Такой уж у меня вышел бой — единственный, можно сказать, в своем роде, когда я, как на экране, врага своего разглядывал, а он меня. И — вот не шучу — мысли все мы читали там в воздухе очень даже просто.
— Илья Киреич, под нами встречный борт, Ил-18, идет из Риги, высота… высота семь тысяч шестьсот.
— Понял. Ну вот. Поглядел он напоследок мне в глаза, я ему. И вот взгляды-то эти были очень существенные. Будто для меня вся война вот в этих двух взглядах. Его и моем. Не ненависть в этом была, не злость, тоска какая-то… или даже отчаяние. И мысль у меня такая, что нехорошая это штука — война. Нехорошо это, когда люди людей убивать должны. Но она, конечно, так это, знаете, промелькнула, мысль эта, как ласточка. Было бы чем, я бы его, конечно, в расход пустил — не задумался. Да и он меня.
Не знаю, о том ли он думал, но помахал крыльями, газ убрал и отвалил. Мелькнуло перед моими глазами брюхо его камуфляжное, и ушел он. Мне бы свой багор убрать, да фонарь закрыть не могу. Руки как не свои. Ничего не хотят делать. А одна-то вообще не сгибалась, простреленная. Соловьев кричит: Илья, ранен? Нет, говорю, порядок. Он меня, оказывается, несколько раз на связь вызывал, а я почему-то молчал. Не знаю, почему. Может быть, не слышал…
Вот такая была у меня история…
— А вы сначала что-то про гаванский рейс рассказывали.
— Так это ж был тот немец! Который все таранить хотел.
— Тот? Не может быть!
— Точно, тот. Узнал меня. И я его узнал. По-немецки-то я уж забыл с войны много, но на английском объяснились. Оказывается, он, как и я, был гражданским летчиком, работал в Германии на линиях. Ну, а когда в сорок третьем у фашистов пилотов изрядно поубавилось, вот посадили его — кстати, Ганс его зовут, — посадили его на истребитель. Вот когда он напал на меня — это был его первый вылет. На следующий день вылетел снова — сбили его, прыгнул, попал к нашим в плен. Вот какой случай… Николай Федорович, как там с курсом?
— Нормально. Ветер попутно-боковой, сто километров.
— То-то я и смотрю…
— Илья Киреич, а что он в Гавану летел?
— Командировка у него была. Директор он теперь большой фирмы в ГДР. Летел соглашение заключать с братьями-кубинцами. Так до посадки и просидел у меня в кабине… А через месяца два получаю вдруг посылку из ГДР. Очень аккуратненькая синяя коробочка, и внутри нее на бархате, гляжу, крохотный багор. Сын его, оказывается, в подарок мне выпилил этот багор. Из бронзы. Хорошая работа. Все никак не найду ему место, куда бы его пристроить на столе. Может быть, лет десять назад в кабине бы подвесил — вместо, так сказать, амулета, что ли. Да не в моде теперь они… ребята засмеют… Иван Прокофич, имеешь связь с Мурманском?
— Имею.
— Хорошо. Как там у них погодка?
— Нормально. Штиль.
— Понял… Вон, видите, полоска над горизонтом начинается… чуть-чуть. Это уже рассвет к нам навстречу бежит…
1965
РЫЖИЙ ШПИОН
Два раза в неделю к острову Безымянному с материка приходил «Ураган» и привозил пассажиров, их было всегда очень мало: командированные инспектора рыбнадзора, колхозники, привозившие с материка покупки, рыбаки, возвращающиеся из отпусков. Вот, пожалуй, и все. Маловато. «Ураган», весь окутанный сизым дымом, свирепо пофыркивая, отваливал от пирса, оставляя на нем небольшую горстку людей. Большинство из них были знакомы Митяю. Незнакомые — их сразу Митяй определял наметанным глазом — спрашивали или председателя сельсовета, или председателя колхоза. Никто из них тревожно не оглядывался по сторонам и не уходил сразу в сопки. Скучно! Митяй показывал всем им дорогу — чего там показывать, все на острове Безымянном было как на ладони, — а с «Урагана» ему каждый раз обидно кричал Мишка-моторист: «Майор Пронин! Нашел врага? Вот он пошел, главный шпион! Подбери окурок! Он тебе обо всем расскажет!» Мишка попадал в самую душу Митяю — Митяй был звеньевой в отряде юных друзей пограничников, и в его владения входил порт. Правда, там и без него всегда были пограничники — проверяли документы, выпускали суда в море и принимали их оттуда, — но Митяй твердо верил в свое счастье и знал, что рано или поздно он прибежит на заставу к капитану Дергачу и, запыхавшись, скажет: «Товарищ капитан! Рапортует командир звена отряда ЮДП Дмитрий Корягин…» Что будет дальше в рапорте, Митяй не знал, но что такой рапорт он когда-нибудь отдаст капитану Дергачу — это было совершенно ясно. Поэтому Митяй с презрением смотрел на грязного Мишку-моториста, высунувшегося из люка, как танкист из башни танка, и ехидно кричал ему: «Смотри, смотри — „Ураган“ течь дает. Пробоина в борту!» Раньше Мишка по своей наивности и вправду быстро вылезал из люка и смотрел за борт — как там с течью? Все это было вполне возможно, ибо судно с таким громким названием было всего-навсего ржавым буксиром такой старой постройки, что сам капитан удивлялся — как еще этот самый «Ураган» плавает на воде. Но потом Мишка привык к коварным высказываниям Митяя и только ворчал из люка: «Давай, давай! Беги учи арифметику. А то завтра за твоих шпионов кол влепят». Впрочем, когда Митяй уходил, Мишка все же смотрел за борт — на всякий случай, мало ли что?
А Митяй шел в поселок. На острове Безымянном он был всего один. Когда-то давным-давно здесь высадились первые русские люди и отвоевали у острова маленький, но важный кусок — построили причал для кораблей. Потом здесь появился первый дом. Как островной дед, он прочно и коренасто стоял на этой неприветливой северной земле, чтобы его не сдули свирепые арктические ветры, не смыли полярные штормы. Потом по скалистому склону стали карабкаться и другие дома — уже полегче. Выше всех стояли сборные щитовые домики, раскрашенные в веселые цвета. Они появились недавно. Но еще выше домиков по серым мшистым скалам была проложена длинная-предлинная деревянная лестница. Когда стоишь внизу, в порту, то кажется, что лестница эта ведет к самым облакам. Но лестница эта вела не к облакам. Она вела к пограничной заставе, что примостилась на вершине сопки. Дальше пограничников уже никто не жил. Дальше по острову шли скалистые глухие сопки, поросшие редким северным лесом. А со всех сторон острова было море, большое-большое море, голубое летом и серое, со льдинами зимой. С юга на горизонте тонкой синей полоской виднелся материк. Там были большие города и железная дорога. А здесь на острове не было даже ни одной машины. Да и где ей ездить? По лестнице до заставы, что ли?
Правда, мимо острова часто проходили большие корабли. Они шли на запад и на восток, белые, голубые, красные. Они дымили своими трубами так, что сами уходили за горизонт, а дым все оставался. Куда они шли? Этого Митяй не знал. Об этом знали только их капитаны да пограничники.
Вот какой он был — остров Безымянный, на котором жили звеньевой отряда юных друзей пограничников Митяй и командир этого отряда Пашка. И им обоим часто бывало ужасно обидно, что их родной остров называется так неинтересно — остров Безымянный. Почему Безымянный? Что же — имени ему никто придумать не мог? Так вот они, Митяй и Пашка, уже придумали — остров Северный. Они даже хотели написать письмо кому-нибудь из больших начальников об этом, но кому писать — они так и не узнали. Насчет рыбы, насчет торговли, насчет школы — пожалуйста, везде были начальники, которым можно было написать письмо на материк. А вот насчет названия всяких островов — такого начальника, видать, на материке не было, и Митяй с Пашкой только сожалели по такому случаю. А было бы здорово, правда? Ты откуда? Я с Северного!
Но все это, конечно, были побочные дела. Главная задача отряда ЮДП заключалась в том, чтобы ловить нарушителей. Поэтому в каждый приход с материка «Урагана» Митяй торчал в порту среди ящиков с консервами, бочек и штабелей леса.
…Еще когда «Ураган» подходил к бухте, Митяй услышал, как старший наряда сержант Пестов, оторвавшись от бинокля, сказал стоявшему рядом пограничнику:
— Едет.
— Едет? — спросил рядовой.
— Едет, — еще раз сказал сержант.
Младший наряда попросил у сержанта бинокль, посмотрел в него и спросил:
— С рыжей бородой?
— Да, — сказал сержант. — Он. Давно его ждем!
Сердце Митяя тревожно забилось. Он до боли в глазах вглядывался в лица пассажиров, толпившихся у борта «Урагана», и действительно увидел, что сзади всех стоит высокий молодой мужчина с небольшой рыжей бородкой. Он, как показалось Митяю, тревожно всматривался в берег. Митяй, спокойно стоявший до этого на большой бухте пенькового каната, озабоченно зашмыгал носом. Надвигались события.
Документы у рыжебородого проверяли в самом конце. Пестов глянул и сказал:
— А вас мы давно поджидаем.
Рыжебородый слабо улыбнулся.
— Это ваше? — спросил сержант, показав на два больших чемодана.
— Мое, — сказал рыжебородый.
