также вполне возможно, что в Техасе вообще
никого нет, иначе бы зачем посылать его в Мексику из Детройта, а не поручить репортаж кому-нибудь в Техасе или в Калифорнии.
К Чучо подошли поздороваться несколько девушек. Одеты они были как для выхода: высокие каблуки, клубная одежда. Одна была крашеная блондинка, вторая, очень смугленькая, казалась робкой и молчаливой. Блондинка поздоровалась с барменом, тот помахал в ответ с таким видом, будто знал ее как облупленную и больше не доверял. Чучо Флорес представил Фейта как знаменитого нью-йоркского спортивного журналиста. Тут Фейт решил: настало время признаться мексиканцу, что он не спортивный журналист в полном смысле этого слова, он журналист, который пишет на политические и социальные темы. Это заявление показалось Чучо Флоресу очень интересным. Через некоторое время в бар зарулил чувак, которого Чучо Флорес представил главным знатоком кино к югу от границы с Аризоной. Чувака звали Чарли Крус, он тут же с широкой улыбкой заявил, что не стоит верить ни одному слову Чучо Флореса. Ему принадлежит видеосалон, и по роду службы приходится смотреть много фильмов, но на этом и всё, сказал он, я никакой не специалист в этой теме.
— А сколько у тебя видеосалонов? — спросил его Чучо Флорес. — Нет, ты скажи, скажи это моему другу Фейту.
— Три, — ответил Чарли Крус.
— Видал? Натуральный золотой кабан, — строго сказал Чучо.
Крашеную блондинку звали Роса Мендес, и, если верить Чучо Флоресу, она была его девушкой. Кстати, еще она была девушкой Чарли Круса, а сейчас встречалась с хозяином танцевального салона.
— Росита — она такая, — подтвердил Чарли Крус, — в смысле, природа у нее такая.
— И какая у тебя природа? — поинтересовался Фейт.
На не слишком хорошем английском девушка ответила — веселая я. Жизнь, сказала она, слишком коротка, а потом замолчала, поглядывая то на Фейта, то на Чучо, словно бы размышляла над собственным утверждением.
— Росита у нас немножко склонна к философии, — сказал Чарли Крус.
Фейт согласно покивал. К нему подошли еще две девушки. Они были еще моложе и знали только Чучо Флореса и бармена. Фейт подсчитал в уме: ни одна из них не старше восемнадцати лет. Чарли Крус спросил, нравится ли ему Спайк Ли. Да, сказал Фейт, хотя на самом деле ему Спайк Ли совсем не нравился.
— Он на мексиканца похож, — сказал Чарли Крус.
— Может быть, — согласился Фейт, — интересная, во всяком случае, точка зрения.
— А Вуди Аллен?
— Нравится.
— Этот тоже на мексиканца смахивает, но на мексиканца из столицы или из Куэрнаваки, — заметил Чарли Крус.
— Мексиканца из Канкуна, — добавил Чучо Флорес.
Фейт посмеялся, хотя на самом деле ничего не понял. Возможно, эти двое над ним подтрунивали.
— Ну а Роберт Родригес? — спросил Чарли Крус.
— Нравится, — кивнул Фейт.
— Этот говнюк точно из наших, — сказал Чучо Флорес.
— У меня есть фильм Роберта Родригеса, — встрял Чарли Крус, — который практически никто не видел.
— «Музыкант»? — спросил Фейт.
— Нет, этот как раз все видели. А я имею в виду другой, ранний фильм, когда Родригес был еще никто и звать никак. Мексиканский ублюдок, помирающий с голоду. Он тогда за любую халтурку хватался.
— Пойдем сядем, и ты нам все расскажешь, — сказал Чучо Флорес.
— Хорошая идея, — отозвался Чарли Крус, — а то я уже стоять устал.
История оказалась простой и одновременно невероятной. За два года до съемок «Музыканта» Роберт Родригес поехал в Мексику. Несколько дней бродяжничал вдоль границы между Чиауа и Техасом, а потом отправился на юг, в Мехико, где только и делал, что принимал наркотики и пьянствовал. Так низко он пал, сказал Чарли Крус, что забуривался в лавчонку, где торговали пульке, около полудня и вылезал оттуда, только когда они закрывались и вышвыривали его оттуда пинками. В результате он докатился до того, что жил в доме терпимости, то есть в лупанаре, то есть в шалмане, то есть в веселом доме, то есть в борделе, где свел знакомство с одной шлюхой и ее сутенером, которого звали Болтом, — это как если бы сутенера при шлюхе прозвали Пенисом или Шворцем. Этот самый Болт проникся к Роберту Родригесу и обходился с ним по-доброму. Иногда волоком доставлял его в комнату, где тот спал, а иногда им с его шлюхой приходилось раздевать его и пихать под душ — Родригес с легкостью терял сознание. Одним утром — в смысле, одним из редких утренних часов — будущий режиссер был только слегка набравшись, и сутенер сообщил ему, что друзья хотят снять фильм, и спросил, не возьмется ли за это Родригес. Тот, как вы можете догадаться, ответил «оки-доки», и Болт занялся практической стороной дела.
Съемки длились три дня — так мне кажется, — а Родригес, всякий раз, когда садился за камеру, был пьян и удолбан в хлам. Естественно, в титрах его имени не было. Режиссером заявлен некий Джонни Мамерсон, и это действительно смешно: если ты представляешь себе творческую манеру Родригеса, манеру наводить камеру, планы и ракурсы, темп — что ж, его невозможно не узнать. Единственно, чего там не было, так это его своеобразного монтажа: в этом кино совершенно очевидно, что монтажом занимался кто-то другой. Но режиссер — он — я в этом не сомневаюсь.
Фейта не интересовал ни Роберт Родригес, ни история создания его хоть первого, хоть последнего фильма — ему было совершенно по барабану; а кроме того, захотелось поужинать или съесть сэндвич и залечь в свой номер в мотеле и уснуть, а вместо этого ему пришлось выслушивать обрывки спора: бывают ли шлюхи мудрые или только добрые, а еще постоянно поминалась какая-то Хустина, которая, по причинам непонятным, но легко угадываемым, знала в Мехико каких-то вампиров, что ночами охотились, переодевшись полицейскими. На этом он перестал следить за разговором. Целуясь с темноволосой девушкой, которая пришла с Роситой Мендес, он выслушивал что-то про пирамиды, ацтекских вампиров, написанной кровью книге — собственно, идее, предшествовавшей созданию «От заката до рассвета», раз за разом возвращающегося кошмара Родригеса. Темноволосая девушка не умела целоваться. Перед уходом он дал Чучо Флоресу телефон мотеля «Лас-Брисас» и, изрядно пошатываясь, направился туда, где припарковал машину.
Открыв дверь, он услышал, как кто-то его спросил: «Вы хорошо себя чувствуете?» Он наполнил легкие воздухом и развернулся. Чучо Флорес стоял в трех метрах от него с развязанным галстуком; рука его покоилась на талии Росы Мендес, которая смотрела на Фейта как на какое-то экзотическое… что-то, и этот взгляд ему совсем не понравился.
— У меня все в порядке, никаких проблем.
— Отвезти тебя в мотель? — спросил Чучо Флорес.
Улыбка Росы Мендес стала еще выразительней. В голове пронеслась мысль: а не гей ли этот мексиканец?
— Не надо, — ответил
