Распластав могучие крылья, орланы кругами поднимаются все выше и выше. До слуха доносится их клекот:
«Кик-кик-кик…»
Кажется, что птицы совершают первую прогулку, чтобы после долгой зимней разлуки взглянуть с высоты на родимые горы и реку. Но вдруг орланы стремительно набрасываются друг на друга, взвиваются круто вверх и, сцепившись, камнем падают вниз. В яростной схватке хищники рвут друг друга когтями, бьют клювами. Мы остановились и замерли, ожидая, что птицы вот-вот рухнут на землю. Но над самыми вершинами деревьев они успели разлететься в разные стороны и снова начали набирать кругами высоту.
Мы прошли, наверное, с километр, а птицы все еще продолжали подниматься ввысь. Когда я оглянулся на них в последний раз, с огромной высоты снова падал на землю бесформенный комок сцепившихся в драке орланов, вскоре исчезнувший за вершинами скал.
По лощинам и склонам гор уже пронеслась хлопотливая весна, оставив позади себя дружный говор пробудившихся ручейков да переполненный запахом отогретой земли воздух. К солнцу потянулись нежные ростки трав, тайга обновлялась, заполнялась голосами певчих птиц. Скоро, не сегодня-завтра, лопнут сильно набухшие почки берез и еще больше помолодеет лес, одевшись в яркую зелень.
В голубеющем просторе неба мы не раз видели пролетающие гурты журавлей, табуны быстрокрылых уток, стайки белоснежных лебедей, устремляющихся к дикой тундре. А по тайге и марям перекатывалась лесная птичья мелочь.
Весна идет… Каждый день нас поражало какое-нибудь явление, достойное внимания натуралиста. Мы уже наблюдали изумительный брачный танец куличков-перевозчиков. Слышали нежное воркование горлиц, видели черного коршуна, заботливо подправляющего ветками старое гнездо. Буквально не успеваешь за всем следить, подсматривать, подслушивать, запоминать, записывать. Невозможно человеку охватить и разобраться во всей этой сложной весенней гамме звуков, красок, желаний.
В этот день мы остановились на ночевку до заката солнца. Мои спутники занялись устройством лагеря, а я пошел вверх по ключу с надеждой подсмотреть что-нибудь интересное. Мое внимание привлек непонятный звук. Показалось, будто недалеко кто-то разговаривает тихонько сам с собою. Я стал пробираться сквозь чащу в направлении этих звуков и вышел к маленькому озерку, окруженному низкорослыми деревьями. На одной из сухих лиственниц сидел старый ворон. Это он, не замечая меня, бормотал, словно заучивал чужие, где-то подслушанные звуки:
«Киё-киё… ко-ко… дзинь-дзинь-дзинь…»
Прячась за кусты, я скрытно приблизился к озерку. У берега метрах в десяти плавал табун шилохвостей. Утки, увидев меня, настороженно сгрудились, стали пугливо озираться, но не проявили сколько-нибудь заметного желания расстаться с озерком. «Вероятно, они обманываются, приняв меня за пень», – предположил я и открыто зашагал по берегу. Каково же было мое удивление, когда утки и теперь не улетели, хотя расстояние между нами сократилось до четырех метров. Это было поразительно еще и потому, что шилохвость вообще очень осторожная птица.
Со мною не было ружья, и я не мог спокойно доискиваться причины столь странного поведения птиц. «Нет ли тут какой связи с вороном?» – подумал я, взглянув на старую лиственницу. Ворона там уже не было. Значит, что-то другое тревожило уток и заглушало в них страх перед человеком. Но вокруг стояла тишина.
Я уже начал досадовать на свою «слепоту», в которой меня часто упрекал Улукиткан, но неожиданно заметил на противоположном берегу большую птицу, затаившуюся в сучьях тополя. Это был сапсан – гроза пернатых. Очевидно, его-то и боялись утки. Стоило бы им взлететь, и тогда не сдобровать какой-нибудь утке, не уйти от быстрого и ловкого сапсана. Хищник сидел левым боком к стволу тополя, повернув ко мне крутоклювую голову. Его нисколько не смутило мое появление. Слева послышался шум, и из-за вершины деревьев вынырнул табунок крикливых чирков. Разворачиваясь круто над озерком, чирки заметили меня, пугливо шарахнулись в сторону и пронеслись мимо хищника, чуть ли не задев его крыльями. Сапсан даже не пошевелился, его внимание попрежнему привлекали шилохвости и я. Мы продолжали наблюдать друг за другом еще минуты три. Наконец сапсану, видимо, надоел этот немой поединок, он легким движением оттолкнулся от сучка, на котором сидел, и, нехотя развернув крылья, скрылся из глаз.
Шилохвости вдруг оживились, словно только теперь заметили опасную близость человека. Табун рассыпался, шумно захлопав крыльями, поднялся в воздух.
Я возвращался на стоянку перелесками, обходя кочковатые мари. Вечерело. Рдел закат. Заметно холодало. Все тише становилось вокруг. Лишь изредка перекликались пеночки да осторожный дрозд, усевшись на макушке темной ели, робко посылал в пространство чудесные звуки своей вечерней песни.
На следующий день наш отряд разделился. Мы с Улукитканом решили проникнуть к истокам Большого Чайдаха, перевалить Джугдырский хребет и по рекам Луча и Зея подойти к устью Джегормы с юга. Такой довольно сложный маршрут вызван необходимостью посетить полевые подразделения, работающие в этом районе. Но чтобы не везти с собою весь наш груз по этому маршруту и сберечь силы оленей на будущее, Василий Николаевич с Геннадием и каюром Николаем пойдут более прямым путем к устью Джегормы и там дождутся нас. Встречу назначили на двадцать восьмое мая.
Утром Улукиткан изобразил на бумаге тонкими веточками ерника «карту» местности, которую нам предстояло пересечь, и подробно растолковал Николаю, как легче провести караван с грузом до устья Джегормы. Эта весьма примитивная «карта» была, однако, схемой гидросети и дополняла имеющуюся у нас карту 1:1’000’000 масштаба, на которой не были нанесены мелкие речки и ключи.
В десять часов мы распрощались. Товарищи ушли на запад по безыменному ключу, а мы с Улукитканом направились на юг. Я забыл привязать Кучума, и он вместе с Бойкой убежал следом за Василием Николаевичем. Когда же я вспомнил про него, он был уже далеко. Ничего не оставалось, как только подосадовать на себя, – скучно будет в походе без этого привычного и преданного четвероногого спутника…
В конце нашего маршрута мы должны будем встретиться с Трофимом Королевым. С тех пор как я расстался с ним в больнице на берегу Охотского моря, прошло всего два месяца, но за это время передумано о нем едва ли не больше, чем когда-либо за все восемнадцать лет нашей совместной работы и дружбы. С нетерпением я жду этой встречи, чтобы наговориться с Трофимом, поделиться с ним накопившимися мыслями. Да и у него, вероятно, есть что рассказать.
Улукиткан едет верхом, ведя за собой груженый караван из восьми оленей. На правом плече у него висит бердана – постоянная спутница его таежных походов.
