Именно из-за Элли Ибор решил показать истинное лицо, рассказать о том, кто руководит реформаторами. В тот день, когда мирнариец — она всегда так называла его про себя, хоть Ибор и не был мирнарийцем — собрал участников организации и объявил о себе, Эллейн сидела в предпоследнем ряду, и порой замечала его взгляд, направленный на неё.
Ибор хотел её. Девушка понимала это так же ясно, как и то, что она — проклятый маг. Но нужно было ещё немного выждать… Немного поводить его за нос. Чтобы добыча стала по-настоящему вожделенной.
Тот вечер, когда Эллейн впервые играла страсть, она запомнила надолго. Всё отвращение и боль, которые испытывала, она загнала настолько глубоко, что сама почти поверила в то, что хотела показать. Ибор был доволен. Он сжимал девушку в объятьях очень долго, и она даже успела испугаться, что теперь он с неё глаз не спустит и во дворец придётся перемещаться из туалета.
Спустя некоторое время Элли поняла, что Ибор любит её. Точнее, не её, а ту Эллейн, которой она была там, в лагере реформаторов. Смелую, жестокую, циничную, злую и страстную. Удивительно, но чем противнее девушке было в постели, тем легче было играть бешеную страсть. А противно первое время было постоянно. Лишь со временем это чувство ушло, уступив место сочувствию.
Эллейн действительно сочувствовала Ибору. Он был одинок, зол и обижен на весь мир, и она знала, что уже ничем не сможет ему помочь, хотя и очень хотела. Но мирнариец ожесточился слишком давно, и единственным, о чём он мечтал, была месть. Всем и за всё. А ещё — захват власти. Эллейн никогда не спрашивала Ибора, зачем ему венец императора —понимала, что он и сам не знает ответа на этот вопрос.
Зато знала она. Но ещё Элли знала то, о чём Ибор даже не догадывался. Возможно, просто потому, что она была по-настоящему хорошим человеком.
На чужих бедах счастья не построишь. А Ибор хотел именно этого — быть счастливым вопреки собственному проклятью и за счет страданий других. Эллейн знала — он понимает, что проклятый маг никогда не сможет быть счастлив, но не хотел принимать эту правду. И поэтому девушка даже не пыталась поговорить с ним. Во-первых, это сломало бы её легенду, а во-вторых… бесполезно. Теперь уже бесполезно. Возможно, если бы Элли встретила Ибора раньше, когда он ещё был молод и не так зол…
Со временем она рассказала мирнарийцу о том, что тоже Тень. И о том, что является любовницей императора. Хотя чуть позже Эллейн пожалела об этом — Ибор очень ревновал и несколько дней вёл себя с ней так жестоко, особенно в постели, что Элли не выдержала и расплакалась.
Тогда они и придумали Ленни. Да, удивительно, но Эллейн создала её не для себя, а для Ибора — ему было слишком мучительно делить возлюбленную с тем, кого мирнариец страстно ненавидел. Да и сама Элли понимала — Дориана растёт, и совсем скоро Эдигор выставит любовницу из спальни. Дожидаться этого момента она не хотела.
— Я скажусь ученицей леди Эллейн, — объясняла она Ибору, когда они впервые обсуждали создание Ленни. — Скажу, что ненавижу её и готова поставлять сведения о реформаторах. Так я смогу и тебе помогать, подбрасывая императору ложную информацию и, возможно, разговорю Аравейна. Нам ведь нужно какое-то заклинание, с помощью которого ты мог бы попасть в замок?
На самом деле в то время Эллейн уже знала тайну Коридора, который изобрёл Аравейн, но Ибору она об этом сообщать не собиралась.
Девушка использовала план императора по поимке реформаторов, чтобы уйти громко. Она могла бы посвятить в свои планы и Люка с Эдигором, но…
— Пусть это будет по-настоящему, — сказала Элли в тот вечер, когда рассказывала всё Аравейну. — Точнее, почти по-настоящему. Я устала быть Тенью на побегушках. Появление Ленни даст мне передышку на какое-то время. Да и, возможно, тогда Эд возненавидит меня? И мы сможем использовать его для открытия Источника?
— Мысль хорошая, — вздохнул маг. — Эдигор не может умереть в этом мире, в отличие от остальных. Но, боюсь, он не возненавидит тебя. Но не отчаивайся. Мы можем использовать другого демиурга.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Создавая Ленни, Эллейн сознательно взяла в качестве образца глаза Эдигора. Ей нравилось думать о том, что, возможно, так бы выглядела их дочь, если бы Тень могла иметь детей.
Примерно в то же время Аравейн наконец закончил работать над заклинанием, с помощью которого Элли предстояло закрыть Источник навсегда.
Они искали ответ очень долго, с того самого дня, когда примерно шесть лет назад девушка ворвалась в комнату мага с диким криком.
— Я придумала! Придумала!
— Что именно? — спокойно поинтересовался Аравейн, поднимая глаза от книги, которую читал, сидя в кресле. Элли, взволнованная, с растрепанными волосами, подошла к нему и плюхнулась на пол, бесцеремонно отшвырнув книгу в сторону.
— Смотри, — она сунула магу в руку какой-то листочек бумаги. Развернув его, Аравейн прочитал: Когда кровь того, кто одновременно и любит, и ненавидит до самой глубины души, прольётся на острие, станет Тень видимой. И закрыть навсегда её сможет только свет души охраняющего и жизнь вечно проклятого, ставшего частью Источника.
— Вот! — Элли подпрыгнула на месте от возбуждения. — Я нашла это в нерасшифрованных пророчествах, автор совсем неизвестный, не Альгиус, и оно было сказано так давно, что все уже забыли о нём. Понимаешь? Чтобы открыть Источник, нужен кинжал, кровь проклятого мага — проводник для Тени — и кровь того, кто одновременно любит и ненавидит, как символ противоречия. А чтобы закрыть… Вейн, что нужно, чтобы закрыть дверь?
— Замок. И ключ.
— Вот! Замок — это моя жизнь. А ключ — свет души охраняющего. Это же про тебя!
— Похоже на то, — маг нахмурился. — Я понял твою мысль, Элли, но понятия не имею…
— А что, если использовать амулет Жизни?
Аравейн озадаченно посмотрел на девушку.
— Ты ведь знаешь, туда никак не вплести заклинание.
— Вейн, — Элли рассмеялась, — ты — Хранитель. Я — Тень. Неужели мы не справимся с этой задачей?!
Они справились. Шесть лет Аравейн разрабатывал это заклинание, и гораздо дольше он искал сам кинжал. Первую часть — ключ — Эллейн получила в ночь накануне своего «предательства», а кинжал…
Робиар очень помог им с поисками. Он тоже понятия не имел, что изобрёл Альгиус для того, чтобы его творение не утянуло в Тень, и долго изучал старинные манускрипты по магии крови, пробовал различные варианты… Элли уже была в отчаянии, и тут наконец, кинжал нашёлся. Это произошло в ту ночь, когда она в образе Ленни надела на шею Линн амулет Жизни Аравейна.
Теория Робиара о том, что кинжал притянется, если использовать кровь проклятого мага и Повелителя, сработала. Именно так Альгиус вызывал кинжал из Тени, в которой тот находился постоянно, пока в нём не возникала необходимость.
Вот так у них оказались почти все части мозаики. Кинжал, амулет Жизни, необходимое заклинание, сам проклятый маг — Элли. Оставалось только одно…
.
Эллейн ничего не знала про Линн, кроме того, что она — тот самый Творец, чья частичка живёт в ней самой. Аравейн не говорил девушке даже имени. Только попросил подстроить похищение и… убить орка.
— Что? — закричала тогда Элли. — Ты с ума сошёл! Я никогда не убивала!
— Это необходимо, пожалуйста, Элли. Он не умрёт, я обещаю. Да и как иначе настроить нашего демиурга против тебя?
Эллейн использовала Ибора, рассказав ему пророчества о Творце и о том, что с его помощью можно открыть Источник, чтобы уничтожить Аравейна.
— Почему же этого не смог сделать Альгиус? — нахмурился мирнариец.
— Не успел просто. Да и не было у него такого человека, чтобы и любил, и ненавидел. Только кинжал сделал.
Глава реформаторов думал долго и напряжённо. Решающим оказался аргумент Эллейн о том, что после того, как Аравейн и все присутствующие — кроме, разумеется, Дорианы, её они должны будут закрыть — погибнут, Ибор сможет забрать силу Творца себе.
— С помощью этой силы можно изменять мир, как тебе захочется.
