— Нет, не любишь ты немцев, Хозе, не любишь, ну, бог с тобой, не серчай! Я хороших немцев, скажу тебе, тоже мало видел. Я сам саратовский, у нас их тысячи, колонистов этих. И, правда, жмут как в колониях где-либо в Африке. У-у-у, тяжелый народ, любит сок пустить слабому. Но народ-то, он пошире будет, а? Как ты считаешь? Германия — это, брат, не одни колонисты.
Хозе помотал головой, не хотел спорить. К счастью, хозяин не настаивал. Время было спеть хором, ибо уж было изрядно выпито, много съедено, пошучено вдоволь, сердце просило песен. Как водится по праздникам, пели на редкость плохо, нескладно, гурьбой, а не хором.
Голубовато-зелено светало. Свирепствовал мороз. Хозе бежал в своем легком пальто на пристегнутой подкладке из верблюжьей шерсти, в ботинках без калош (никак не мог привыкнуть не забывать их в первом же доме), с тонким шарфом на шее. Лицо одеревенело, как бы усохло, дышать можно было только в шарф, руки сводило холодом даже в шерстяных перчатках. Он торопился из Замоскворечья домой, от Луиса. Разошлись на заре.
Вместо пьесы они теперь сочиняли сарсуэлу — испанский музыкальный балето-концерт. Было весело вспоминать бешеные хоты, задумчивые овез, веселые качучи, грустные и нежные, полные вкрадчивой страсти андалузские арии, страстные хабанеро, быстрые и нервные песни Гренады, в которых еще слышатся вздохи мавров, суровые гимны Сарагоссы.
Нужно было разыскать несколько вееров и научить певиц ими пользоваться. Веер — это часть самой испанки, это ее дар слова, ее мимика. Без веера ей нечего делать. Каждое движение веера — иероглиф, который надо уметь понять.
Без мантильи также немыслима испанка, особенно на сцене. То, что в обычной жизни уже перестало иметь какое-либо значение, на сцене продолжает существовать во всем великолепии сложных традиций. Драпировать мантильи вокруг шеи и плеч — искусство. Испанка без мантильи — ничто. Они стояли перед зеркалом Анели и, перебивая друг друга, драпировались ее шелковым платком. Ни черта что-то не выходило, но следовало еще поискать, потрудиться.
Потом они намечали музыку, тексты, последовательность эпизодов. Нет, что ни говори Анель, а сарсуэла получится великолепной.
На мосту через Москву-реку дуло, как в трубе на авиазаводе. Постового милиционера на Красной площади пошатывало ветром. В Охотном ряду мела поземка, посвистывало и выло в воздухе.
Задыхаясь от быстрого полубега, стал подниматься Хозе вверх по улице Горького, сонной, безлюдной, с огнями заиндевевших витрин, с зевающими дворниками, с закутанными в тулупы милиционерами у разведенных по случаю мороза костров.
Чуть потные ресницы слепило морозом, он то и дело протирал глаза.
У витрины диетического магазина стояла девушка. Да нет, не может быть! Останавливаться не следовало. Одинокая девушка в этот предрассветный час первого дня года — это не для Хозе. Он пробежал несколько шагов, прежде чем твердо вспомнил, кого она напоминала, и бегом повернул обратно. Теперь она передвинулась к универмагу и якобы рассматривала детские вещи сквозь стекло витрины, расписанное морозом.
Она была в синем пальто, в низких ботиках, в шапке-ушанке на голове, гораздо выше и плотнее, чем та, и менее складна, стройна и как-то более взросла, груба.
— Ольга? — позвал он вполголоса.
Она оперлась о витрину, точно ее ударили.
— Хозе? — быстро схватила его за локоть красными, припухшими на морозе руками. — Боже мой! Это вы, Хозе?
С Новым годом, Ольга!
— А-а, да, да! Вас также!
Она попробовала улыбнуться, но мускулы лица не подчинились ее желанию.
— Почему вы в Москве?
— Об этом долго.
Как мог он забыть ее? Как мог он не протянуть рук к этой маленькой гордой жизни, которая так робко тянулась к нему?
1951
Примечания
Счастье
Роман впервые опубликован в журнале «Знамя» — №№ 7 и 8 за 1947 год — и в том же году вышел отдельной книгой в Симферополе и в Москве (в издательстве «Правда», Государственном издательстве художественной литературы — в «Роман-газете»).
История создания романа теснейшим образом связана с жизнью самого писателя, в годы Великой Отечественной войны, в качестве военного корреспондента, участвовавшего в крупных операциях Брянского, Крымского, Закавказского и 3-го Украинского фронтов. В мае 1945 года тяжелое заболевание вынуждает П. А. Павленко, в то время полковника, покинуть армию. В течение трех месяцев он находится в клинике, а затем, по настоянию врачей, осенью 1945 года вместе с семьей переезжает в Крым, в Ялту.
Замысел романа, однако, зародился у писателя еще раньше. В декабре 1944 года во время краткого отпуска ему довелось побывать в Крыму, и там, наблюдая жизнь новоселов и офицеров Советской Армии, демобилизованных по болезни, Павленко делает первые наброски к роману «Счастье». В августе 1945 года он пишет Всеволоду Вишневскому (в то время главному редактору журнала «Знамя»): «Вот уже больше двух месяцев я в клинике. Лежу, читаю, думаю и много пишу. Иной раз кажется, что даже очень здорово пишу. Это роман об офицере-инвалиде, который ищет мирной пристани, но вместо того вынужден возглавить жизнь в районе и переворачивает все вверх тормашками, по-гвардейски…»
В июле 1946 года Павленко привозит в Москву первые главы романа и читает их писательскому активу журнала «Знамя».
Вернувшись в Ялту, сразу после исторического постановления ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград» Павленко ведет большую пропагандистскую работу и продолжает писать роман.
30 сентября 1946 года он пишет: «Пишу мало. Некогда. Выступаю. Докладываю». В октябре снова: «Одной рукой пишу роман, другой рукой — конспекты докладов»… «Нельзя отмолчаться. Нельзя быть очевидцем только, — объясняет он причину запоздания с романом Вс. Вишневскому. — Обстановка и время требуют участия боевого, решающего… я пришел к выводу, что, когда пишешь, надо быть раза в 3, в 4 храбрей самого себя… Писать надо с «походом», с «гаком»… (Архив П. А. Павленко.)
В декабре месяце, однако, он уже сообщает: «Рукопись «Счастья» я отправил на машинку, чтобы затем начинать подумывать об отсылке ее «Знамени». 16 января 1947 года Павленко пишет: «Посылаю 240 с лишним страниц так называемого «Счастья». Это была первая часть романа. В апреле 1947 года писатель приезжает в Москву со второй частью и готовит роман к печати. Уже первая часть романа, опубликованная в № 7 журнала «Знамя», встретила горячий отклик читателей и советской общественности. С именем героя романа «Счастье» связано возникшее в Крыму «воропаевское» движение. Несмотря на общность судеб героя романа и его автора, в основе произведения лежит все же не личная судьба писателя или какого-нибудь крымского новосела. Образ Воропаева обобщил в себе черты многих реальных людей.
Роман «Счастье» выдержал с 1947 года более сорока изданий. Он переведен на многие языки братских народов СССР (грузинский, украинский, белорусский, бурято-монгольский, латышский и другие) и на иностранные языки (китайский, чешский, словацкий, польский, болгарский, венгерский, румынский, немецкий, английский, испанский и другие). По роману «Счастье» написана одноименная пьеса.
Роман публикуется по последней авторской редакции 1949 года, сделанной для серии «Библиотека советского романа» (Гослитиздат, 1950), с уточнениями по рукописи.
Труженики мира
Роман «Труженики мира» — последнее крупное произведение П. А. Павленко. В первой книге романа «Моя земля», опубликованной уже посмертно в № 6 журнала «Знамя» за 1952 год, писатель осуществил свой давно зародившийся замысел: показать строительство Большого Ферганского канала.
Перед войной Павленко довелось дважды побывать в Узбекистане: весной и летом 1939 года. Вторая поездка была особенно знаменательной, так как писатель, по собственному его признанию, «оказался свидетелем великого народного энтузиазма на Ферганском канале…» (Автобиография). Вернувшись из Ферганы, осенью 1939 года он одновременно приступает к работе над сценарием и романом, посвященным строительству канала.
Но вскоре Павленко прерывает работу над романом. Писатель принимает участие в освободительном походе Советской Армии в Западную Украину. 20 ноября 1939 года «Правда» публикует его очерк, пересланный из Львова («Ворохта»), а 29 ноября начинается война с белофиннами, и Павленко сразу отправляется на фронт, где работает корреспондентом армейской газеты «Героический поход».
В 1941 году Павленко опять принимается за роман, но начинается Великая Отечественная война, и он снова на фронте. Однако интерес к ферганской теме у него не ослабевает. О строительстве Ферганского канала, о «ферганском методе» он взволнованно говорит в очерках «Ферганский почин» («Правда», 5 августа 1939), в рассказе «Мой земляк Юсупов» (1942), в романе «Счастье» (1947) и, наконец, в своем выступлении на 2-й Всесоюзной конференции сторонников мира (1950).
