Первого сентября 1922 года Алешу Косыгина зачислили на Всероссийские продовольственные курсы, преобразованные вскоре в кооперативный техникум. В тот же день он заполнил коротенькую анкету, которая через годы породила много вопросов. Заполняя графу Место рождения, паренек в красноармейской форме (другой одежды у него не было, из старой давно вырос) написал: «Московская губерния, Коломенский уезд, Парфентьевская волость, д. Амерова». Можно прочитать и как Ашерова — у Косыгина м и ш очень похожи. Но Ашерова близ Коломны нет, а вот Амерево есть. И в ней издавна живут Косыгины. Так, среди лиц, «проживающих в черте крестьянской усадебной оседлости», за 1883 год под № 19 значится Константин Терентьев Косыгин, — это брат деда Косыгина, Ильи Терентьевича; под № 25 Петр Иванов Косыгин. Есть Косыгины и в документах села Амерево за другие годы, правда, степень их родства с семьей Николая Ильича пока не установлена. Во всяком случае его семью в деревне Амерево знали, там родился Павел. А Алеша, Алексей Николаевич?
Во всех других анкетах, в автобиографиях он писал: родился в Ленинграде (Петербурге). Это же утверждается в справочниках и энциклопедиях. Но откуда взялся Коломенский уезд, Парфентьевская волость? В поисках истины я обратился в питерские и московские архивы, получил с десяток ответов. И могу с уверенностью сказать, что, заполняя анкету на курсах, Алексей ошибся: написал место рождения отца.
Процитирую архивную справку, полученную из Центрального государственного исторического архива Санкт-Петербурга:
«В документах архивного фонда Машиностроительного, чугунолитейного и котельного завода Русского общества соединенных механических заводов (бывш. Г. А. Лесснер) в деле со сведениями о приеме и расчете рабочих завода № 2 (Новый Лесснер) за 1898–1918 гг. значится:
Косыгин Николай Ильич, крестьянин Московской губернии, Коломенского уезда, Парфентьевской волости, деревни Амеревой, 34 лет (на 1903 г.), православного вероисповедания, женат (имя и отчество жены не указаны).
25 августа 1903 г. назначен слесарем в минную мастерскую».
Дальше заводские документы рассказывают, что Николай Ильич Косыгин «1 августа 1911 г. переведен в крупно-токарную мастерскую токарем», затем «назначен опиловщиком» и снова токарем, что мы уже знаем по его расчетной книжке.
В записи от 24 января 1905 года указано, что Н. И. Косыгин проживал по адресу: Саратовская ул., д. 29, «при нем жена и дети». Детей было уже трое, самый младший — Алеша.
Но где же он родился? Ответ нашелся в метрической книге церкви Сампсония странноприимца на Выборгской стороне в Санкт-Петербурге за 1904 год. Актовая запись № 136:
«Алексей — родился 21 февраля 1904 г., крещен 7 марта 1904 г.
Отец — Николай Ильич Косыгин.
Мать — Матрона Александровна.
Восприемники: мещанин г. Торжка Сергей Николаевич Стуколов и жена крестьянина деревни Рядка Боровичского уезда Новгородской губернии Мария Ильинична Егорова».
«НАПРАВИТЬ В РАСПОРЯЖЕНИЕ СИБКРАЙСОЮЗА»
Его поколение
За вычетом тринадцати мальчишеских лет вся жизнь Алексея Николаевича Косыгина прошла в советское время. Оно еще памятно старшим поколениям, но уже подрастают ровесники постсоветской России, те, кто родился в 1991 году и позже. Что узнают они о прошлом своей страны? Чему их научат?
Один за другим говорливые витии, которые не сходят с телеэкранов, призывают не оглядываться назад: «Хорошего в прошлом мало. Те истоки не напоят нас. Они либо пересохли, либо опоганены». А какие напоят? Чьи? И кого это — нас?
Нас, донецких ребятишек, принимали в пионеры у могил павших коммунаров в сквере, названном их именем. Комсомольцами в походах по родному краю мы склоняли головы у памятника латышским интернационалистам в Артемовске, у обелиска в шахтерском поселке Нижняя Крынка, где лежат 118 расстрелянных рабочих. Потом, работая в газете, узнал о заводе имени 13 расстрелянных рабочих в Константиновке, о заводе имени 61 коммунара в Николаеве…
Их могилы не сохранились, но безличное время здесь ни при чем. Власть стирала саму память о бунтовщиках. Когда в 1906 году судили восставших моряков-балтийцев, поступил приказ: «Матросов, приговоренных к смертной казни, расстрелять на острове Карлос. Место погребения тщательно сровнять».
После Октябрьской революции заводы, фабрики, рудники становились общенародной собственностью и закономерно получали новые названия. К примеру, «Лесснер», где работал отец Косыгина, стал заводом имени Карла Маркса. Массовые переименования улиц и площадей были вызваны и стремлением увековечить попранную память. Так в Петрограде появились улицы Желябова, Халтурина, Воскова, набережная лейтенанта Шмидта… Да, при этом не всегда хватало такта, может быть, и знаний. Название Вторая улица Деревенской Бедноты вместо Малой Дворянской так же нелепо, как Первая улица Деревенской Бедноты вместо Большой Дворянской.
На курсах Наркомата продовольствия, куда в 1921 году поступил Алеша Косыгин, было много деревенских ребят. В свободное время Алексей показывал им город: и всемирно известные ансамбли, памятники, площади, и дорогие ему уголки на родной Петроградской стороне. На каждом углу ребят окликали бабки с ведрами семечек и двумя стаканами — большим и маленьким: «Покупайте, сынки!» Чуть ли не все прохожие сплевывали шелуху. Мода на семечки продержалась года два и так же внезапно, как появилась, исчезла.
На Петроградской стороне здешние мальчишки бегали в Александровский сад, в Народный дом императора Николая II. По десятикопеечному билету строгие контролеры пропускали в сад и боковую галерею зрительного зала.
— Ну, гривеннички, шевелитесь, — поторапливали они мелюзгу.
Теперь в Народном доме разместился кинотеатр «Великан», и ребята водили на любимые фильмы девчонок. С Федей Новиковым, Леней Минаевым, Оскаром Болотом Алексей корпел над конспектами. На базе курсов организовали кооперативный техникум. Позже Косыгин рассказывал, что у них преподавали лучшие питерские профессора-экономисты. Четыре года техникума, практика на льнопрядильно-текстильной фабрике в Ростове Великом и — направление в Сибирь.
Направление, путевка, мобилизация — тоже из словаря той эпохи, которая навсегда осталась в прошлом. Ее можно принимать или не принимать, но лучше всего постараться понять, прислушиваясь к живым голосам современников. Эти строки не предназначались для печати:
«4 ноября 1930 г. Приходится, к сожалению, делать запись карандашом: чернила в нашем бараке — штука дефицитная. Нынче первый раз поднялся на-гора не только не уставший, но и веселый. По руднику тихо плывет едкий, каменноугольный дымок. Сквозь завесу смеются веселые электрические фонарики, а над этим всем тихим и спокойным величественно раскинулась лазурная, прозрачная голубень неба. Месяц, как сторож и распорядитель, воссел на престоле мелких кучевых облаков и наблюдает их мерное, чуть заметное движение. Сердце вот так и рвется куда-то далеко, далеко ввысь, к звездам и месяцу, чтобы вместе с ними увидеть эту грандиозную ширь Союза Советских Республик, охваченных невиданным энтузиазмом борьбы за социализм. Как хорошо чувствовать себя беззаветно преданным революции, видеть себя частичкой великой стройки. Ведь никто же не мобилизовывал нас на ликвидацию прорыва. Мы сами мобилизовались».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
