Оровез, глава касты друидов — жрецов порабощенных римлянами галлов, объявляет в их священной роще о том, что его дочь Норма с восходом Луны свершит таинственный обряд срезания ветви омелы. Тогда галльский бог Ирминсул устами Нормы возвестит о грядущем конце чужеземного ига. Восходит Луна, в роще появляется окруженная толпой Норма, также жрица и… возлюбленная римского проконсула Поллиона, родившая ему двух сыновей, о чем никто из галлов не знает. В своей арии-молитве к богине Луны Диане («Casta diva, inargenti…») она пророчествует о том, что дни мщения еще не наступили, что нужно ждать. В ее пении смешаны ненависть к римлянам и желание увидеть проконсула, который, увлеченный юной жрицей Адальжизой, уже не любит Норму. Обуреваемая противоречивыми чувствами, Норма подозревает Поллиона в измене и в намерении вернуться в Рим без нее и их детей. Придя в дом Нормы, Адальжиза исповедуется в своей преступной любви к римлянину и показывает Норме своего возлюбленного — Поллиона. В приступе гнева Норма обвиняет проконсула в предательстве ее и их сыновей и замышляет убить их, но силы ей изменяют. Адальжиза отказывается от брака с Поллионом, которого хочет уговорить вернуться к Норме. Это ей не удается, и Норма близ рощи друидов трижды ударяет в священный щит, призывая галлов к восстанию против римлян. Остается свершить жертвоприношение. В этот момент Норма узнает, что Поллион допустил святотатство, проникнув в храм. Она предлагает римлянину спасение, если он откажется от Адальжизы, но Поллион неколебим. Доведенная до отчаяния, Норма приказывает развести костер, просит прощения у Оровеза и, поручив ему детей, предается как жрица, нарушившая обет непорочности, сожжению. Поллион, пораженный силой ее любви к нему и ее духа, разделяет ее участь [22].

На русских поклонников «Нормы» огромное впечатление производило ее исполнение в 1849–1852 годах в Итальянской опере Петербурга, когда в заглавной роли выступала выдающаяся итальянская певица Джулия Гризи (1811–1869). Восторженный отзыв о пении и игре Гризи, в числе слушателей которой бывал и Гончаров, оставил В. П. Боткин в статье «Итальянская опера в Петербурге в 1849 году» (Совр., 1850, № 1, отд. VI, «Смесь», с. 91–93). В «Обломове» впечатления от знаменитой оперы Беллини сказались уже в предметном ряду романа. Так, и в нем, в связи и с чаемым героем и с реальным «образом жизни» Ильи Ильича поминается роща; а сиреневая ветка чем-то напоминает ветвь омелы. Подобно героине Беллини, Ольга Ильинская впервые исполнит арию Casta diva в вечерний час, при зажженной лампе, «которая, как луна, сквозила в трельяже с плющом» (с. 154). В отличие от друидской жрицы Нормы, каватина которой обращена не к «Пречистой деве» (т. е. Богоматери), как порой ошибочно переводят слова «Casta diva», а к языческой Диане, богине Луны, Ольга — христианка. Однако и она, называя впоследствии свое чувство к Илье Ильичу долгом, поднимает «глаза к небу» (с. 192), ища поддержки у Спасителя. Римский проконсул, увлеченный другой женщиной, готов предать своих детей и их мать; Обломов ради своего покоя в доме Пшеницыной однажды обманывает Ольгу.

Однако подобные переклички «Обломова» с «Нормой» для понимания гончаровского романа все же малосущественны. Иное дело — сама высокодраматичная ария Нормы, начинающаяся словами «Casta diva…» и настолько глубоко прочувствованная Ольгой Ильинской, что уже при первом ее исполнении героиней Илья Ильич «изнемог», а при повторном, не владея собой, произнес: «Нет, я чувствую… не музыку… а… любовь!».

Целомудренная Дева!Серебришь ты дивным взоромВековой сей бор священный.Обрати к нам взор нетленный.Ясным светом озари.Целомудренная Дева,Укроти страстей гореньеИ пыланье дерзновенно,На Земле покой блаженный,Как на Небе, водвори.

Таков в вольном переводе с итальянского лексический смысл знаменитой каватины, многократно обогащенный музыкальным аккомпанементом и «мягким, но сильным <…>, с нервной дрожью чувства» голосом (с. 154) молодой и, как античная Диана, непорочной Ольги Ильинской. «Боже мой, — восклицает вместе с героем „Обломова“ его автор-повествователь, — что слышалось в этом пении! Надежды, неясная боязнь гроз, самые грозы, порывы счастья — все звучало, не в песне, а в ее голосе» (с. 158). И главные герои «Обломова» действительно переживут затем каждое из названных здесь состояний в своей «изящной любви», чтобы завершить ее тем не менее грозовым для обоих (Ольга испытает нервное потрясение, у Обломова будет «горячка») разрывом.

Одной из причин которого станет присущее и самому любовному чувству противоречие между страстью и долгом. В наиболее полном, почти трагическом развитии это противоречие Гончаров исследует в последнем звене своей «трилогии» — романе «Обрыв» (1869) — на примере отношений Веры и Марка Волохова. Но, всегда занимавшее писателя, оно найдет отражение и в «Обломове». Как любовь-страсть хотел бы видеть чувство Ольги Ильинской к себе Илья Ильич Обломов, неслучайно в конце концов довольствующийся и собственной чувственной привязанностью к Агафье Пшеницыной. Любовью-долгом понимает и свое чувство к Илье Ильичу и чаемое девушкой его чувство к ней Ольга Ильинская. Но не схожее ли противоречие, оказавшись неразрешимым, предопределило горькую участь главных героев лучшей оперы В. Беллини? Где страстно полюбившая чужестранца-завоевателя Норма забывает ради него и обет жрицы и долг перед своим народом, а римлянин Поллион, из страсти к юной Адальжизе, готов пренебречь долгом перед собственными детьми и их матерью.

Наше предположение о перекличке между романом «Обломов» и оперой «Норма» на уровне и их коллизий подкрепляется и следующим фактом. В сознании Ильи Ильича ария «Casta diva…» слилась с некой общечеловеческой драмой еще до его знакомства с Ольгой Ильинской и впечатлений от ее пения. Обрисовывая Штольцу в начале второй части романа свой «поэтический идеал жизни» (с. 147), Обломов включит в число его непременных атрибутов и музыку знаменитой каватины, поясняя: «Не могу равнодушно вспомнить Casta diva <…> — как выплакивает сердце эта женщина! Какая грусть заложена в эти звуки!.. И никто не знает ничего вокруг… Она одна… Тайна тяготит ее; она вверяет ее луне…» (с. 142).

Плач, грусть и одиночество беллиниевской Нормы, однако, не мешают Илье Ильичу в данный жизненный момент быть в высшей степени неравнодушным к эстетическому обаянию ее драматического образа. Как впоследствии к очарованию и Ольги Ильинской, чудесно перевоплощающейся при исполнении «Casta diva…» в Норму. Но именно равнодушно и даже иронично помянет Илья Ильич Ольгу и слившуюся с ней арию в той, уже физиологически окрашенной сцене из шестой главы четвертой части романа, где Обломов в доме Пшеницыной угощает Штольца тяжелым обедом: «Илья Ильич выпил две рюмки смородинной водки, одну за другой, и с жадностью принялся за баранину. <…> — Да выпей, Андрей, право выпей: славная водка! Ольга Сергеевна тебе такой не сделает! — говорил он нетвердо. — Она споет Casta diva, а водки сделать не сумеет так. И пирога такого с цыплятами и грибами не сделает» (с. 338–339).

Диаметрально различные по их контексту отзывы Илья Ильича об арии «Casta diva…» при первом и последнем ее упоминании в романе в точности соответствуют противоположным устремлениям в натуре и поведении героя: к духовно-нравственному совершенствованию или к духовному сну. А ведь борьба этих устремлений в первую очередь и определила конфликт и сюжетную динамику как любовной «поэмы» «Обломова», так и произведения в целом.

Дополнительный сюжетообразующий импульс, впрочем, имеют в «Обломове» и его третья и четвертая части. Он порожден самим именем (а также и патронимом) заглавного героя, отсылающим, как заметил В. Я. Звиняцковский, читателя к ветхозаветному пророку Илии. Исполненный беспримерного могущества и божественного вдохновения, пророк этот впервые появляется в Библии для того, чтобы, представ перед погрязшим в беззаконии царем Ахавом, известить того о посланном ему наказании Божием: «в сии годы не будут ни росы, ни дождя, разве только по моему слову». Самого же Илию Бог посылает к потоку Хорафу, что против Иордана, говоря: «из этого потока ты будешь пить, а воронам Я повелел кормить тебя там» (3 Цар., 17: 2–5). «И вороны приносили ему хлеб и мясо поутру, и хлеб и мясо по вечеру, а из потока он пил. По прошествии некоторого времени этот поток высох, ибо не было дождя на землю» (3 Цар., 17: 7–8).

Сопоставив два последние сообщения, во-первых, с продовольствованием помещика Обломова, которого кормят крепостные мужики (а «черные мужики на черной земле не единожды в литературе сравнивались с воронами») и, во-вторых, с «донесением» обломовского старосты («Доношу твоей барской милости, что у тебя в вотчине, кормилец наш, все благополучно. Пятую неделю нет дождей: знать, прогневали Господа Бога… Этакой засухи старики не запомнят…»), Звиняцковский, напоминая, «что для мужиков барин — пророк и судия» и в этом смысле «кормилец», делает вывод, что в данной романной ситуации Илья Ильич «и точно становится почти пророком»[23]. На наш взгляд, настоящая параллель между библейским Илией и героем «Обломова» выполняет в гончаровском романе лишь комическое назначение. Ведь в отличие от своего мистического покровителя, способного низводить с небес как испепеляющий огонь, так и животворящий дождь (3 Цар., 18: 36–39, 42–46), Илья Ильич не только не пытался, но и не помышлял каким бы то ни было способом помочь своим страждущим от засухи крестьянам. Иное дело — возникающая в начале третьей части романа сюжетная аллюзия на отношения Илии с Сидонской вдовой.

1 ... 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 62

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Роман И.А. Гончарова «Обломов»: Путеводитель по тексту - Валентин Недзвецкий бесплатно.

Похожие на Роман И.А. Гончарова «Обломов»: Путеводитель по тексту - Валентин Недзвецкий книги

«Столетья на сотрут...»: Русские классики и их читатели - А. Марченко - Филология

Оставить комментарий