Тем не менее, достаточно типично желание отрицателей уклониться от любых наказаний и уйти в бега. Так, Ю. Граф подался в Россию, Р.-Л.Беркла – в Черногорию и Румынию, Г. Рудольф – в Испанию, Англию и США, а В. Фрелих в 2000 году попросил политического убежища аж в иранском посольстве в Вене.
Без особых проволочек происходит, как правило, передача разыскиваемых правонарушителей из числа отрицателей из тех стран, где они скрываются от правосудия, в страны, где их разыскивают. Того же Цюнделя США в свое время передали Канаде, а Канада – Германии. В августе 2007 года в Малаге (на юге Испании) арестован австрийский журналист и публицист Герд Хонсик, разыскивавшийся на родине после того, как он бежал из Австрии в 1992 году. Суд приговорил его к 1,5 годам тюрьмы за неонацистскую деятельность и распространение публикаций, в которых он не только отрицал факт использования фашистами газовых камер, но и открыто защищал и оправдывал Третий Рейх[644]. При этом выдавать зарвавшихся отрицателей согласны и те страны, где отрицание не является преступлением. В то же время есть страны, где и слышать о выдачах не хотят, Россия, например: Москва для Графа стала тем же, чем был Цюрих для Ленина.
Были предприняты попытки придать подобного рода законам или законодательным инициативам международный статус. Так, Германия, председательствовавшая в Евросоюзе в первой половине 2007 года, предложила ввести уголовное наказание за отрицание Холокоста на всей территории Европейского союза, но встретила поддержку только в 8 странах из 27 (правда, в самых крупных и значимых).
Целый ряд рекомендательных резолюций был принят в ООН. Так, 1 ноября 2005 года Генеральная Ассамблея приняла резолюцию «Память о Холокосте», в которой подчеркивалось, что международное сообщество «отвергает любое отрицание Холокоста – будь то полное и частичное – как исторического события». (Среди подписавших ее – и Россия, признавшая тем самым всю важность противодействия отрицанию и отрицателям Холокоста.) А 26 января 2007 года Генеральная Ассамблея ООН по инициативе США одобрила резолюцию, осуждающую отрицание Холокоста или преуменьшение его масштабов[645]. Появление на свет этого документа спустя месяц после тегеранской конференции отрицателей является явным ответом на позицию иранского президента Ахмадинеджада, открыто называющего Холокост «мифом» и призывающего уничтожить Израиль в его нынешней ипостаси.
В ряде стран нормы наказания, наоборот, принципиально не вводятся (на постсоветском пространстве это Россия, Латвия или Эстония). Но среди стран, где отрицание Холокоста никак де-юре не преследуется, – и Великобритания.
А в такой стране, как Испания, где соответствующий закон действовал с 1995 года, правовая ситуация серьезно переменилась. 7 ноября 2007 года Конституционный суд счел наказания за отрицание Холокоста неконституционными, поскольку состав деликта находится в сфере применимости свободы слова. Чистое отрицание Холокоста юридически беспредметно (поскольку Холокост был) и само по себе не ведет к разжиганию расовой или религиозной розни. Тут, правда, необычайно важно разъяснение суда: конституционным является наказание, в том числе и в виде тюремного заключения, для тех, кого обвиняют не в отрицании, а в оправдании Холокоста или любого другого геноцида[646].
В 2005 году, спустя 15 лет после принятия «Закона Гейсо», вводившего во Франции ответственность за отрицание Холокоста, группа французских историков подписала петицию «Свободу истории», где выступила против того, чтобы государство, хотя бы и из лучших побуждений, заходило бы на запретную для него территорию профессионалов-историков.
В некоторых странах соответствующие законы (или законопроекты) имеют более широкую, нежели Холокост, сферу применения. В Италии – на родине фашизма – уголовно наказуемы, например, пропаганда расового превосходства, акты дискриминации по национальному признаку либо побуждение к ним. В Польше понятием Холокост или геноцид не оперируют: начиная с 1998 года денежным штрафом или тюремным, до 3 лет, наказанием там карается отрицание фактов как национал-социалистического, так и коммунистического преследования. Чехия от Польши отличается, главным образом, словоупотреблением: подсуден как нацистский, так и коммунистический геноцид. Впрочем, Дэвиду Ирвингу вообще нечего опасаться в Польше: польский закон распространяется почему-то только на польских граждан различных национальностей, а также на поляков – граждан других государств.
3Тем не менее, с юридической точки зрения тема уголовного преследования за отрицание Холокоста выглядит не так уж бесспорно, а правовые рамки и основания для преследования отрицателей далеко не страдают однозначностью толкований. Вполне ощутима конфронтация соответствующих законов с первой поправкой к Конституции США и со статьей 10 Европейской конвенции прав человека, гарантирующими гражданам свободу слова и выражения.
Это неотвратимо ведет к конфликтам между национальным и международным правом, между правом и справедливостью и т. д. Именно отсюда проистекают такие явления, как поддержка Хомским Форисона или пересмотр Конституционным судом Испании мер по преследованию отрицателей.
Разумеется, эта проблематика в контексте свободы слова была знакома и немецким законодателям. Но Верховный Суд ФРГ еще в конце 1979 года разрешил ее иначе, квалифицировав уничтожение евреев и полуевреев в Третьем Рейхе фактом столь неоспоримо задокументированным и бесспорным, что его отрицание не может быть выражением мнений (допустим, ошибочных, но тем не менее искренних) или взглядов (допустим, не вполне корректных, но тем не менее научных), а может быть единственно лишь заведомой клеветой, а также оскорблением и дискриминацией уцелевших в годы Холокоста и всех остальных ныне живущих евреев.
«…Невозможно отрицать суверенное право любой демократии жестко бороться с ростками коричневой заразы в обществе, не дожидаясь факельных шествий на улицах ее городов, – пишет Антон Носик. – Однако же сам по себе запрет на отрицание Холокоста достаточно ущербен смыслово и логически»[647]. Ведь отрицание не поддается однозначно четкой формализации, так что применение закона – даже чисто технически – может быть только избирательным, а стало быть, – и чреватым произволом и двойными стандартами. Из антисемитов в этом процессе неизбежно выковывается то, о чем они и помечтать не могли: эдакие гонимые диссиденты, сотрясатели основ, мученики за идею и чуть ли не жертвы произвола!
Выход из юридической дилеммы видится в сочетании обоих принципов: да, каждый имеет право на свободу слова, мысли и их выражения, но каждый обязан и отвечать за то, что у него в результате слетело с уст или пера. И если слетело нечто, что разжигает страсти, плодит ненависть, оскорбляет память жертв и т. д., то решать так это или не так следует суду, как и устанавливать меру ответственности за это.
Решение Конституционного суда Испании, кстати, – это вовсе не победа отрицателей. Оно, повторим, создало принципиально важный прецедент: наказуемым должно быть не отрицание Холокоста, а его оправдание (то есть солидаризация с палачами) и пропаганда этого оправдания. Область же «чистого отрицания» должна регулироваться всеобщими конституционными положениями о свободе мысли и слова, а также запретами на возбуждение ненависти и т. д.
Министр иностранных дел Латвии Артис Пабрикс попытался аргументировать это же самое так: «Только дурак может отрицать Холокост, но при этом людей нельзя сажать в тюрьму только за то, что у них такие дурацкие взгляды»[648]. Однако министр не столько шутит, сколько лукавит: отрицатели не столько дураки, сколько антисемиты, то есть люди с убеждениями и принципами. И едва ли убежденного антисемита можно перевоспитать – даже в тюрьме. Как мания, как душевное уродство оно практически не поддается лечению: Гитлер и в предсмертной записке не забыл о евреях и попросил о том, чтобы кто-нибудь продолжил его святое дело очищения от них Германии.
Однако сегодня введение запрета способно сделать из отрицателей самых настоящих жертв и героев и, благодаря их статусной «гонимости», заметно повысить их же привлекательность еще и как «страдальцев».
В США, как замечает А.Носик, «верят в способность здорового общества победить вздорную идеологию в открытой борьбе мнений, не прибегая к помощи полицейской дубинки. И понимают, что нельзя быть наполовину беременной. Либо законодатель самоустраняется от регулирования мнений в головах людей и навязывания идеологий, либо он должен шаг за шагом пройти путь контроля за умами до конца. Сперва запрет на идеологию, потом на идеи, потом на книги, содержащие эти идеи, потом на музыку, фильмы, фотокадры, а дальше, глядишь, к каждому блогу по околоточному приставим, чтоб за умами надзирал…»[649]
