спросил: насколько это политически корректно — привезти Пикетта в Санта-Тереса?
— А что вы подразумеваете под «политически корректным»? — спросил агент.
Журналист хотел ответить, но агент опередил его:
— Бокс — это спорт, а спорт, как и искусство, далеко отстоит от политики. Давайте не будем мешать спорт с политикой, Ральф.
— Если я правильно вас понял, — сказал вышепоименованный Ральф, — вы не побоялись привезти Каунта Пикетта в Санта-Тереса.
— Каунт Пикетт не боится никого, — сказал агент.
— Не родился еще человек, который мог бы меня победить, — произнес Каунт Пикетт.
— Хорошо, Каунт — настоящий мужчина, это понятно. Но я тогда переформулирую вопрос: у вас женщины в команде есть? — спросил Ральф.
Один из мексиканских журналистов в другом конце зала поднялся и послал его к такой-то матери. Другой, рядом с Фейтом, крикнул: не смей оскорблять мексиканцев, а то получишь ногой в морду.
— Заткни пасть, козлина, а то в рожу дам!
Ральф, казалось, не слышал оскорблений и продолжал стоять со спокойным видом, ожидая ответа агента. Несколько американских журналистов, собравшихся в углу ринга, там, где стояли фотографы, вопросительно смотрели на агента. Тот покашлял и потом ответил:
— С нами, Ральф, женщины не приехали, вы же в курсе, что мы никогда не ездим с женщинами.
— И даже сеньоры Альверсон с вами нет?
Тут агент рассмеялся, его примеру последовали некоторые журналисты.
— Вы же прекрасно знаете, что моей жене не нравится бокс, Ральф.
— О чем, черт побери, вы там говорили? — спросил Фейт Чучо Флореса за завтраком в баре рядом с «Арена-дель-Норте».
— Об убийствах женщин, — неохотно ответил тот. — Они, понимаешь ли, цветут и пахнут. Для журналистов. Время от времени они цветут и попадают в новости — и журналисты снова о них пишут. Люди снова о них заговаривают, сюжет растет как снежный ком, пока не выходит солнце и сраный ком не тает. Тогда все про это забывают и возвращаются к работе.
— Возвращаются к работе? — спросил Фейт.
— Эти ебучие убийства — они как забастовка, натуральная ебучая дикая забастовка.
Убийства женщин и забастовка — интересное соположение событий. Но Фейт все равно кивнул и промолчал.
— В нашем городе всё есть. Полно всего и всякого, — продолжил Чучо Флорес. — Фабрики, сборочные цеха, безработицы — считаные проценты, один из самых низких показателей в Мексике, кокаиновый картель, постоянный приток рабочей силы из других мест, эмигранты из Центральной Америки, проект развития, который вечно отстает от прироста населения, у нас есть деньги — но и бедных много, у нас есть воображение и бюрократия, преступность и желание работать в мире. Одного только у нас нет…
Нефти. Но Фейт не сказал это вслух.
— Так чего же у вас нет? — спросил он.
— Времени, — ответил Чучо. — Времени, блядь, не хватает.
Интересно, для чего им время нужно. Чтобы этот дерьмовый городишко, наполовину заброшенное кладбище, наполовину свалка, превратился во что-то типа Детройта? Некоторое время они молчали. Потом Чучо вытащил из кармана пиджака карандаш и блокнот и принялся рисовать женские лица. Рисовал он очень быстро, полностью погрузившись в свое дело, и, как показалось Фейту, довольно талантливо, словно бы до того, как Флорес превратился в спортивного журналиста, он учился живописи и провел много часов, делая зарисовки с натуры. Ни одна нарисованная им женщина не улыбалась. У некоторых были закрыты глаза. Попадались там лица старух, которые смотрели по сторонам, словно бы ждали, что их кто-то окликнет по имени. И ни одна не была красивой.
— У тебя талант, — сказал Фейт, пока Чучо заканчивал седьмой портрет.
— Да ну, ерунда, — отозвался мексиканец.
Говорить дальше о таланте Чучо Фейт постеснялся, поэтому спросил об убитых.
— Большинство работало в сборочных цехах. Молоденькие, длинноволосые девушки. Но это не то чтобы почерк убийцы, в Санта-Тереса практически все девушки носят длинные волосы.
— Убийца один? — спросил Фейт.
— Так говорят, — ответил Чучо Флорес, не переставая рисовать. — Кое-кого задержали. Некоторые убийства раскрыли. Но легенда такова, что убийца один и его не поймать.
— А сколько убитых?
— Не знаю, — признался Чучо Флорес, — но много, больше двухсот.
Фейт все смотрел, как мексиканец начинает набрасывать девятый портрет.
— Для одного человека многовато, — сказал он.
— То-то и оно, дружище, слишком много даже для убийцы-мексиканца.
— А как их убивают?
— Тоже не очень понятно. Они исчезают. Растворяются в воздухе: прям раз — и нету ее. А потом в пустыне обнаруживают трупы.
По дороге обратно в «Сонору Резорт», откуда он планировал отправить мейл, Фейту пришла в голову мысль: а ведь написать про убийства женщин гораздо интереснее, чем сделать репортаж о бое Пикетт — Фернандес. Так он и сообщил своему начальнику отдела: попросил разрешения остаться в городе еще на некоторое время и написал, что ему нужен фотограф. Потом спустился в бар и там примкнул к компании американских журналистов. Разговор шел о близящемся поединке, и все полагали, что Фернандес больше четырех раундов не продержится. Один из журналистов рассказал историю про мексиканского боксера Эркулеса Карреньо. Это был чувак под два метра ростом. Для Мексики необычно — люди здесь невысокие. А этот Эркулес Карреньо, ко всему прочему, был настоящим силачом — собственно, таскал мешки на рынке и в мясной лавке, и кто-то убедил его заняться боксом. Тренироваться он начал поздновато. Скажем так — в двадцать пять лет. Но в Мексике с тяжеловесами туговато, и он выигрывал все бои. В Мексике ведь кто хорош? Легчайший вес, наилегчайший вес, полулегкий, иногда, буквально в считаных случаях, полусредний вес — но не тяжелый и не полутяжелый. Это вопрос традиций и особенностей питания. Вопрос телосложения. У нас сегодня президент выше президента Соединенных Штатов. Это впервые такое случилось. Со временем президенты Мексики так и будут увеличиваться в росте. А раньше и подумать о таком было нельзя. Президент Мексики раньше в лучших случаях до плеча американскому президенту доставал. А иногда президент какого-то мексиканского штата вообще нашему президенту в пупок дышал. Такая вот традиция. А сейчас тем не менее привилегированный класс в Мексике меняется. Они становятся все богаче и предпочитают жениться на дамах к северу от границы. Они это называют «улучшением породы». Мексиканский карлик отправляет своего сына-лилипута учиться в какой-нибудь калифорнийский университет. У сыночка полно денег, он делает, что хочет, и это производит впечатление на некоторых студенток. Ни в одном месте на земле не найдете вы больше дур на квадратный метр, чем в калифорнийских университетах. В результате парнишка получает диплом и супругу, которая едет с ним жить в Мексику. Так и получается, что внуки мексиканского карлика уже не лилипуты, они среднего роста, да и белее дедушки. Эти внуки в определенный момент пускаются, как и дедушка, в дальнее плавание к американским берегам и инициируются по той же схеме. Американский
