Как бы там ни было, Дила решила, что и так думает о нем слишком много, а неизвестно еще, интересуется ею Иверсон или нет. Вдруг он тот Иверсон, сноб, и вовсе не захочет иметь дела с официанткой.
Если бы он хотел увидеться с ней, мог бы пригласить на обед, в кино или прокатиться в Санта-Крус в один из ее выходных. Возможно, она согласится, а на обратном пути, может, на утесе, нависшем над морем, он остановит машину, повернется к ней…
Так или иначе, у Дилы опыт был слишком мал по части кокетства: присутствие Уитни одновременно и раздражало и смущало ее. Она не знала, как вести себя, как относиться ко всем противоречиям, которыми изобиловало поведение Иверсона.
Все лето, почти каждый день, Дила и Уитни сталкивались в библиотеке. Впрочем, они никогда не договаривались о встрече, и если кто-то из двоих не появлялся, это не обсуждалось. Такая неопределенность вроде бы устраивала обоих; они походили на детей, которые боятся показать, что ищут друг друга.
Однажды, когда Дила уже решила, что он не придет (это ее ни капельки не огорчило, слишком она была измучена толпой посетителей и тяжелыми подносами), вдруг послышались торопливые шаги, и в библиотеку вбежал Уитни Иверсон.
— Как хорошо, что я вас застал, — выпалил он и тяжело опустился рядом. — У меня потрясающая новость… — Вдруг он замолчал, рассмеялся: — Боюсь, впрочем, вам не покажется столь потрясающей.
Дила непонимающе посмотрела на Иверсона.
— В «Иэйл ревью» приняли мою статью. Я ужасно рад!
Он был прав. Диле ничего не говорило название журнала, но, видно, новость для него была страшно важной. Чутьем она поняла: это действительно успех и Уитни великолепен.
В сентябре сразу после дня труда погода прояснилась, а синева моря стала ярче, чем летом. Под голубым небом в облаках-барашках вода сверкала и искрилась, словно бриллианты, а скалистые утесы в лучах солнца казались выточенными из слоновой кости. Даже Дила призналась себе, что это похоже на чудо.
Уитни уезжал пятнадцатого; он сказал об этом Диле в библиотеке и спросил:
— Можно, я иногда буду вам звонить домой?
Увы, телефона у Дилы не было. В свое время Флора натерпелась от телефонной компании и не захотела связываться еще раз. Дила вспыхнула оттого, что ей пришлось соврать:
— Думаю, не стоит. У меня очень строгая мама.
Он тоже вспыхнул, покраснел, на шее налилось родимое пятно.
— Ну что ж, тогда я приеду повидать вас. Ведь вы еще будете здесь?
Ну откуда же ей знать, уедут они или нет, ведь он даже не сказал, когда именно намерен приехать. С нарочитой небрежностью она ответила:
— Надеюсь, что нет, — и беззаботно рассмеялась.
Очень серьезно он спросил:
— Но можно, по крайней мере, пригласить вас на прогулку, пока я здесь? Я покажу вам побережье, — неловко усмехнулся, как бы говоря, что вообще-то смотреть там нечего, и продолжил: — Дила, мне так хочется видеть вас, быть с вами, но здесь… Пойдут сплетни, разговоры, вы понимаете…
Дила не понимала. Она отказывалась понимать. Уитни лишь укрепил ее подозрения в снобизме: не хочет, стало быть, чтобы его видели с официанткой.
Дила слегка нахмурилась:
— Да, конечно, почему бы нет, — и подумала, что ей вовсе не хочется с ним встречаться. С Уитни Иверсоном покончено.
Однако на следующий день ей почему-то не сиделось в библиотеке: за окном дивная сентябрьская погода, да и старые журналы уже порядком опротивели. Выходя через дверь в конце веранды, она столкнулась с Иверсоном.
Он приветливо улыбнулся:
— Отлично! Как раз успеем прогуляться до прилива.
Дила хотела было возразить, что вовсе не собиралась никуда с ним идти, что просто хотела подышать свежим воздухом и что обувь у нее для прогулок совершенно не подходящая. Но ничего этого не сказала и пошла за ним по желтеющей траве к утесу.
Уитни привел ее в совершенно незнакомое место — к впадине у мыса, в нескольких метрах от которого узенькая пологая тропинка вела вниз, к пляжу. Уитни протянул ей руку. Его прикосновение привело Дилу в смятение. Все вокруг исчезло: и море, и солнце…
Но когда, по-прежнему держась за руки, наконец добрались до узкой полоски земли, он, вместо того, чтоб обнять ее, воскликнул:
— Видите? Разве не чудо?
Легкая волна промочила левую ногу Дилы. Не дождавшись поцелуя, она уставилась на воротничок его рубашки, выглядывавший из-под отросшей рыжей шевелюры. Уитни повернулся к ней, взял за руки, внимательно вглядываясь в лицо. Но… уже было поздно. Что-то в ней восстало против него, то ли промокшая нога была тому причиной, то ли вытертый воротник, то ли его досадная нерешительность, но когда он сказал: — Вы так прекрасны, что я смущаюсь, — она подумала, что он несет какую-то ерунду, и отступила на шаг.
Уитни еще мог поцеловать ее (думала позднее Дила), но он так и не сделал этого. Зачем-то вдруг стал рыться в кармане своих джинсов:
— Я хочу вам кое-что оставить…
Дила подумала было, что речь идет о маленьком сувенире на память, и хотела отказаться, но увидела, что ошибается: он протягивал ей картонный квадратик визитки.
— Только сегодня получил их. Мама прислала. Она у меня большой дока по части шрифтов. (Он состроил гримасу, а Дила подумала, да, мама-то, видать, настоящая Иверсон.) Это телефон моей холостяцкой берлоги. Его нет в телефонной книге. Я очень хочу, чтоб вы позвонили, правда, в любое время. Возьмите. Я буду ждать. — Он отвел глаза, посмотрел на море, затем на берег и тут только заметил на песке мокрый след ее ноги. — Господи, — воскликнул он, — да вам надо переобуться! Я провожу вас домой.
Ей стала неприятна и эта суета, и то, что ее дешевые дырявые сандалии оказались в центре внимания. Она холодно отказалась. Гости уже разошлись, ей пора идти накрывать столы, а потом все равно пойдет домой.
— Значит, больше мы не увидимся?
Она одарила его той самой, хорошо отработанной, ослепительной улыбкой, повернулась и стала подниматься. Наверху еще раз ему улыбнулась и собралась уже уходить, но Уитни схватил ее за руку и прерывающимся голосом, сразу посерьезнев, проговорил:
— Позвоните мне, слышите? Я не хочу вас потерять.
Говоря, что пойдет домой, как только накроет столы, Дила не врала. Ей разрешали уходить пораньше, если она управ-лилась с работой. Правда, в этом случае она зарабатывает поменьше. И зимой придется затянуть пояс потуже. Углубившись в раздумья о деньгах и немного об Уитни, Дила была застигнута врасплох сияющим взглядом Флоры, встретившей ее на пороге.
— А у нас сегодня праздник! Поздравь меня! Я выгнала Зака.
Дила не первый раз слышала такое и знала, что за этим последует: сначала победные речи, праздничный обед с вином, а кончится все слезами. Она рассеянно слушала Флору, описывавшую дневной визит Зака, — как он был ужасен, а она непреклонна.
— Сегодня мы пируем, я приготовила настоящую уху, — сказала Флора, увлекая дочь на кухню.
Вечер прошел примерно так, как Дила и предполагала. Разливая наваристую уху, Флора уверяла, что по горло сыта мужчинами, то и дело повторяя где-то недавно услышанную и полюбившуюся фразу: «Женщина без мужчины — как пижон без мопеда».
Хоть Дила и не видела в этом ничего смешного, она послушно рассмеялась.
Чуть позже, обмакнув французскую булку в тарелку, Флора обронила:
— Может, это только мне такие попадаются? У меня словно нюх.
Такое тоже повторялось уже не раз, и Дила всегда мысленно соглашалась. В конце концов, может, действительно перевелись приличные мужчины. Может, с годами все они становятся мерзавцами и пройдохами, так же, как женщины полнеют с возрастом. Дила подумала об Уитни Иверсоне, который всего на десять лет моложе матери. Неужели и он превратится в такого же отвратительного типа?
Мать словно прочла ее мысли — прямо телепатия какая-то:
— Кстати, как поживает твой новый друг, мистер Иверсон? Он на самом деле из тех?
— Не знаю, кажется, да, — пробормотала Дила, жалея, что вообще рассказала матери об Уитни.
За салатом Флора возвестила, что садится на диету.
— С завтрашнего дня, — сказала она. — Но ты не беспокойся. Ты можешь есть что захочешь. А я вовсе откажусь от углеводов. Вот увидишь.
Хорошо, что на, этот раз обошлось хотя бы без слез.
Среди ночи Дила проснулась; такое с ней редко случалось. Ей слышался отдаленный гул моря, оно снова поблескивало перед ее глазами, как накануне днем, когда ее вывела из себя эта промокшая несчастная сандалия и этот Уитни так и не поцеловал ее. И тут ее озарило: ведь он же о ней беспокоился, говоря о слухах и сплетнях, давая понять, что это время и это место — не для них. Он был робок и не слишком-то счастлив — со всем этим разводом и прочим, но действительно хотел уберечь ее от пересудов, иначе наверняка поцеловал ее беззаботно и бездумно, как курортник хорошенькую официантку. Потом вернулся бы как ни в чем не бывало к своей обычной размеренной жизни. Уитни был той самой белой вороной, тем идеалом, который отчаялась найти Флора, по-настоящему порядочным человеком. Вновь засыпая, Дила представила, как позвонит ему. Она пойдет проводить его на автобус, или сам он вернется за ней, и они уедут отсюда вместе, забыв «Сад» навсегда. И смогут быть вдвоем и наговориться вдоволь.
