— Понимаешь, Фил, после балаганных острот, о которых я уже говорил, и после затасканных фраз самое страшное зло в религиозных диспутах — это метафора! Протестантская церковь не полк. Ты не солдат. Солдат обязан воевать, когда прикажут и как прикажут. А ты пользуешься полной свободой, если не считать обязательств нравственного и религиозного порядка.
— Ага! Вот и попался, милый любитель логики! Если мы пользуемся такой свободой, почему ж ты не желаешь оставаться в церкви? Ох, Фрэнк, дружище, какой же ты осел! Я знаю, что ты жаждешь справедливости. Но неужели ты не видишь, что ее легче добиться, оставаясь в церкви, преобразуя ее изнутри, чтобы там было посвободнее, а не бежать от нее, оставляя народ в лапах Гентри и ему подобных?
— Я и сам думал так же все эти годы. Только потому я до сих пор священник! Но теперь я прихожу к убеждению, что это чепуха. Я начинаю думать, что эти консерваторы, что вопят об ужасах ада, развращают честных либералов с гораздо большим успехом, чем либералы прочищают дремучие мозги фундаменталистов. Да по правде-то говоря, чего она добивается, эта наша церковь? Зачем она вообще нужна? Может она предложить человечеству что-нибудь такое, чего не почерпнешь в светских источниках — в школах, книгах, беседах?
— Кое-что может, Фрэнк. Она может предложить человечеству неповторимый образ и единственное в своем роде учение Иисуса Христа. Ведь в самом Иисусе, в том, как он говорил, в том чувстве, которое охватывает человека, внезапно и непостижимо познавшего учителя и его присутствие, — во всем этом есть нечто такое, что отличает христианскую церковь от любого другого института, любой другой организации, созданных человеком. Иисус не просто более велик и мудр, чем Сократ или Вольтер, он нечто совершенно иное. Толковать и преподавать учение Сократа или Вольтера — в школе, в книгах и беседах — может кто угодно. Но чтобы толковать учение Иисуса и значение его личности, требуется особый отряд людей — избранных, призванных, специально обученных, посвященных и объединенных в особом институте, имя которому — церковь.
— Звучит, Фил, ничего не скажешь. Да только, милый ты мой, каковы они были на самом деле, личность Иисуса и его учение? Пожалуй, это центральный вопрос в спорах о христианской религии. Не будем говорить сейчас о том, что большинство людей, несомненно, верит догматам той или иной религии потому лишь, что получили ее в наследство со дня рождения. Итак, главный вопрос таков: действительно ли Христос как личность, если библейским преданиям о нем можно верить хотя бы наполовину, действительно ли он был так уж особенно благороден? И было ли его учение настолько уж самобытно и глубоко? Ты ведь знаешь, что почти невозможно заставить людей добросовестно вчитаться в библию. Их до того приучили понимать каждое слово писания в его церковном толковании, что они вычитывают из него только то, что им велят. Так было и со мною еще пару лет назад. А вот теперь я немного стряхнул с себя этот гипноз и, к своему величайшему прискорбию, убедился, что Иисус вовсе не такая уж сногсшибательная личность!
— Да, он колоритная фигура. Великолепный рассказчик. Добрый малый, любитель простецкой компании… Подумать только, Иисус, которого жрецы тех времен клеймили как беспутного пропойцу, избран покровителем сухого закона! Поистине — одна из забавнейших причуд истории!.. Но вместе с тем он тщеславен, склонен к безудержному бахвальству, любит удивлять народ довольно примитивными фокусами, которые нас учат величать «чудесами». Если народ не желает почитать его великим вождем, он злится, как капризный ребенок. Он выходит из себя. Он проклинает злополучную бесплодную смоковницу за то лишь, что ей не удалось его накормить. И, боги, где только у людей голова! Слушают, как священники доказывают на основании библии диаметрально противоположное: и что католическая церковь создана по велению божию и что она создана вопреки божьей воле, — и им даже в голову не приходит, что христианская, да и всякая другая религия не только не принесла блага человечеству, но, напротив, внесла такой сумбур во все идеи и понятия, породила такой предвзятый взгляд на действительность, что мы лишь теперь начинаем задаваться вопросами: что мы такое, и зачем мы, и что можем сделать из своей жизни?.. Ну, а что же дает учение Христа? Что он принес — мир или новые войны? Если верить его же словам, — и то и другое. Признает oh земных монархов или призывает восстать против них? Опять-таки и то и другое. И разве… подумать только: сам бог принимает человеческое обличье, дабы помочь земным тварям! Но разве он подал людям хоть одну ценную идею о том хотя бы, как уберечься от болезней и спасти жизнь миллионам? И ты не можешь даже объяснить это упущение тем, что он был занят слишком высокими материями, чтобы обращать внимание на какие-то там болезни! Напротив, он страшно ими интересовался и вечно исцелял то одного, то другого… при том условии, конечно, что они в достаточной мере льстили его тщеславию! Чему же именно он учил? В одном месте Нагорной проповеди он советует… постой, возьму библию. Вот: «Так да светит свет ваш перед людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли отца вашего небесного», — а через пять минут заявляет: «Смотрите, не творите милостыни вашей перед людьми с тем, чтобы они видели вас: иначе не будет вам награды от отца вашего небесного». Явное противоречие, и это в документе, который является уставом всей христианской церкви! Нет-нет, Фил, я знаю, что ты их можешь увязать друг с другом. К этому же и сводится вся задача подготовки священников: научить нас устранять противоречия, объясняя, что одно из них означает совсем не то, что оно означает… И, кроме того, уметь вовремя заметить: «Вот если б вы только прочли это место в подлиннике, по-гречески, вам бы стало все ясно!» В учении Христа только одно сказано отчетливо и последовательно. Он защищает такой экономический строй, при котором никто не копит денег, не запасает пшеницы и вообще ничего не делает, а просто живет себе, как бродяга. Если бы это его учение было принято, человечество вымерло бы от голода через двадцать лет после смерти Христа! Нет, Фил, постой — еще минута, и я кончу!..
Он проговорил до рассвета.
Заключительный аргумент прозвучал уже на крыльце в холодных предрассветных сумерках:
— Мое главное возражение против церкви состоит не в том, что священники коварны, лицемерны и, по существу, безнравственны. Да-да, вспомни хотя бы, сколько из них попало в тюрьму за продажу фальшивых акций, за совращение четырнадцатилетних сироток из приютов, состоящих на их попечении, за поджоги, убийства!.. И даже не в том, что церковь находится в полной зависимости от крупного капитала и рабски следует тому, что ей диктуют миллионеры, — а ведь во многих случаях именно так и обстоит дело… Мое главное возражение заключается в том, что девяносто девять процентов и проповедей и занятий в воскресных школах так убийственны, так невыносимо скучны!
Глава двадцать девятая
I
Как бы ни досадовал на Фрэнка Филипп Мак-Гарри, он, разумеется, и не помышлял о том, чтобы натравить на своего друга захлебывающегося благочестивым лаем Элмера Гентри. Это произошло случайно. На каком-то обеде, где обсуждались миссионерские фонды, соседом Филиппа оказался Элмер, и, вспомнив, что Фрэнк и Элмер — бывшие однокурсники, Филипп участливо посетовал:
— Жаль, бедняга так терзается тем, во что нужно просто верить, — и этой фразой выдал Элмеру львиную долю ересей Фрэнка.
В хлопотах по изысканию средств на постройку нового огромного храма Элмер совсем было забыл о своем намерении спасти прославленного жреца скобяных изделий мистера Уильяма Доллинджера Стайлса — а заодно и его миллионы — от тлетворного влияния богохульственных речей Фрэнка.
— Папаша Стайлс нам бы очень пригодился, ну а вам послужила бы отличной рекламой кампания против попыток Шалларда украсть у нас не только Иисуса, но даже и ад, — молвил наперсник Элмера, мистер Т. Дж. Ригг, когда тот обратился к нему за советом.
— Великолепно! «Как либерализм приводит к атеизму». Здорово! Теперь только подождать, пока мистер Фрэнк Шаллард откроет рот — тут-то ему и крышка! — сказал преподобный Элмер Гентри. — М-м… Вот бы нам еще раздобыть отчетец о его проповеди… Фигура-то довольно жалкая, так что его требуху не очень часто печатают в газетах.
— Об этом позабочусь я. У меня в конторе есть одна девица, хорошая работница, расторопная. Я ее пошлю, пусть записывает все его проповеди. Подумают, просто упражняется в стенографии.
— Что ж, черт возьми, вот и проповеди на что-то пригодились! Ха-ха-ха! — сострил Элмер.
— Да, сэр, ваша правда, наконец-то им найдено применение! Ха-ха-ха! — отозвался мистер Т. Дж. Ригг.
II
Меньше чем через месяц Фрэнк привел в бешенство жителей Зенита, заявив с кафедры, что, хоть он и сторонник трезвенности, он все-таки против сухого закона и что методы Лиги «Долой пивные!» достойны скупщиков краденого.
