Короче говоря, мистер Уильям Доллинджер Стайлс сказал, что любит гольф.
Элмер нежно поддакивал.
— Да, да, очень верно, совершенно правильно. Очень многим священникам совсем бы не помешало почаще проводить время на свежем воздухе и заниматься спортом, вместо того чтобы вечно сидеть да читать.
— Вот-вот. Эх, жаль, не слышит вас сейчас мой духовный пастырь… не скажу, что б я так уж часто бывал в церкви, но, как казначей приходского совета, интересуюсь, конечно… Дорчестерская конгрегационалистская, знаете ли. Преподобный Шаллард.
— А, Фрэнк Шаллард! Как же, знаю еще со времен богословской семинарии! Чудный малый, честный, умница.
— Да, все так, только одно мне не нравится — вечно, понимаете, заводит разговоры об этих мошенниках из рабочих профсоюзов, чуть ли не открыто берется их защищать. Я потому и не хожу на его проповеди, а старосты мои никак не желают ничего замечать. Ну и потом, как я уже сказал, такому бы очень полезно больше бывать на воздухе… Что ж, очень рад был познакомиться, преподобный отец. Надо вам как-нибудь сыграть и в нашей четверке, если только вас не очень будет коробить, когда — неровен час — у кого-нибудь сорвется крепкое словечко.
— Уж как-нибудь постараюсь выдержать, сэр! Очень приятно было с вами познакомиться!
«Так вот оно что, — размышлял Элмер. — Стало быть, наш слюнявый интеллигентик Фрэнк заполучил к себе в приход такого богача, как Стайлс, и Стайлс его недолюбливает. Не перейдет ли Стайлс к методистам?.. А не переманить ли его от Фрэнка? Посоветуемся с Т. Дж…»
Но вокруг было так прелестно, денек был так хорош, а клуб Тонаванда до того фешенебелен, что это чисто религиозное раздумье Элмера сменилось мыслями более эстетического порядка.
Ригг уже уехал домой. Элмер сидел один на просторной веранде Тонаванды, длинного серого загородного дома на холме, спускающемся к реке Эпплсид. На том берегу среди фруктовых садов рыжими пятнами раскинулись ячменные поля. По площадке для гольфа двигались фигурки: мужчины в пестрых твидовых костюмах, девушки в коротких юбочках, развевающихся вокруг ног. Вот на роллс-ройсе подъехал какой-то мужчина в белом спортивном костюме — это был еще первый и единственный роллс-ройс во всем Зените, — и Элмер почувствовал прилив гордости от сознания, что он принадлежит к тому же клубу, что и хозяин шикарного автомобиля. На лужайке перед верандой пили чай под полосатыми садовыми зонтами мужчины с усами, как у английских офицеров, хорошенькие женщины в легких светлых платьях…
Элмер не был знаком ни с кем из них, хотя многих знал в лицо.
— Ничего, придет день, когда и я буду там, с этими франтами! Надо только действовать осторожненько, держать нос повыше и никому не навязываться в друзья с первой встречи.
Недалеко от него группа очень солидных на вид мужчин лет пятидесяти беседовала об искусстве и политике. Элмер прислушался. Да, Ригг был прав. В Ротари-клубе славные ребята, порядочные, образованные, джентльмены из хорошего круга, и деньгу гребут лопатой, и в бизнесе знают толк, и в то же время придерживаются самых высоких взглядов. Но до этих тузов им далеко: не тот класс!
Упоенно внимал он доносившимся до него обрывкам беседы этих воротил — биржевого маклера, владельца угольных рудников, известного адвоката и миллионера-лесопромышленника.
— Да, сэр, одного наша страна, в сущности, никак не может усвоить — того, что стабилизация английского фунта благоприятно влияет на нашу торговлю с Англией.
— Я им ответил, что не только не отказываюсь признавать прав трудящихся, но даже сам, можно сказать, вышел из рабочей среды и делаю для рабочих все возможное, но слушать кошачий концерт наемных агитаторов из так называемых профсоюзов — ну нет, увольте. А если им не нравится мой образ действий…
— Началось-то с семидесяти трех с половиной, но зная, как было дело с сарацинскими…
— Да, сэр, на Пирс-Эрроу можно вполне положиться, вполне…
Элмер испустил юношески-страстный, трепетный вздох. Подумать только, так близко от него — рукой подать — силы, которые правят Зенитом и думают за него, правят всей Америкой и думают за всю Америку! Ему так хотелось побыть здесь еще, но его призывало дело, хоть и явно недостойное его талантов: надо было подготовить краткую, но содержательную речь о миссионерской работе среди индейцев-диггеров.
«Когда-нибудь, — радостно мечтал он по дороге домой, — я буду на равной ноге с самыми избранными из них. А когда стану епископом, то, будьте уверены, от меня никто не услышит нудных слов о методах преподавания в воскресной школе. Начну принимать у себя сливки — сенаторов и прочих… У Клео на большом званом обеде в хорошем туалете будет вид что надо… Если б еще только не корчила из себя чопорную гусыню… Ну, ничего, может, она умрет к тому времени. Тогда, думаю, надо будет взять жену из епископального прихода… Интересно, дали бы мне эти ночные колпаки епископство, если переметнуться в епископальную? Классная штука! А впрочем, нет. Методисты сильнее. А потом в епископальной вряд ли дадут по-настоящему, крепенько пройтись с кафедры насчет греха и пороков…»
II
Три года назад Джилфезерская «Шатоква[189] корпорейшн», которая проводит свои однонедельные сессии в маленьких городках, не проявила никакого интереса, когда Элмер ясно дал понять, что в душе его созрело Слово к Американской Молодежи, которое, по его скромным подсчетам, должно стоить что-нибудь около ста долларов в неделю, и что он будет рад хоть сейчас же понести это Слово в гущу упомянутой молодежи. Но вот, когда, стерев с лица земли порок в Зените, Элмер завоевал себе славу в веках и даже два-три столбца в газетах Нью-Йорка и Чикаго, тут Джилфезерская Корпорация взглянула на него иными глазами. К нему приходили, его донимали просьбами, ему предлагали двести долларов в неделю, исполинский шрифт в афишах и трехмесячный контракт.
Но Элмеру не хотелось просить у своего попечительского совета трехмесячный отпуск. Он задумал другое: через год или два провести лето в Европе. Широкое и непосредственное знакомство с европейской культурой даст ему именно тот лоск, которого ему сейчас только и не хватает, чтобы занять любую церковную кафедру в стране. Впрочем, он все-таки согласился заменить со второй половины августа и по первую неделю сентября джилфезерскую звезду — доктора медицины, доктора остеопатии, доктора естественных наук Дж. Торстона Уоллета, который приводил в восхищение тысячные аудитории своей остроумной и поучительной лекцией «Диета или Смерть — Природа или Гибель», пока, к несчастью, не заболел в Повосси (штат Айова), объевшись неспелыми дынями.
Элмер наметил провести август со своим семейством в Северном Мичигане, причем наметил с величайшим неудовольствием, потому что, если в городе, где были и работа, и общественные дела, и Лулу, Клео еще можно было как-то терпеть, то жить целый месяц, не имея возможности уйти от ее постной, увядшей физиономии и плаксивого голоса, — это было тяжкое испытание даже для Профессионального Добродея.
Объяснив жене, что его призывает долг, он поспешно снялся с места и уехал, задержавшись лишь для того, чтобы успеть взять в публичной библиотеке несколько книг, которые вдохновляли бы его при подготовке к лекциям Шатоквы.
Он был в восторге — приключения, деньги, слава в новых местах, аудитория, для которой не надо будет придумывать свеженьких примеров «из личного опыта». А кроме того, как знать, не найдет ли он и подругу, которая поймет его и добавит к его мощному и мужественному таланту недостающий ему легкий, нежный оттенок женственности. Пора сознаться, что Лулу надоела ему почти так же, как Клео. Он мысленно рисовал себе образ этой подруги — быть может, пианистка Шатоквы или певица-сопрано, чревовещательница, исполнительница сольных номеров на музыкальной пиле… Неожиданная и волнующая встреча в янтарном освещении парусинового шатра… Встреча двух родственных, чистых и одиноких душ, словно после долгой разлуки…
И он, конечно, нашел.
III
Высокофилософская лекция Элмера, озаглавленная: «Остановись, молодежь!» — с поучительными высказываниями о пользе трезвости, целомудрия, трудолюбия и честности; с возвышенно-поэтическим гимном Любви (единственному светозарному лучу, что пробивается из-за темных туч жизни, утренней звезде и вечерней), с рассказом о том, как он, Элмер, спасал от пьянства и безбожия своего товарища по колледжу некоего Джима, — эта лекция вошла в золотой фонд классических шедевров Шатоквы.
А потом — никому в Созвездии Талантов, кроме, пожалуй, одного латышского джентльмена, не знавшего ни одного слова по-английски и исполнявшего народные песенки на стаканах с водой, не удалось так ловко, как Элмеру, обойти вопрос о Ку-Клукс-Клане.
В те дни новый Ку-Клукс-Клан — организация, объединяющая отцов, младших братьев и служащих тех, кто преуспел в жизни и стал членом Ротари-клуба, — как раз начал становиться политической проблемой. Многие из достойнейших священников — методистов и баптистов — поддерживали Ку-Клукс-Клан и сами пользовались его поддержкой, да и сам Элмер горячо разделял принципы Ку-Клукс-Клана: поставить на место всех иностранцев, евреев, католиков и негров, которым в Америке не место, — вообще дать возможность стопроцентным протестантам, вроде Элмера Гентри, спокойно править страной.
