Его это, по всей видимости, не волновало, зато ее волновало, даже очень.
– Я мог бы вернуться в конце августа.
– Не собираюсь ждать еще полтора месяца, – проговорила она.
– Конечно, я по тебе соскучился, – испугался он, – но занят день и ночь. Я же говорил! Иначе взял бы тебя с собой.
– Предпочитаешь, чтобы я отправила тебе факс? – холодно спросила она.
Возмутительно! Неужели он не может выкроить время, чтобы услышать, что их супружеству пришел конец?
– Давай не будем ссориться. Просто у меня нет времени.
– Это и будет темой моего визита. У тебя вообще нет времени: ни на разговоры, ни на любовь, ни на какие-либо еще супружеские обязанности. По-моему Билл дело не столько во времени, сколько в утрате интереса.
– Что ты хочешь этим сказать? – У него пробежал холодок по спине.
Только сейчас до него стало доходить, что все это значит: эти факсы, молчание, отсутствие звонков. Он опомнился, но поздно. Слишком поздно.
– Зачем ты сюда прилетишь? – спросил он напрямик. Билл всегда ненавидел неожиданности.
– Чтобы встретиться с тобой. Я не отниму у тебя много времени. Если хочешь, даже остановлюсь в другом отеле. Просто считаю, что после двадцати двух лет брака надо переброситься хотя бы словечком, прежде чем отправить все в мусорную корзину.
– Вот, значит, как ты к этому относишься?
Как ни поражен, как ни напуган он был, она ничего не стала отрицать.
– Да. Уверена, что и ты относишься к этому так же. Значит, нам есть о чем поговорить.
– Я против. – Он был совершенно раздавлен. – С чего ты вдруг?
– Еще спрашиваешь! Это печальнее всего.
– Мы оба пережили страшную трагедию. В Лондоне у меня ответственнейший судебный процесс, разве ты этого не знала?
– Знала, Билл.
Она уже устала его слушать. Он был до того недогадлив, что она засомневалась, стоит ли ей вообще лететь в Лондон. Ее угнетал даже разговор с мужем, не то что его вид.
– Поговорим через неделю.
– Это будет разговор или подписание бумаг? – сердито осведомился он.
– Сам решай.
На самом деле право решать принадлежало теперь не ему, а ей. Он мог тянуть до бесконечности: его устраивал брак с женщиной, до которой он больше не дотрагивается, с которой не говорит, на которую даже не смотрит. Такая перспектива вселяла в нее ужас. Она провела десять дней, беспрерывно беседуя с Хартли, и сама мысль о возврате к безмолвному сожительству, лишенному намека на любовь, казалась ей самоубийственной. Она твердо решила, что этому не бывать.
– Такое впечатление, что ты уже приняла решение, – огорченно проговорил Билл, и она едва не ответила утвердительно, но удержалась, чтобы не лишать смысла свою поездку в Лондон.
Она чувствовала, что обязана предоставить ему шанс, дать хотя бы возможность объяснить, почему он целый год так дурно с ней поступал, а уж потом сообщить ему о своем решении.
– Ты полетишь из Нью-Йорка? – спросил он, словно это имело какое-то значение.
– Из Лос-Анджелеса. Сначала проведу пару дней с Таней.
– Это она тебя надоумила? – (Можно было подумать, что у нее самой не хватило бы мозгов.) – Или другая твоя подруга, врачиха?
– Ее зовут Зоей. Нет, они тут ни при чем. Пойми, Билл, я все решила сама. Я много думала еще до отъезда из Нью-Йорка, и теперь не вижу смысла ждать еще два месяца, чтобы тебе сказать...
– Что ты собираешься сказать?
Он хотел вырвать у нее ответ. Чувствовал, что назревает разрыв, и был близок к панике. Его можно только пожалеть. Вместо того чтобы паниковать сейчас, когда уже поздно что-то изменить, ему надо было заметить неладное еще полгода назад или хотя бы двумя месяцами раньше. Тогда бы он смог сказать решающее слово. А теперь – нет.
– Что мне с тобой плохо. Неужели ты сам этого не замечал? Тебе тоже со мной несладко. Давай не будем кривить душой.
– Это были тяжелые времена, но я уверен, что все поправится.
Он отметал несчастье последнего года, всю горечь, безмолвие, ненависть.
– Как поправится? Почему это вдруг?
Несколько месяцев назад она предлагала ему обратиться к психоаналитику, но он отказался, предпочтя не смотреть правде в лицо, а прятать голову в песок. Откуда же возьмется улучшение теперь? Но для него, судя по его тону, это было вопросом жизни и смерти.
– Не знаю, что творится...
Он был совершенно растерян, абсолютно не подготовлен к ее обвинениям, словно не предполагал, что она способна что-то заметить. Неужели Мэри Стюарт для него – все равно, что автомобиль, который можно припарковать, на время про него забыть, а при необходимости снова завести? Что ж, поздно: аккумулятор окончательно сел.
– Не понимаю, зачем тебе сюда мчаться?.. – Он по-прежнему твердил свое.
– Поговорим на следующей неделе. – Мэри Стюарт не желала продолжать этот разговор.
– Может быть, я сам прилечу в Нью-Йорк на выходные?
Можно было подумать, его больше всего страшит сам факт ее появления в Лондоне. Однако она отказывалась продлевать томительное ожидание.
– Это совершенно необязательно. Ты слишком занят. Честное слово, я не отниму у тебя много времени. Потом я попробую встретиться с Алисой.
– Она знает о твоем намерении?
Об этом еще никто не знал. Ему следовало бы не трусить, а взять себя в руки.
– Пока нет, – холодно ответила Мэри Стюарт. Она слишком долго его любила, слишком многое ему отдала, слишком долго ждала улучшения. Теперь ей уже нечего ему предложить. В ней не осталось даже сочувствия. – Постараюсь отловить ее по телефону перед приездом.
– Может, проведем уик-энд все вместе? – предложил он со слабой надеждой.
– Не хочу. Я прилечу не за этим. Пробыв в Лондоне день, от силы два, я отправлюсь туда, где она в тот момент окажется.
Она не позволит ему спрятаться за спиной дочери, изображая дружную семью, и тем ее переиграть. Это счеты между ней и мужем, и нечего приплетать к этому других, даже Алису.
– Если хочешь, можешь пробыть дольше...
Билл запнулся. Наконец-то почувствовал, что все средства исчерпаны. Он не был полным болваном, а она никогда не вела себя так бессердечно. Мысль о появлении в ее жизни другого мужчины не могла прийти ему в голову. Это не вытекало ни из ее слов, ни из характера. Билл не сомневался в ее верности и в этом отношении не ошибался. Но вот ее оскорбленный, нет, даже презрительный тон... Теперь он понимал, что дело зашло слишком далеко. Для него уже не составляло тайны, что он услышит от нее, когда Мэри Стюарт нагрянет в Лондон. Он был признателен ей за намерение уведомить его о своем решении лично, а не письмом. Но это, конечно, не избавит его от уныния.
Когда жена повесила трубку, он почувствовал себя растоптанным. Напрасно она потратит деньги на билет и будет скучать над океаном: он и так понял, какую весть она ему привезет, и не придумал ничего лучше, как отправить ей новый факс.
