сказали, кто такой Витторио?
— Мой метод в том, — скромно похвастался приятный блондин, — что управлять людьми легче всего, нажав исходную кнопку. Тогда события развиваются сами собой, не нужно никого заставлять, только слегка вести…
Хвастун! Никакой это не авторский метод. Это наука эльвириной бабки, тысячи лет науке!
— Так кто напал на “феррари”? — снова спросила.
— Идет расследование, — коротко ответил приятный блондин, заметив, что вопросы сейчас тут задает не она.
В конце концов, сказали, что дело не ждет, надо работать, а дело с чемоданом вроде бы ясное. Вышла сухой из воды, в общем.
Отвезли в чистое поле и оставили там, сказали ждать. Никого вокруг, она, со своей слабой ногой, может до населенного пункта и не дойти.
Но приехала машина, вышел Пирожочек. Глаз не могла поднять, не могла обнять, так было совестно. Но Пирожочек не был зол, может блондин не отправил ничего, просто пугал?
— Ну-ну, малышка, — сам ее обнял, — Ну, что ты боишься… Все хорошо, малышка, все закончилось…
…Вечеринка уже достигла той стадии, когда гости плотно поели, достаточно выпили и хотят концерта. Часто гости хотят петь, но тут гости были не особо музыкальные, пели невпопад и черти-что…
Сначала господин Морис вынес свое электронное пианино и играл гостям. Потом ему надоело, видимо этот тщеславный тип не хотел быть просто фоном для трапезы людей. Он начал шептаться с Милли, со стороны Максу даже неприятно было на это смотреть, как будто к чему неприличному ее склоняет.
— Ну, Милли, ну еще один раз… Было же неплохо. Ну, давай, — вот именно так говорят, с таким лицом, когда уговаривают.
— Да вы что… Сырая вещь, вообще не готова. Не могу на людях.
— Ну, Милли… Ну, мне так понравилось! — ныл вообще несолидно для такого серьезного человека, — ну, один раз, завтра уезжаешь…
— Я не могу так. Я только на сцене могу, когда сцена выше. А тут все на меня смотрят… Они меня узнают, я опозорюсь.
— Эти люди не слышали о тебе никогда… И вообще надо расширять целевую аудиторию, чтобы понять чего ты стоишь. Может, Милли Филис — пустой мыльный пузырь, раскрученный современными медиа и больше ничто?
Блин, ну, зачем он с ней так? Так и на девчонок давят, к сексу их склоняя. Макс знает, как это. Нехорошо..
— Нет! — ну, вот, Милли завелась, — Я — профессионал! Я зарабатываю этим деньги с восьми лет!
— Ну, так покажите, мисс Милли, чего умеете… Профессионал может сделать свою работу в любом месте и в любом состоянии, — сэр Артур взял нож, которым резал мясо и эффектно метнул его в дерево. Мужчины, которое рядом с деревом пили пиво, восторженно загоготали, — Возьмите их, Милли! Сколько можно на одних малолетках выезжать!
— Ну, ладно! — вид у Милли был довольно свирепый. В древнем сарафане, который она нашла тут в шкафу, со светлыми косами, уложенными вокруг головы, со своим честным и очень простым лицом, с таким злым и упрямым выражением, она точно была похожа на нацистку… Схожесть стала полной, когда она заорала на Макса сердито:
— Чего ты стал тут, как столб! Где твоя гитара? Шевелись быстрее!
Потом наехала на Гвиневру:
— Где вы дели бубен? Не надо прикрываться своими ограниченными возможностями! Вчера был у вас в руках… Макс, бубен под диван она швырнула, принеси! А вы, господин Морис, где бумажка с текстом, вы же мой бэк-вокал?
Танк “Милли Филис” почувствовал себя в студии, со своей командой, в своей тарелке и разошелся.
— Мисс Милли, — смеялся возбужденный господин Морис, — тут посторонние люди, потише… А текст я знаю наизусть. Вы такой зайчик, мисс Милли, когда командуете.
— Приятно посмотреть на себя со стороны? — с сарказмом спросила Гвиневра.
— Что, вот так я ору на людей? — удивился господин Морис. Типа, он не знал.
Макс пошел в дом за инструментами, не дослушал, чем там у них кончилось. А когда вернулся, господин Морис представлял своим соседям свою американскую гостью, которая чуточку музицирует и хотела бы развлечь гостей песней собственного сочинительства. Макс отметил, как бы обиделась Милли, если бы понимала, что он говорит — “чуточку музицирует”.
Милли подышала чуть-чуть, потом кивнула пианисту.
— Раз, два, три, четыре…
Ну, конечно, это была не ее аудитория. И Милли была не в лучшей своей форме, да и песня сыровата… Но они так слаженно играли и чувствовали, что играли — Макс со своими тремя аккордами, Гвиневра с сомнительным чувством ритма, господин Морис, срастившийся со своим пианино… А Милли была очень красивая, когда пела про любовь и смотрела на него, Макса… Макс видел, что поэтому и все на него смотрят и смущался. Обычно серенады поют девушкам, а тут наоборот… Блин! Да никогда еще ему девчонка песен не пела, не смотрела вот так.
Закончили наконец. Милли была вся потная от страха, а ее пианист весь красный. Зрители долго хлопали и кричали “браво” — это были добрые люди, которые радовались всему, что им покажут, и поощряли любого исполнителя аплодисментами. Кумушки за спиной Макса шептались, что “девочка, конечно, безголосая, но поет с душой”, другие восхищались, что “господин Морис смог создать прекрасный ансамбль из музыкантов, которые ничего не умеют”. Бывший муж госпожи Мартины заявил, что если б ему пели такие песни, он бы никогда не ушел, а тот, с конца улицы, заметил, что “малютка Миллисент” похожа на кого-то из телевизора, только он не помнит на кого…
Макс хотел обнять Милли, спасибо сказать… Но она же этого не любит всего. Просто рядом сел и в глаза смотрел.
Концерт продолжался. Наклюкавшийся сосед, упал в объятия “дружище Мориса” с просьбой спеть. Господин Морис отнекивался, конечно. Но потом посмотрел на свою Гвиневру в инвалидном кресле и объявил, что, в честь своей американской гостьи, он будет петь их народную песню, но петь будет для своей жены. Что-то там возился с гитарой, ныл, что Макс расстроил ее, брынькая как попало… Раз, два… Раз, два, три четыре!
— …Ты мой солнечный свет, ты делаешь меня счастливым даже в пасмурный день, ты не знаешь,
