Но это всё лирика. А вот почему немец нас отпустил в болото?
— Странно, — пробормотал я.
— Что? — спросил Алёшин.
— Почему нам дали уйти? Я бы пошёл на штурм, если бы увидел, что добыча уходит.
— И они бы пошли. Это мы их перехитрили. Они сначала кидались в атаку на наши засады. А потом поняли, что мы их дурим. Минами стали закидывать, но не штурмовали, а отдавливали.
— Не понял тебя.
— Они искали обоз, броню, эту машину. А видели только пеших и то, издалека. Они думали мы опять их дурим, увести пытаемся от обоза и в болоте прячемся. Сейчас по следу Ганомага пройдут, поймут. Ага! Слышишь? Поспешить надо. Сейчас со злости тут всё минами закидают!
Я смотрел на Лешего, будто впервые видел. Да, сильно вырос в военном искусстве этот парень. Война — она хороший учитель, но строгий экзаменатор. Там, в лесочке, остались половина наших «леших». Они не сдали экзамен, погибли, но сдержали врага, дали нам уйти.
Смурное небо над нами засвистело противно и страшно — это там, сзади, захлопали миномёты. Мины поднимали столбы болотной грязи, гнали вонючие волны. Обстрел не был прицельным — они нас не видели, били по площади.
— Сунуться? — спросил сам себя Леший, поднося рацию к уху.
Близкий разрыв окатил нас с ним болотной жижей, столкнул с гати. Я сразу стал тонуть. Нет ничего хуже болота! Мало, что холод пробирал до костей, с ног до головы в ледяной вонючей жиже, так оно меня теперь ещё и засасывает. Но я не дурак, чтобы так тупо сгинуть!
— Лёша! Не делай резких движений! Раскинь руки. Я тебя вытащу!
Тут суета — лишнее. Неспешно, плавно, раскинувшись пошире, чтобы занимать как можно больший объём, плавными перетекающими движениями я погрёб к гати, нащупал, вылез, вытащил погрузившегося по нос Лешего, бросив ему ремень автомата.
— Рацию потерял, — сокрушённо пробормотал Алёшин.
Я со злости сжал зубы. Что тут сказать? Невосполнимая потеря! Хоть Лешего вытащил. Потом накажу, придурка.
— Вот только похвалить тебя хотел за грамотную организацию прикрытия, а ты так лопухнулся. Раззява! Пошли. Пять нарядов вне очереди! И одежду мою перестираешь! Ротозей! У, блин!
А Алексей расплылся в довольной улыбке и побрёл следом за мной.
Хотя обстрел и не был прицельным, четверых мы потеряли — трое погибли от мин, один утоп. Потонули в трясине и две лошади вместе с грузом.
Путь сквозь топь был извилист. Мы нагнали основную группу и, вслед за Бородачём, бесконечно долго петляли по болотам, где по грудь, где почти по колено. Я замёрз так, что зуб на зуб не попадал. Меня трясло, рана на груди разболелась так, что сил терпеть уже не было. И так у всех.
Вечером умер ещё один раненный, не перенеся болотного пути.
Бородач вывел нас на землю, заросшую деревьями. Я подумал, что мы преодолели болото, но меня ждало разочарование — это был остров. Довольно большой остров, но остров. А в глубине острова, на заросшей лесом возвышенности — строение, построенное прямо меж деревьев, да так искусно, что и с десяти шагов не поймёшь что это не заросший мхом валежник, а база браконьеров. Ввалились внутрь, стали разжигать очаг, забыв обо всём. Позже только я вспомнил об охране, но Бородач меня успокоил:
— Вулкан стережёт. Чужих он за километр учует. Отдыхайте.
Одежда была безнадёжно пропитана болотной грязью, сапоги развалились. И не только у меня, а почти у всех. Из чего она состоит, эта жижа?
Больше всего жалели потерянную кухню. Горячего супчика бы!
Борясь со сном, почистил оружие и уснул сидя, подпираемый с боков Таней и Архипом.
На следующий день не смогли выступить — раненным стало сильно хуже, раны воспалились, а раны были почти у всех, многих лихорадило, хоть и топили жарко. Двое метались в бреду.
Пришло время разбираться с аптечкой из Шевроле. Я-2 пояснял назначение препаратов — ни одного для меня привычного. Как сильно отличались наши миры!
К моей большой радости, нашлись и болеутоляющие, и аспирин, и пенициллин. В таблетках. Три пачки по двадцать штук.
— Почему так много? — спросил я у Гостя из Будущего.
— Лекарства дорогие. Я часто простываю — живу-то где придётся, да и работа разъездная. А это я взял там же, где и наркоту. Товарищ командир, там, в том пакете, некоторые препараты как сильные обезболивающие сгодятся.
Я вздохнул глубоко. Знаю, что сгодятся. А, какого хрена! Не станут они наркоманами — убьют их раньше.
Вместе с Таней шли от человека к человеку, раздавая таблетки.
— И мне! — попросил Я-2.
— По губе!
— Мне очень надо! У меня ломка. И я ранен, вот!
— Ладно, на, что мы людоеды что ли?
Все получили препараты, многие забылись сном тут же. Я тоже заглотил «колесо». Боль как рукой сняло буквально за минуту. Стало так хорошо, что от облегчения закружилась голова, мир насытился яркими красками, поднялось настроение. А не действие ли это наркоты? Так, соберись! Держи себя в руках!
Я пошёл в дом (если это строение браконьеров было домом), Я-2, с блестящими широченными зрачками плёлся хвостиком за мной. Мы его развязали. И немца. Куда они с острова денутся? А, вот и немец. И Кадет с ним. И Ангел Настя. Увидев Я-2 — нахмурилась, но не ушла. Я сел рядом с ними. Они занимались. Немецким языком. Тихо, шёпотом. Кругом — сонное царство.
Зашёл Вулкан, оглядел помещение, фыркнул, ушёл на пост. Накатил такой «расслабон», что хотелось спать. Ну, к чему же я усну? Двое развязанных конвоируемых, а из охраны — только дети — Кадет с Ангелом. На Вулкана больше надёжи, чем на них.
— Слушай, мерзкий, а что же ты к немцам-то пошёл? — спросил я у себя. Того, другого.
Он мне стал втирать типичную скинхедовскую хрень, слышанную мной не раз. Но я не прерывал — немец и эти двое ребятишек, слушали. Пусть послушают. Про звероподобных смуглых чурок, заполонивших мир к концу века, про политкорректность и другие утопичные идеи Запада. Они этого не видели. Для них чёрные — дружелюбные мелкие народы, живущие где-то на окраине Империи, а не озверевшие от безнаказанности человекоподобные обезьяны, заполонившие города, не желавшие работать, потому не ассимилирующиеся в трудолюбивых народах Белой Расы. Я тут был согласен с лектором, но расистом и гитлеровцем себя не считал.
— Ну, как, немец, — спросил я Вили, бесцеремонно прервав рассказчика, — прав был твой Гитлер?
— Он не мой! — буркнул тот, насупившись, чувствуя подвох.
— Что ты стесняешься? Так и скажи — прав. Ведь на чём построена его расовая теория? На превосходстве арийцев. Так? Так. Только он вот вас в чём обманул: арии — это изначальная Белая Раса, расселившаяся по всему миру. Неизбежно, она сталкивалась с другими расами, коих ещё три: Чёрные Люди, Жёлтые, они же, Красные Люди. И, наконец, суперэнималы, неандертальцы, они же зверолюди, в сказках и былинах называемые собакоголовыми. Столкновения заканчивались не только войнами на истребление, но и смешиванием рас и языков. Это длинная, противоречивая, хотя и интересная история. Вся окружающая нас цивилизация, то, чем мы гордимся или не замечаем, как обыденность — всё это создано белым человеком, потомком богов. Или просто человеком. А вот зверочеловек — он не творец. Он зверь. Он очень силён, хитёр, живуч, властолюбив. Но абсолютно лишён души. А значит и совести. Он никогда не поймёт, почему свинью есть можно, а человека — нельзя. Для него Бог, воля, честь, справедливость, правда, любовь, верность, порядочность, закон — ничего не значат. Ему будешь говорить об этом, он внимательно тебя выслушает, а сам будет думать: «Смотри, какой умный. Какие слова знает. Его мозг, наверное, очень вкусный!». С пёсоголовыми бились не на жизнь, а на смерть несколько тысяч лет, победили, загнали их в горы, где и блокировали. Но шли годы и века. Зверолюди похищали женщин и они рожали им зверёнышей. И эти зверёныши спускались с гор. Они выглядели, как люди, только уродливыми, говорили, как люди, только плохо. Но, они были очень сильны, живучи, изворотливы, хитры. И очень плодовиты. Но, внутри они — звери. Они могли стать людьми. Их воспитывали. И получалось. Они сначала растворились в человечестве, а потом, из-за своей плодовитости, растворили человечество в себе. Чем темнее цвет кожи, чем больше тело не похоже на тело Аполлона, бога и героя Ариев, тем больше в нём от суперэнимала. Так, не осталось ни пёсоголовых, ни Ариев. И здесь Гитлер прав. Засилье «чёрных» — конец цивилизации. А теперь скажи мне, немец, зачем Гитлер, сам по крови жид, урод и полукровка, поднял потомков ариев и бросил их на уничтожение других ариев: французов, славян, немцев. Ведь ясно, что ни вы, ни мы — не отступим. Мы зальём эти земли кровью белых людей. Земли опустеют. И на них хлынут более дикие племена, которые ещё не одну сотню лет будут из себя выдавливать зверя. И то, если захотят. Что молчишь, немец? Не знаешь? Ты воюешь за Фатерлянд здесь, в брянском лесе? А у тебя дома хозяйничает ушлый жид, купивший «правильный» паспорт. Ушлый жид, внук Ротшильда, бросил вас, немец, сюда — на убой! Война для евреев — зарабатывание денег. Твоя мать будет втридорога покупать масло и хлеб. Ей скажут — война! И деньги твоей семьи утекут за океан, в жидовские банки. А кровь немцев утечёт в русскую землю, как кровь тысяч и тысяч поколений идиотов, сложивших головы тут, на этой земле. Не могут зверята жить спокойно, в удовольствие, пока есть ты, арий, немец, и мы, русы. Мы их постоянно отдёргиваем, читаем морали, тащим из тёплой грязи пороков, вырываем изо рта такой вкусный кусок ритуального человеческого мяса, да ещё и по морде за это бьём. Мы перебьём друг друга и некому будет их окрикнуть, отдёрнуть. По морде дать. Вот у них житуха начнётся! Никаких напрягов и проблем! Они не будут работать. Дороги зарастут, небоскрёбы и мосты рухнут, заводы рассыплются в ржавую труху. Кому какое дело? Они будет жрать, спать, совокупляться и бесконечно выяснять отношения и интриговать. Так живёт Африка. А будет жить весь мир. В Европе, заросшей лесами останутся жить только лешие и звери. И двуногие звери. Которые будут ходить мимо остатков строений нашего мира, удивляться и думать, если смогут голову от земли оторвать, выискивая червяков: «Что за боги это создали?». Это уже было. И не раз.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
