— Вытяни поврежденную ногу на скамейке, — скомандовал он, и я послушно вывалила свой гипс. Он сел рядом, и моя нога оказалась перед ним, предлагая взять стопу в его руки.
— Что ты там ищешь? Бриллиантов точно нет, — усмехнулась я, когда Еникеев начал разглядывать забинтованную ногу.
— Бриллиантов, может быть, и нет, а вот красивая роза, которая так и просит своего завершения, — есть.
Ладонь дотронулась до рисунка, вытатуированного на ноге в районе колена, и я напряглась. Сладко, легко и нежно палец очерчивал рисунок.
— Расслабься, — сказал он, сверкнув на меня янтарем своих глаз, и полез шарить по карманам в поисках... Ручки? Фломастера?
— Ты собираешься написать какую-нибудь пошлость? — не выдержала, со смешком предположила я.
— Увидишь, — ответ его был серьезным.
Пока Женька вырисовывал нечто на поверхности бинта — не очень удобной для этого дела, — я рассказывала ему о том, как многое изменилось после отъезда его семьи из нашего города и страны.
Ничего особенного, так, старалась добавлять яркости в своей жизни: чем занималась, что любила, о чем мечтала, и что не сложилось. В общем, открылась ему, выложила все, как на духу, когда в ответ он молчал как партизан, не обмолвился и словечком, лишь головой кивал согласно, а пальцы тем временем творили изобразительное искусство. Поначалу рисунок было не разобрать. Чуть позже, когда Женя закончил и выпрямился, разрешил рассмотреть детальнее свою проделанную работу.
Моя нога отныне выглядела слишком привлекательной. Роза словно ожила. Был обыкновенный бутон, а сейчас имел свое продолжение в форме стебля, нескольких листьев и даже просматривались шипы. Вот, казалось бы, ничего особенного в этом рисунке не было. Нарисовано обыкновенным фломастером или чем-то подобным, и цветок вполне мог бы казаться настоящим, если бы не белый, портящий общую картинку, цвет бинта.
Я медленно перевела взгляд на Женю и хотела уже ляпнуть невразумительное, как язык прилип к небу.
Еникеев сорвал с себя в прямом смысле слова футболку и стоял передо мной обнажённый по пояс. От этого зрелища недалеко было заработать разрыв влюблённого сердца.
— Не против, если я искупнусь? Давно не плавал в этой речке, — последнее он произнес с привкусом горечи.
Я мотнула головой вправо-влево, не отрывая от него взгляда.
— Н-не против, — но тут же ожила, — только не долго. А то… простудишься.
Но Женя уже не слышал меня, не успел зайти в воду, как тут же юркнул в нее.
На самом деле, лето было не душное, с ветерком, а вечером, сидя возле речки, одолевали мурашки по коже.
А Женьке хоть бы что. Плескался как рыба в воде, минут так двадцать. Ох, как же я была зла на себя из-за своего положения. Сейчас бы тонула, включив свое актерское мастерство, а он бы спасал, делал бы искусственное дыхание и...
Ничего бы этого не было. Боялась близости с ним, как огня, хоть и хотелось, и кололось. Что в голове у Еникеева, сложно было понять, не говоря уже о воображаемых поцелуях с ним.
— Жень, — обратилась к нему, когда Посейдон соизволил выйти из воды.
— Что?
Он не вытирался, так и стоял мокрый в шортах, потряс головой в разные стороны, чтобы стряхнуть с волос капли воды, ведь никакого полотенца мы не взяли.
— Почему ты приехал?
Вопрос интересовал меня с нашей первой встречи спустя годы.
Я думала, он будет тянуть с ответом или уворачиваться.
— Я ведь уже говорил: проведать отца, бабушке доставить радость своим присутствием, вас заодно увидеть.
— Увидел?
— Ага.
Да, не к чему было придраться, однако:
— Хорошо, почему ты сейчас не во Франции?
Попытка перефразировать вопрос — не пытка.
Он вытер рукой лицо и усмехнулся.
— Я наказан.
— Приехать сюда — это наказание?
— В какой-то степени.
Женька тот еще был шутник.
— Тогда я уже как год «наказана», поскольку никуда не выезжала отсюда за это время.
Я рассмеялась, а он подошёл ближе, и по глазам было видно, что Еникееву невесело.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Разве ты не рада видеть меня?
— Почему же, рада, — опешила от его вопроса.
— Тогда, что за расспросы, Ежевика?
— Тогда, за что несешь «наказание»?
Он посмотрел на мои губы и облизнулся, затем взгляд замер на моих глазах. Вода стекала по его лицу, кап-кап, и прямо приземлялась на меня, оставляя пятна на футболке.
Отличный момент для того, чтобы дотронуться, очертить пальцем губы, скулы и притянуть к себе для поцелуя. Но что-то мешало. Что именно?
Недосказанность. С обеих сторон. Я любила во всем порядок и ясность, и пускаться во все тяжкие было не для меня, хоть и часто хотелось послать все к черту. А потом жалеть? Уже однажды между нами возникало подобное недоразумение. Не хотелось больше примерять на себя это чувство.
— Меня выгнали из колледжа, — ответил Женя и сжал губы. Как будто поставил на этом точку.
Как? Женьку? Он же был всегда таким положительным, умным и ответственным. Чего-чего, а такого поворота я не ожидала.
Скрашивая неловкую ситуацию, парень копошился с футболкой и натянул на свое тело. Отсутствующим взглядом он давал понять, что не собирался более развивать эту тему, а я своими вопросами только давила на больную мозоль.
— Пора возвращаться домой, Ежевика, уже темнеет.
Похоже, что сегодняшний замечательный вечер был на этом окончен.
Глава 9. Ценный кадр
Прошло две с половиной недели, я сдала четыре экзамена и почти все зачеты. Оставался один зачет, который зависел от результатов практики, считай, что он уже был в кармане, вот только дополнительную оценку нужно было заработать.
За это время мы с Женей сблизились. Как будто наша дружба никогда и не прекращалась, словно, он никуда не уезжал, и я была все той же славной Ежевикой или Ежевичкой, как он любил меня называть. И что было таить греха, теперь мне это нравилось. Особенно просыпаться с улыбкой на губах и засыпать, читая его ненавязчивые текстовые сообщения. Тему колледжа я больше не поднимала; захотел бы рассказать подробнее, тогда бы я послушала.
Не представляла, как переживу его отъезд домой. Ведь возвращаться ему все же придется, а мне вновь тосковать. Только тоска эта будет с другим привкусом. Привкусом надежды и лучиками счастья, а не горечи и обиды, что затаила на Еникеева пять лет назад. Все это тщательно скрывала в себе, стараясь не выпускать наружу.
Мы были юны, он смотрел на меня только как на сестру лучшего друга. Никогда не воспринимал мои знаки внимания всерьез, обращаясь со мной как с младшей сестрой. Мне было обидно, и оттого я всячески старалась выделяться. Каждый раз, отправляя ему ответные смс, я вспоминала открытки, сделанные для него. Некоторые были подарены ему, остальные, с признаниями в форме сердечка, до сих пор валялись в тумбочке под грудой тетрадок с конспектами. Чуть позже я не жалела о том, что не призналась ему, да и не было в этом смысла. Поскольку моему существованию Женя не придавал значения, как и тому, что однажды поцеловать меня оказалось ему не под силу.
Нога моя постепенно пришла в норму. Тренировки по скейтбордингу продолжались, но не так часто, как обычно. Из-за летней сессии совсем не было времени на моё увлечение, когда вопрос об участии в соревнованиях от университета оставался открытым. Придется в скором времени нагнать, чтобы не упасть в грязь лицом.
— Ты сегодня рано, — подколол меня Пашка, когда я присела рядом с ним на свободное место в аудитории.
— Не ожидал? — вертела головой по сторонам в поисках одной брюнетки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Что ты такая красивая?
— С чего бы вдруг?
— Пойдешь за меня?
— Паш, — рассмеялась я. — Прекращай это.
— А вот Наташка из первой группы пойдет, — заявил он гордо.
— Сердечно поздравляю, — ответила ему с улыбкой, не прекращая копошиться в рюкзаке.
