многословные разговоры юнцов со своими друзьями, громкий
смех рабочих за едой,
Озлобленный бас расторгаемой дружбы, еле слышный шепот
больного,
Судью, прижимающего руки к столу, когда его побелевшие губы
произносят смертный приговор,
Выкрики грузчиков, разгружающих судно, припев матросов,
отдающих якоря,
Колокола, что возвещают пожар, грохот быстро бегущих
пожарных машин с бубенцами и цветными огнями,
Свисток паровоза, громыханье подходящего поезда,
Тягучие звуки марша в голове многолюдной колонны, люди
шагают попарно
(Они идут воздать почести какому-то трупу, к их флагам
привязаны ленты из черного крепа).
Я слышу виолончель (эти скорбные жалобы юного сердца),
Я слышу пронзительные звуки корнета, они торопливо
скользят ко мне в уши;
Сладкие-сладкие боли пробегают у меня по животу и по груди.
Я слышу хор, это опера.
Ах, это поистине музыка, которая мне по душе,
Тенор, широкий и свежий, как мир, наполняет меня всего,
Звуки, что льются из его округленного рта, наполняют меня
до краев.
Я слышу хорошо обработанный голос сопрано,
Оркестр кружит меня в бешеном вихре, он мчит меня кругами
Сатурна,
Он исторгает у меня такие экстазы, каких я и не подозревал
в себе прежде,
Он несет меня на всех парусах, я болтаю босыми ногами, их
лижут ленивые волны,
Он хлещет меня яростным градом, и я задыхаюсь,
Я захлебнулся медвяным морфием, он схватил меня за горло
и душит,
А потом освобождает меня, чтобы я чувствовал загадку загадок,
И это зовется у нас Бытием.
27
Быть, существовать в любом обличье - что это такое?
(Мы вращаемся все время по кругу и вечно приходим назад),
Когда мы в начале пути, недурно побыть и моллюском в крепкой
раковине.
Крепкой раковины нет у меня,
Стою ли я или хожу, все мое тело покрыто быстрыми,
расторопными щупальцами,
Они схватывают каждый предмет и проводят его сквозь меня,
и это не причиняет мне боли.
Я просто ощупываю пальцами, шевелюсь и сжимаю
и счастлив,
Прикоснуться своим телом к другому - такая безмерная
радость, какую еле может вместить мое сердце.
28
Прикоснуться, не больше? и вот я уже другой человек,
В мои жилы врываются эфир и огонь,
И то коварное, что таится во мне, перебежчиком спешит им
на помощь,
И молния играет в моем теле, испепеляя то, что почти - я сам,
И руки-ноги мои цепенеют от злобных возбудителей похоти,
Они жаждут выжать из меня всю мою кровь, которой сердце
мое не хочет отдать,
Они нападают на меня, как распутные твари, и я не в силах
противиться им,
Они как будто нарочно отнимают у меня все мое лучшее,
Расстегивают одежду мою, прижимаются к моей голой груди,
Они похищают у меня, распаленного, и тихость лугов,
и спокойствие солнца,
И все чувства, которые родственны этим, они бесстыдно гонят
от меня,
Они подкупают меня уверениями, будто они будут пастись лишь
на окраинах моего существа,
И какое им дело, что я смертельно устал, что я возмущен,
разгневан,
Они приводят все прочее стадо, чтоб оно тоже надо мной
поглумилось,
А потом сбегаются все на далекой полоске земли терзать меня
тоской и унынием.
Часовые, оберегавшие каждую часть моего существа, оставили
меня без охраны,
Они отдали меня, беззащитного, кровавому мародеру,
Они столпились вокруг, чтобы свидетельствовать против меня
и помочь моим лютым врагам.
Я весь оказался во власти предателей,
Я стал говорить как безумный, здравый смысл покинул меня,
оказывается, я-то и есть величайший изменник,
Я первый ушел на эту далекую полоску земли, отнес себя туда
своими руками.
Ты, подлое прикосновение! Что же ты делаешь со мной? Я весь
задыхаюсь.
Открой же скорей свои шлюзы, иначе мне не вынести тебя.
29
Слепое, любовное, победное прикосновенье руки, укутанное
в мягкую ткань, острозубое,
Разве тебе становится больно, когда ты покидаешь меня?
Вслед за расставанием новая встреча, новая уплата и новый заем,
Щедрые ливни и еще щедрее урожаи.
Зелень такая богатая, кипящая жизнью, густо разрослась
у дороги,
И простерлись далеко вокруг могучие, широкие, золотые
пейзажи.
30
Все истины, что таятся в вещах, ждут, когда придет их черед,
Они не спешат на волю, но и не отвергают ее,
Им не нужно акушерских щипцов,
Ничтожное для меня так же велико, как и все остальное.
(Что может быть меньше и что может быть больше, чем простое
прикосновение руки?)
Логика и проповеди никогда не убеждают людей,
Сырость ночная глубже проникает мне в душу.
(Убеждает лишь то, что очевидно для всех,
Чего не отрицает никто.)
Я верю, что из этих комьев земли выйдут и любовники и светила.
И что святая святых есть тело мужское и женское,
Что цвет и вершина всей жизни - то чувство, какое они питают
друг к другу,
Что они должны излить это чувство на всех, покуда оно
не станет всесветным,
Покуда мы все до единого не станем в такой же мере дороги
и милы друг для друга.
31
Я верю, что листик травы не меньше поденщины звезд,
И что не хуже их муравей, и песчинка, и яйцо королька,
И что древесная лягушка - шедевр, выше которого нет,
И что ежевика достойна быть украшением небесных гостиных,
И что малейший сустав моих пальцев посрамляет всякую
машину,
И что корова, понуро жующая жвачку, превосходит любую
статую,
И что мышь - это чудо, которое может одно сразить
секстильоны неверных.
Во мне и гнейс, и уголь, и длинные нити мха, и плоды, и зерна,
и коренья, годные в пищу,
Четвероногими весь я доверху набит, птицами весь я начинен,
